Это, может быть, не очень вяжется с образом императрицы Елизаветы Петровны, "веселой царицы", строительницы Царского Села, Петергофа и Зимнего дворца, кокетки, обожавшей французскую моду, французский язык и итальянскую оперу, но было в ее натуре что-то очень московское, противостоящее рациональному духу заложенной ее отцом новой столицы. Ключевский не зря назвал ее "умной, доброй, но беспорядочной и своенравной русской барыней"; ее отмечала та великолепная рассеянная лень, которая фактически культивировалась в царевнах и царицах допетровской эпохи — им-то и не оставалось ничего другого, как проводить дни взаперти, в окружении мамок и приживалок, отвлекаясь от ничегонеделания только ради пяльцев да молитвы. Чем-то даже быт "дщери Петровой" был схож с тем, старым бытом женской половины царских теремов: она была богомольна, блюла посты, в личных покоях ее окружали "нарочитые бабы", угощавшие ее сплетнями, рассказывавшие ей сказки и чесавшие на ночь самодержавные пятки. Даже успехом своего переворота (и тем, что народ в общем-то очень хорошо этот переворот принял) она отчасти обязана именно этой репутации "русской душою", которую она начала зарабатывать еще в молодости. И пусть происхождение ее матери было сомнительным, но после засилья немцев она воспринималась как стопроцентно своя.
При этом, конечно, стиль общественного поведения, вкусы и темперамент у нее вполне соответствовали даме ее века. Фееричность ее образа жизни известна. Обед вечером, ужин ночью, а то и под утро, бесконечные куртаги, маскарады, представления комедий и опер — так же строго, как ее отец к учебе боярских отпрысков, она относилась к развлечениям: расписание увеселений было для ее придворных чуть ли не должностной инструкцией. Ее дипломаты, отрываясь от очередной внешнеполитической головоломки (на ее царствование как-никак пришлись две общеевропейских войны), подчас принуждены были рыскать ради нее по заграничным модным лавкам. Сколько денег у нее уходило на мириады платьев и украшений (включая неизбежную в русской национальной логистике "усушку и утруску") — и не сосчитаешь, но она еще и копила неизвестно на что: после ее смерти в ее покоях нашли драгметаллов на сумму в годовой бюджет страны, и вот в таких несообразностях и капризах, кажется, и вся жизнь ее прошла. Строила дворцы, но во дворцах все было как-то наполовину ("золоченая нищета", по еще одному афоризму Ключевского) — ослепительные залы, где видавшие виды европейские послы восторженно охали, и великолепные праздники, и бриллиантовый блеск, а "собственная половина" бывала кое-как наспех обставлена и еле прибрана; дворцы ветшали, горели, рушились или просто надоедали, она их перестраивала или раздаривала — и кочевала, устраиваясь всякий раз вроде бы широко, но немного бесприютно. Даже перманентной парадной опочивальни — которая для Людовика XIV и его подражателей была на полном серьезе второй тронной залой — у нее не было: по слухам, она не желала дважды спать в одной и той же комнате, как не желала дважды надевать одно и то же платье.
Неизвестный художник. «Портрет Елизаветы Петровны в молодости», середина XVIII века
Название выставки, как бы то ни было, правомерно и в самом буквальном смысле, потому что Москва и ее окрестности действительно играли в этой странной жизни важную роль. Она родилась под Москвой, в Коломенском; живала в первопрестольной еще до восшествия на престол, а свой приезд на коронацию растянула на несколько месяцев. Москва тогда украсилась деревянными триумфальными воротами (одни из них, Красные, позже перестроили в камне), при одном из дворцов императрицы, Лефортовском, спешно выстроили "оперный дом" чудовищной по тем временам вместимостью в пять тысяч зрителей — часть выставки посвящена именно тогдашним торжествам, запечатленным в гравюрах из коронационного альбома императрицы. Дворцов у нее было еще несколько, в Покровском (теперь Сокольники), в Тайнинском, в Петровском (это село вместе с резиденцией было подарено морганатическому супругу царицы Алексею Разумовскому, после чего и получило название "Петровско-Разумовское"), в Перово (тоже подарено Разумовскому, а потом передарено Ивану Шувалову). От них мало что сохранилось: дворцы, хоть и нарядно украшенные, строились из дерева и притом поспешно, явно не на века. Но для самой императрицы с этими местами явно было связано очень многое — детство, опальная юность, коронация, тайный брак с Разумовским, богомолья. Так что, подавая именно под "московским" соусом произведения искусства времен Елизаветы Петровны, в первую очередь портреты ее самой и ее приближенных (когда известные, а когда и не очень), Третьяковская галерея в своем праве.
Третьяковская галерея, с 10 декабря по 27 марта