Памятник на законном основании
Московская городская дума приняла закон о постановке памятников в Москве. Это, как выясняется, первый в мире закон такого рода.
Закон о монументальной безопасности
— К нам приезжали коллеги из Америки, и они страшно заинтересовались этим законом. У них в Нью-Йорке, в Лос-Анджелесе стоит масса монументов. И оказалось, что они все без закона поставлены. Мы здесь впереди всех.
Это рассказал нам депутат Московской думы Александр Крутов. Он автор свежепринятого закона и вообще человек в этом вопросе неслучайный.
Когда в 1997 году некоторые художественные деятели решили демонтировать памятник Петру I, то сначала собирались проводить по этому поводу референдум, а потом вместо референдума создали комиссию. Председателем комиссии и был депутат Крутов, а члены ее были подобраны так объективно, что голоса за и против демонтажа распределились поровну. Комиссия монумент снести не смогла, но и признать, что зря прозаседала, не смогла тоже. Она рекомендовала Московской думе принять закон, чтобы такого больше не было.
И Москва сказала новое слово в законодательстве. Что одновременно и приятно, и тревожно. Потому что возникает вопрос о том, как же "они" обходятся без законов и при этом таких неприятностей, как у нас, "у них" не возникало?
Простейшее исследование показывает, что действительно нигде в мире таких законов не существует. На этой неделе Зураб Церетели распространил по каналам ИТАР-ТАСС информацию о том, что он договорился о постановке памятника Бальзаку в Париже, монумента кинофестиваля в Каннах и Колумбу в Пуэрто-Рико. Обзванивая эти экзотические места с целью перепроверить информацию, корреспонденты Ъ столкнулись с разными процедурами принятия решений о постановке монументов. В Париже префект 20-го округа (где Церетели собирался воздвигнуть Бальзака в окружении 90 персонажей "Человеческой комедии") заявил, что решение о постановке принимает мэрия, в мэрии сказали, что это решается в министерстве культуры страны, в министерстве сказали, что вообще-то они действительно этим занимаются, но в данном случае ничего не знают. В Каннах и Пуэрто-Рико решения такого рода принимает мэр. Нигде никто ни о каких законах не упоминал.
Памятник — вещь мало нужная конкретному горожанину (если это не надгробие). Всерьез задеть чьи-то интересы он не способен — стоит себе и есть не просит. Поэтому никак ограничивать произвол властей в этом вопросе западные граждане не склонны. Депутат Московской думы Евгений Бунимович объясняет это так:
— Когда мы начали готовить закон, то рассмотрели ситуацию с другими городами. Рим, Париж. Мы пришли к выводу, что удачные памятники возникали тогда, когда их ставил просвещенный монарх. Многие депутаты удивились такому ходу мысли, но для памятников и монументов это действительно лучше. Но если монарх не вполне просвещенный или если он не вполне монарх, то какая-то процедура требуется. А мы живем в демократическом государстве со всеми вытекающими последствиями.
Итак, просвещенные монархи научили подданных в этом вопросе доверять власти. Они и доверяют по сию пору. Мы не доверяем. Возможно, здесь сказались травмы, нанесенные советской властью. Ее стремление воткнуть в каждый пустырь по Ленину и в каждый куст по пионеру никак не могло поселить в гражданах доверие к ее скульптурной компетентности. С другой стороны, и до революции у нас не любили памятники.
Александр Крутов подчеркивает:
— Я убедился, пока готовил этот закон, что скульптура — чрезвычайно сложный вид искусства. Почти не удается достичь приемлемых результатов. До революции, как явствует из старых путеводителей, в Москве было всего 12 памятников. И все плохие. Их все ругали. И Гоголя, и Пушкина — всех.
Они ставят и ставят, а мы ругаем и ругаем. Раз общество не доверяет власти в ее стремлении украсить город монументами, то требуется закон, который позволил бы обществу и власти договориться. Нужно только ясно понимать, что этот закон рождается не от особенного развития демократии в России, а наоборот — от ее недоразвитости. Его появление демонстрирует недоверие общества к власти.
Как будем договариваться
Закон предусматривает следующую процедуру постановки монументов.
Московская дума в течение трех месяцев со дня принятия закона должна сформировать комиссию по монументальному искусству. Гражданин, группа граждан, орган власти или организация имеют право захотеть поставить какой-нибудь монумент. С этой своей думой они обращаются в комиссию. В обращении надо указать, на какие деньги будем увековечивать — за счет бюджета или по-другому. На основе этих обращений комиссия формирует перечень потенциальных монументов. После чего Дума утверждает этот перечень и передает мэру. Если мэр решит поставить памятник лицу из перечня, то он должен провести конкурс на монумент. После этого победивший на конкурсе проект воплощается в жизнь. Исключение из процедуры предусмотрено для уже готовых монументов, которые передаются в дар городу. Эти монументы можно ставить, если их высокое качество будет подтверждено экспертизой, в том числе международной.
Если бы гражданин Церетели захотел поставить Петру тот памятник, который поставил, а закон бы уже действовал, то у скульптора возникли бы определенные сложности. Если бы он счел удобным просто обратиться в комиссию с предложением поставить памятник Петру, то в итоге на Петра был бы объявлен конкурс, и, возможно, его бы выиграл не он. Если бы он заявил, что его монумент уже готов, была бы экспертиза, которая, возможно, обратила бы внимание на слишком крупный размер изваяния применительно к месту, в котором оно находится, и некоторую пластическую неряшливость в силуэте Петра.
Возможно, впрочем, наоборот. Экспертизе, в том числе и международной, памятник бы куда как показался. Скажем, артисту Ван Дамму памятник так понравился, что он купил у Церетели модель. Есть поклонники у этой скульптуры. Но, возможно, если бы все эти экспертизы прошли до постановки, то Петра и любили бы больше. Мы бы брали у Ван Дамма интервью, где он бы говорил, что во всей Америке не сыскать подобного чуда, и постепенно приучали к чуду читателей. В любом случае не возникло бы такого неприятного для властей скандала.
Поскольку закон прямо спровоцирован скандалами вокруг Церетели, следует отметить в нем еще один положительный момент — то, что дело довели до конца. С 1997 года, когда комиссия по сносу решила принять закон и сформировать комиссию при Московской думе, Зураб Константинович тоже не сидел сложа руки. Он перехватил у комиссии ее идею и сформировал свой Совет по монументальному искусству, где сопредседательствует с министром культуры. Положение об этом совете, подписанное правительством Сергея Кириенко за день до падения, предусматривает, что совет обладает высшей компетенцией в области монументально-декоративного искусства. Нет никаких оснований считать, что этот совет менее компетентен, чем та комиссия, которую создадут депутаты думы. Но в том, что из комиссии по сносу Церетели образовался совет под его председательством, наличествует элемент циничного издевательства, так что функционирование этого совета чревато скандалом. Теперь ему создан противовес, что несколько снижает напряжение.
О чем не договоримся
Когда вопрос "сносить или не сносить?" созрел до скандала в прессе, к нему добавился еще один — "выносить или не выносить?", поскольку Борис Ельцин вдруг решил вынести Владимира Ульянова из его Мавзолея. Вместе они достигли остроты гамлетовского "быть или не быть?". В эти тревожные дни корреспондент Ъ взял интервью у Селима Хан-Магомедова, академика, лауреата Государственной премии, всемирно известного ученого в области искусства русского авангарда. Тот сказал буквально следующее:
— Если бы Ельцин вместо того, чтобы провоцировать этот скандал, инициировал закон о памятниках и монументах, честь ему бы была и хвала. Мы любим все сносить, а потом жалеем. Нужен закон. Чтобы, во-первых, можно было понять, кому и когда можно ставить. Скажем, политикам только через 100 лет после смерти, чтобы они не волновались, что их потом снесут. Но нельзя, чтобы какая-то партия пришла к власти и тут же посносила все монументы своим идеологическим противникам. Тут должен быть свой порядок — вроде суда.
Ельцин не инициировал принятие этого закона (да и с мумией Ульянова не преуспел), так что вся честь и хвала должна достаться депутатам Александру Крутову и Евгению Бунимовичу. Но легко заметить, что закон никак не регламентирует порядок, по которому лица, подлежащие увековечению, будут вноситься в перечень. А в идее ставить политикам памятник через 100 лет после смерти есть что-то на редкость здравое. Вот, скажем, памятник Николаю II скульптора Клыкова все время взрывают хулиганствующие комсомольцы. А памятник Юрию Долгорукому не вызывает у граждан несдержанной реакции, хотя он тоже был монархистом и никакого отношения к ВЛКСМ не имел.
И тем не менее...
Принятие данного закона по зрелом размышлении все же наполняет гордостью. Нам удалось внести свой вклад в мировую систему демократического права. Причем есть основания полагать, что более актуальным этот закон окажется даже не для Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, а для российских городов и весей.
Юрий Назаров, президент российского Союза дизайнеров:
— Сегодня обнаружилась совершенно новая область работы дизайнера — заказы региональных властей. Это не только Москва. В Саратове оформили пешеходную зону, в Казани в прошлом году проведено монументальное оформление центра к празднику курултая. Знаете, на этом стремлении регионально выделиться и утереть нос соседу можно сыграть и получить очень приличный заказ.
