Бильбао на Эльбе

"Я — единственный в мире архитектор, который построил совершенно невидимое здание",— говорит Фолькер Штаб, изящный человек с очаровательной улыбкой, и смеется. Он мог бы похвастаться тем, что выиграл международный конкурс, утерев нос сэру Норману Фостеру и другим архитектурным тузам, а он гордится тем, что построил здание-невидимку.

Если смотреть с террасы Брюля, дрезденского "балкона Европы", если смотреть от только что реконструированной Фрауэнкирхе, если смотреть с другой стороны Эльбы, наконец,— его не видно, и все комитеты и комиссии по охране памятников довольны. Но самое поразительное, что и изнутри Альбертинума его тоже не видно. Вы входите во внутренний двор, превратившийся в новую городскую площадь со столиками музейного кафе и прилавками книжного магазина, читаете неоновые вывески Галереи новых мастеров и Скульптурного собрания на чистеньких дворовых фасадах, поднимаете глаза и видите самое обычное перекрытие атриума — с потолка льется приглушенный матовыми стеклами дневной свет. Догадаться, что над вашей головой висит двухэтажное здание весом в 2700 тонн и площадью 3450 квадратных метров с хранилищем живописи для всех Государственных художественных собраний Дрездена, реставрационными мастерскими и лабораториями, невозможно. Берлинский архитектор Фолькер Штаб хорошенько спрятал его за высокими остроконечными крышами Альбертинума, подвесив, как мост, на вживленных в старые стены столбах, одним из которых служит шахта колоссального грузового лифта, и оставив по бокам моста узкие лазейки для света, чтобы в перекрытом дворе сохранялось естественное освещение.

В Дрездене, впрочем, это сооружение величают не мостом, а Ноевым ковчегом. Остроумное название, если учесть печальные обстоятельства, благодаря которым ковчег пришлось построить.

13-14 августа 2002 года вода в Эльбе поднялась до уровня 9,4 метра и, прорвав дамбы, залила Старый город, Цвингер, замок-резиденцию и Земперовскую оперу. Больше всего досталось Альбертинуму, где помещались хранилища дрезденских музеев. Наводнение могло бы стать крупнейшей национальной катастрофой в области культуры после Второй мировой, если бы не самоотверженность музейщиков, спасателей и армии добровольцев. Трудно поверить, но в жертвах числятся лишь два слепка, которые все же подлежат реставрации. О потопе теперь напоминают разве что снимки Барбары Клемм, помещенные в новых открытых хранениях скульптуры. Перенести на руках 11 000 статуй из затопленных помещений, откачивать по 3500 кубических метров воды в минуту — это не просто хваленая немецкая организованность. Это сопротивление истории, которая почему-то решила посмеяться над Дрезденом во второй раз.

13-14 февраля 1945 года англо-американская бомбардировка Дрездена стерла с лица земли "Флоренцию на Эльбе" со всеми ее барочными излишествами. Альбертинум оказался одной из немногих чудом уцелевших построек в Старом городе. Здание ренессансного арсенала, перестроенное в конце XIX века, чтобы стать образцовым европейским музеем скульптуры — таким, что Иван Цветаев, долгие годы консультировавшийся у его директора Георга Троя по поводу своего Музея изящных искусств, хотел "устроить в Москве маленький Альбертинум",— утратило лишь крышу и лестницу с высокопарными росписями дрезденского академика Германа Прелля. Да еще пострадали большие статуи, которые нельзя было эвакуировать в бомбоубежища. После войны сюда свезли все те произведения искусства, что не погибли и не были вывезены в СССР. А когда в середине 1950-х в Дрезден из Москвы вернулись "трофейные" коллекции, здесь, кроме скульптуры, в коммунальной скученности поселились и знаменитые "Зеленые своды", и новые мастера, и нумизматический кабинет, и гравюры, и фарфор, и музейные фонды. И вот наводнение, с особой яростью обрушившееся на Альбертинум, словно бы попыталось завершить то, что не успели американские и британские ВВС.

"Беллотто никогда больше не попадет в аквариум" — фразу Мартина Рота, директора Государственных художественных собраний Дрездена, цитировали все газеты. Поначалу речь шла всего лишь о новом, водонепроницаемом музейном хранилище. Большую часть денег выделило правительство, но на город посыпались и частные пожертвования. Так, немецкие художники во главе с уроженцем Дрездена Герхардом Рихтером и Георгом Базелицем устроили благотворительный аукцион, собрав €3,4 млн. Спасение дрезденских музеев во второй раз с послевоенных времен, когда началась грандиозная, продолжающаяся по сей день реконструкция Старого города, который с каждым годом все больше походит на ведуты запечатлевшего саксонскую столицу Бернардо Беллотто, стало своего рода национальной идеей. И музейное руководство обратило несчастье себе во благо.

