Проходящая в Венеции архитектурная биеннале спровоцировала целую серию экспозиций, так или иначе с ней связанных. В итальянской Виченце открылась выставка "Другие модернисты", посвященная творчеству Ханса ван дер Лаана и Рудольфа Шварца. Мощно выраженной на биеннале этике социального служения эта выставка противопоставляет традиционную христианскую этику. Оба архитектора — католические авангардисты.
Эту выставку стоило бы привезти в Москву. Ее название — "Другие модернисты" — близко России, потому что здесь были те модернисты, относительно которых эти — другие. Они пронзительно похожи на русский авангард и одновременно задают прямо противоположный ему ракурс существования архитектуры.
Оба представленных архитектора поражают уже биографией. Оба убежденные сторонники новой архитектуры, но оба строили только для церкви. Голландец Ханс ван дер Лаан и немец Рудольф Шварц — из протестантских стран, но оба — страстные католики. Рудольф Шварц, близкий друг теолога Романа Гвардини, одного из вдохновителей католических реформ 60-х годов. Его архитектура, собственно, и является его позицией в этой дискуссии. Ван дер Лаан вообще монах-бенедектинец. Бывают архитекторы-авангардисты — это из ХХ века, бывают архитекторы-монахи — это из Средних веков, бывают модернисты-протестанты — это из сегодняшней Северной Европы, бывает католическое искусство, но все это бывает по отдельности. Эти биографии кажутся конструктом какого-то сочинителя-абсурдиста, задавшегося целью создать невозможный персонаж.
Не менее невозможными на первый взгляд кажутся и их работы. Ты входишь в темный зал базилики, шедевр Андреа Палладио и главный выставочный зал Виченцы, и первое, что видишь,— характерная советская рабочая одежда 20-х годов. Конструктивистский дизайн, которым увлекались в свое время Степанова, Попова, Родченко,— супрематизмы Малевича, надетые на людей. В Виченце — то же самое, только с крестами. Что не меняет аутентичности впечатления — у Малевича среди его супрематических композиций часто встречается крест. Эта рабочая одежда — конструктивистские облачения монахов-бенедектинцев, которые проектировал ван дер Лаан.
Столь же удивительны проекты. Характерные рисунки конструктивизма 20-х, сочетающие рваную эскизную линию и проработку теней в объемах, простота геометрии, экспрессивные силуэты башен, взлетающих конструкций, консолей, контрфорсов. Характерные детали Мельникова, лаконичные объемы Леонидова — так, будто перед тобой студенческие работы младших конструктивистов. Только все это — храмы.
Шварц и ван дер Лаан начали проектировать в конце 20-х, но основные их постройки приходятся уже на послевоенное время, после реформ папы Иоанна XXIII, когда католическая церковь одновременно провозгласила идею очищения церкви и открытости миру. Самая известная работа ван дер Лаана — аббатство в Ваальсе — большой комплекс, напоминающий какой-то шестидесятнический санаторий. Шварц построил десятки храмов, лучший — церковь Марии во Франкфурте. Предельно чистая форма — неф в форме параболы вырывается из спокойного объема, как в упражнениях студентов ВХУТЕМАСа на тему "динамическая композиция".
Сначала это просто ошарашивает. Русский глаз настолько приучен к богоборческой природе конструктивизма, что обнаружить его в церковном строительстве по меньшей мере странно. Потом, когда начинаешь рассматривать, что, собственно, произошло, вдруг понимаешь, что эти работы идеально проявляют природу конструктивистской архитектуры.
Две несущие смысловые конструкции этой архитектуры — предельное очищение формы и стремление проникнуть на некий новый уровень реальности. То же происходит во всех проектах русского авангарда, будь то институт Ленина работы Леонидова или проект здания "Ленинградской правды" Весниных. Но здесь это очищение и тяга к запредельному вдруг обретают свой первичный смысл. Дерзания авангарда — это попытка сконструировать некий новый храм. Здесь они возвращаются в храм старый.
Жаль, что этот поворот сюжета не состоялся и вряд ли состоится в России. Для нас авангард — это культура не просто светская, а атеистическая. Между тем именно здесь язык архитектуры ХХ века достигает чистоты и озаренности. Не то что эти храмы лучше древних — в Италии, где едва ли не каждая церковь — хрестоматийный шедевр, утверждение о превосходстве нового над старым как-то не звучит. Но каждый молится на том языке, на котором умеет, и степень искренности обращения к Богу сильно зависит от того, что язык, на котором ты обращаешься, кажется тебе не фальшивым.
Наверное, если бы русские архитекторы могли сегодня строить храмы так, как им кажется подлинным и достойным, они развернули бы наследие авангарда к церковной культуре, как это сделали Шварц и ван дер Лаан. Этого, однако, не произошло и не произойдет. Мы и дальше будем строить храмы в духе эклектики XIX века, который любой сегодняшний архитектор считает лживой бутафорией. Что, безусловно, будет способствовать дальнейшему расцвету российской церковности.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН