Сегодня на российские экраны выходит в буквальном смысле камерный психологический триллер Грегора Джордана "Немыслимое" — о том, как пытают исламского террориста в фэбээровских застенках. В Америке это не отважились выпустить в кинотеатры, а отправили сразу на DVD, чтобы не взволновать общественность, у нас же картина выходит в широкий театральный прокат: российскую общественность, так уж исторически сложилось, кровавыми методами спецслужб не проймешь — то, о чем американским либералам и помыслить страшно, показалось ЛИДИИ МАСЛОВОЙ умеренной жестокостью средней руки.
"Немыслимое" — редкий для Америки экземпляр фильма не вполне гуманного и не совсем политкорректного, когда сочувствие практически сразу оказывается не на стороне привязанного к стулу мужчины в трусах, которого пытают с использованием всех многовековых достижений человечества в этой сфере, а на стороне заплечных дел мастера (Сэмюэл Л. Джексон), делающего иногда такое свирепое лицо, что совершенно очевидно: ему оторвать ноготь человеку — все равно что мухе крылышки. То, что объект пыток особого сострадания не вызывает, тем более удивительно, учитывая его жалкий облик: это не какой-то душман в арафатке, а вполне мирного, испуганного и лоховатого вида американский гражданин (Майкл Шин). Именно это он первым делом сообщает в камеру как наиболее существенную о себе информацию: что он американский гражданин — и только потом начинает упоминать Аллаха и его пророка Мухаммеда, ради которых он рассовал по трем американским городам три самодельные ядерные бомбы. Происхождение бомб объясняется в не лишенном курьезности ключе: раньше террорист сам служил в американской армии и, будучи в составе группы, инспектировавшей ядерные объекты в России, попросту натырил несколько килограммов плутония. Сколько именно, халатные русские сказать не в состоянии, что в дальнейшем внесет дополнительную неразбериху в процедуру допроса злоумышленника, которая похожа на все что угодно — на сумасшедший дом, на ток-шоу по насущным морально-этическим вопросам, на базарную или кухонную склоку, но только не на хорошо организованную и слаженную работу профессионалов, которым доверили охранять государственную безопасность.
Впрочем, особо беспокоиться по поводу царящего в американской армии и спецслужбах хаоса после "Немыслимого" не стоит. Это фильм не столько о том, как бывает на самом деле, сколько об экспериментальной, специально сконструированной, теоретически возможной ситуации, в которой выясняется, что все по-своему не правы: и не знающий удержу палач, исполненный решимости любой ценой вырвать признание у бомбиста, и работающая с ним в паре как "добрый следователь" сотрудница ФБР (Кэри-Энн Мосс), руководствующаяся конституцией и Женевской конвенцией. С чисто эстетической точки зрения, надо признать, гораздо эффектней и убедительней выглядит не добрая женщина, пытающаяся воззвать к эмоциям допрашиваемого, а кровожадный герой Сэмюэла Л. Джексона, виртуозно владеющий полным арсеналом устрашения, начиная от тупого электрошокера и заканчивая боевым нейролингвистическим программированием. Палач в "Немыслимом" похож даже не на врача, а скорее на повара, готовящего индейку, и в этом кулинарном процессе все выверено по минутам: после очередной пытки адреналин выдохнется через десять минут, допрашиваемый начнет плакать, и тут к нему самое время подъехать с человеческим разговором по душам, пока не наступит время следующей экзекуции.
Самым неприятным в фильме выглядит, естественно, трусливое фэбээровское начальство, беспокоящееся не о том, взорвется ли Америка к чертовой матери, а исключительно о собственном имидже: "Я не буду звонить президенту, чтобы он изменил внешнюю политику из-за того, что какой-то козел записал себя на видео". Джексоновского персонажа руководство тоже побаивается, считает его психом и до конца не уверено, что он и на них не бросится с топором, но грязную работу, кроме него, закончить некому. Когда герой решает сделать немыслимое и требует привести детей террориста, у кого-то может возникнуть немножко людоедская мысль о том, что с детишек-то и надо было начинать, а не канителиться с отрубанием пальцев пожарным топориком. Но это, наверное, было частью режиссерской задачи — чтобы зритель ощутил, как шевелится сидящий внутри его палач, и стало понятно: когда идет война, в незапятнанном белом остаться никому не удастся и брызги крови попадут даже на самых отъявленных гуманистов.