Мартин Рот объясняет победу берлинского бюро Staab Architekten очень просто: они были единственными участниками конкурса, которые не городили водонепроницаемых сооружений во дворе Альбертинума, а подвесили хранилища над ним, так что Эльба доберется до картин только в случае следующего Всемирного потопа. Однако своей хитроумной конструкцией, благосклонно принятой критиками на Венецианской архитектурной биеннале 2006 года, Фолькер Штааб перестроил не только один отдельно взятый музей, который теперь называют не иначе как "Новый Альбертинум". Он перестроил всю структуру Государственных художественных собраний Дрездена. Тут вдруг почувствовали вкус к современному широкому пространству и отвращение к старой коммунальной тесноте. Прикладное искусство, монеты и гравюры решено было вывезти во дворец-резиденцию, где тоже полным ходом шла реконструкция,— там теперь сосредоточены все сокровища саксонских курфюрстов, от "Зеленых сводов" до Турецкой палаты. А Новый Альбертинум, очистившийся благодаря наводнению от всего лишнего, решительно двинулся в сторону музея современного искусства, которого Дрездену с его самой чопорной и консервативной в мире Академией так не хватало.

До недавних пор Дрезден был городом Картинной галереи старых мастеров, довеском к которой предлагались Цвингер в пеппельмановских рокайлях, мейсенский фарфор, драгоценные безделушки "Зеленых сводов" и Земперовская опера. Стоит ли удивляться, если в городе есть музей, где висят "Сикстинская мадонна" Рафаэля, "Автопортрет с Саскией" Рембрандта, "Девушка с письмом" Вермеера, "Вирсавия" Рубенса, "Спящая Венера" Джорджоне, "Мальчик" Пинтуриккьо и "Шоколадница" Лиотара? Галерее новых мастеров, пусть в ней и хранится одно из лучших в Германии собраний Каспара Давида Фридриха и знаменитый триптих Отто Дикса "Война", трудно было бы с ним тягаться. Но теперь современное искусство теснит классическое на его собственной территории.

Настоящим радикалом оказался директор Скульптурного собрания Мориц Вельк. Речь не только о том, что основная экспозиция начинается с работ Родена и Лембрука, а заканчивается инсталляциями Тони Крэгга и Карла Андре. Речь о том, что новые медиа вторгаются в залы классической скульптуры и открытые фонды: рядом с ассирийскими стелами, например, выставлено видео израильтянки Яэли Бартаны, где съемки боевых действий в Палестине пропущены через какой-то фильтр и выглядят этаким плоским рельефом времен Ашшурбанипала.

Галерея новых мастеров не отстает и тоже расширяет раздел новейших течений. Целая анфилада Альбертинума выделена под сменные выставки актуального искусства: первая, "Земля обетованная", составлена из работ тех художников, что приняли участие в благотворительном аукционе в пользу дрезденских музеев. Рихтер, Польке, Базелиц, "новые дикие", дюссельдорфцы, лейпцигцы — здесь понимаешь, что мировое искусство конца XX — начала XXI века на добрую треть состоит из немецких имен. И оставаться городом-музеем старых мастеров при сложившейся конъюнктуре как-то странно.

В Дрездене теперь все чаще говорят не о художественных традициях, а о художественных революциях. О том, что провозвестник неоклассицизма Винкельман, которого тошнило от дрезденского рококо, именно здесь опубликовал свою первую книгу — "Мысли по поводу подражания греческим произведениям в живописи и скульптуре". И с иронией благодарят Дрезденскую академию за ее пресловутый консерватизм — он порождал энергию сопротивления. Это в Дрездене в 1905-м студенты-архитекторы, которых никогда в жизни не приняли бы в академические ряды, объединились в группу "Мост" — и начался немецкий экспрессионизм. Это в Дрездене учился один из главных бунтарей 1960-х Герхард Рихтер — его дипломные фрески в академической столовой и Музее гигиены были закрашены после того, как он за несколько месяцев до возведения Берлинской стены успел удрать в ФРГ, чтобы там изобрести издевательский "капиталистический реализм" и стать главным немецким художником современности.

Еще десять лет назад Дрезден с разбомбленными домами на окраинах и восстановленным из праха центром был, наверное, самым депрессивным городом в объединенной Германии. Сейчас он все меньше оплакивает прошлое и с надеждой смотрит в будущее. Современность допущена в святая святых: модный нью-йоркский архитектор Питер Марино, оформлявший бутики Chanel, Louis Vuitton и Ermenegildo Zegna, придумал остроумнейший дизайн для экспозиции Фарфорового собрания в Цвингере. Десять лет назад таких насмешек над Пеппельманом, придворным архитектором Августа Сильного, в Дрездене бы не стерпели. Но ведь это и правда лучше, чем пыльные витрины старого храма искусств.