Премьера кино
Фильм "Любовь и другие лекарства" (Love and Other Drugs) рассказывает о нравственном перерождении бессовестного продавца виагры (Джейк Гилленхаал) под влиянием любви к девушке с синдромом Паркинсона, которую Энн Хэтауэй играет с такой трагической самоотдачей, что даже у ЛИДИИ МАСЛОВОЙ к финалу начались непроизвольные подергивания конечностей.
Сентиментальные люди с тонкой душевной организацией, безусловно, получат от "Любви и других лекарств" все, что им доктор прописал — в смысле все, за чем они ходят в кинематограф, и даже, возможно, несколько больше: по крайней мере почувствуют нечто вроде уважения к ним со стороны авторов. Режиссер фильма Эдвард Цвик все-таки пока еще не окончательно превратился в Нору Эфрон, совершенно не знающую меры и стыда при выполнении своей любимой художественной задачи — чтобы выход из кинотеатра был усеян мокрыми от слез салфетками.
В начале фильма герой Джейка Гилленхаала представляет собой довольно сомнительное в морально-этическом отношении, хотя и чрезвычайно привлекательное на женский взгляд зрелище: его искусство повсеместно впаривать свои таблетки настолько же цинично, как и умение склеить любую пригодную в сексуальном отношении женскую особь. Героиню Энн Хэтауэй он видит впервые в кабинете у врача и сразу меняется в лице — смотрит на нее совсем иначе, чем на предыдущих многочисленных жертв его коммивояжерского напора и обаяния. Огромные глаза Энн Хэтауэй заполняют, кажется, пол-экрана и выражают столько лучших человеческих качеств, сколько вообще может уместиться в одной женщине, так что в какой-то момент смотреть на нее делается просто невыносимо, как на слишком резкий солнечный свет. Первое из ее многочисленных достоинств, с которым знакомится герой, состоит в отсутствии комплексов и предрассудков: на приеме у врача, не смущаясь присутствия постороннего мужчины, она невозмутимо достает из-за пазухи левую грудь, чтобы доктор посмотрел, что это там на ней за блямба вскочила. Благодаря раскованности и честности героини, не склонной ломаться и кокетничать, ее не приходится долго убалтывать, склоняя к сексу: в постели с продавцом таблеток они оказываются минут через пять после знакомства — точнее, не в постели, а прямо на полу ее квартиры, и такая оперативность вкупе с неприхотливостью, редко встречающейся у красивых девушек, тоже не может не радовать. А что касается недуга героини, сопряженного с повышенной нервной возбудимостью, то он, если поддержать периодически охватывающий обоих свободолюбивых влюбленных циничный настрой, неплохо сочетается с ее профессией художницы и придает сексу с ней некое дополнительное болезненное очарование.
Определение "романтическая комедия" в довольно печальном медицинском контексте (синдром Паркинсона неизлечим и заканчивается обычно распадом личности) стоит употреблять осторожно, и тем не менее авторы "Любви и других лекарств" не упускают случая пошутить над побочными эффектами виагры, да и вообще стараются держаться бодро и по возможности весело — как те неунывающие больные Паркинсоном на различных стадиях, на встречу которых однажды случайно попадает героиня и оказывается чрезвычайно воодушевлена мужеством своих братьев по несчастью, способных иронизировать над своим недугом и одерживать таким образом над ним моральную победу, раз уж победить его физически вряд ли удастся. У героини-то пока еще не слишком заметная постороннему наблюдателю первая стадия Паркинсона, а вот когда тетенька с уже довольно сильным и непрекращающимся тремором шутит: "Зато у нас отлично получается мастурбировать", есть повод восхититься несгибаемостью человеческого духа. Как и большинство мелодрам, особенно о любви с неизлечимыми больными или умирающими, "Любовь и другие лекарства" подкисает ближе к концу, когда начинаются традиционные игры в самопожертвование: то героиня пытается освободить от себя своего возлюбленного, понимая, что в перспективе, когда Паркинсон неминуемо перейдет в решительное наступление, общаться с ней будет гораздо менее приятно и интересно, то продавец виагры делает резкие романтические жесты, отказываясь ради любви от заманчивого карьерного предложения. Правды жизни в этом, возможно, не так уж много, но никому она в данном случае особенно и не нужна — таковы уж жанровые конвенции, бороться с которыми можно, но так же бесполезно, как с синдромом Паркинсона.