Есть основания полагать, что стремление мэров и губернаторов "регионально выделиться и утереть соседу нос" не всегда будет принимать высокохудожественные формы. А недоверие граждан к власти в виде желания снести поставленные властью памятники и монументы может приобрести в провинции очень острые формы. Ведь взрывать будут! В этом вопросе Москва может выступить в традиционной роли матери русских городов. Дать им всем закон о постановке памятников! И пусть впредь ставят по закону.
ГРИГОРИЙ РЕВЗИН
"Работая над законом, мы узнали, что удачные памятники ставили просвещенные монархи. А мы живем в демократическом государстве со всеми вытекающими последствиями"
Раз общество не доверяет власти в ее стремлении украсить город монументами, то требуется закон, который позволил бы обществу и власти договориться
Московская городская дума приняла закон о постановке памятников в Москве. Это, как выясняется, первый в мире закон такого рода.
Закон о монументальной безопасности
— К нам приезжали коллеги из Америки, и они страшно заинтересовались этим законом. У них в Нью-Йорке, в Лос-Анджелесе стоит масса монументов. И оказалось, что они все без закона поставлены. Мы здесь впереди всех.
Это рассказал нам депутат Московской думы Александр Крутов. Он автор свежепринятого закона и вообще человек в этом вопросе неслучайный.
Когда в 1997 году некоторые художественные деятели решили демонтировать памятник Петру I, то сначала собирались проводить по этому поводу референдум, а потом вместо референдума создали комиссию. Председателем комиссии и был депутат Крутов, а члены ее были подобраны так объективно, что голоса за и против демонтажа распределились поровну. Комиссия монумент снести не смогла, но и признать, что зря прозаседала, не смогла тоже. Она рекомендовала Московской думе принять закон, чтобы такого больше не было.
И Москва сказала новое слово в законодательстве. Что одновременно и приятно, и тревожно. Потому что возникает вопрос о том, как же "они" обходятся без законов и при этом таких неприятностей, как у нас, "у них" не возникало?
Простейшее исследование показывает, что действительно нигде в мире таких законов не существует. На этой неделе Зураб Церетели распространил по каналам ИТАР-ТАСС информацию о том, что он договорился о постановке памятника Бальзаку в Париже, монумента кинофестиваля в Каннах и Колумбу в Пуэрто-Рико. Обзванивая эти экзотические места с целью перепроверить информацию, корреспонденты Ъ столкнулись с разными процедурами принятия решений о постановке монументов. В Париже префект 20-го округа (где Церетели собирался воздвигнуть Бальзака в окружении 90 персонажей "Человеческой комедии") заявил, что решение о постановке принимает мэрия, в мэрии сказали, что это решается в министерстве культуры страны, в министерстве сказали, что вообще-то они действительно этим занимаются, но в данном случае ничего не знают. В Каннах и Пуэрто-Рико решения такого рода принимает мэр. Нигде никто ни о каких законах не упоминал.
Памятник — вещь мало нужная конкретному горожанину (если это не надгробие). Всерьез задеть чьи-то интересы он не способен — стоит себе и есть не просит. Поэтому никак ограничивать произвол властей в этом вопросе западные граждане не склонны. Депутат Московской думы Евгений Бунимович объясняет это так:
— Когда мы начали готовить закон, то рассмотрели ситуацию с другими городами. Рим, Париж. Мы пришли к выводу, что удачные памятники возникали тогда, когда их ставил просвещенный монарх. Многие депутаты удивились такому ходу мысли, но для памятников и монументов это действительно лучше. Но если монарх не вполне просвещенный или если он не вполне монарх, то какая-то процедура требуется. А мы живем в демократическом государстве со всеми вытекающими последствиями.
Итак, просвещенные монархи научили подданных в этом вопросе доверять власти. Они и доверяют по сию пору. Мы не доверяем. Возможно, здесь сказались травмы, нанесенные советской властью. Ее стремление воткнуть в каждый пустырь по Ленину и в каждый куст по пионеру никак не могло поселить в гражданах доверие к ее скульптурной компетентности. С другой стороны, и до революции у нас не любили памятники.
Александр Крутов подчеркивает:
— Я убедился, пока готовил этот закон, что скульптура — чрезвычайно сложный вид искусства. Почти не удается достичь приемлемых результатов. До революции, как явствует из старых путеводителей, в Москве было всего 12 памятников. И все плохие. Их все ругали. И Гоголя, и Пушкина — всех.
Они ставят и ставят, а мы ругаем и ругаем. Раз общество не доверяет власти в ее стремлении украсить город монументами, то требуется закон, который позволил бы обществу и власти договориться. Нужно только ясно понимать, что этот закон рождается не от особенного развития демократии в России, а наоборот — от ее недоразвитости. Его появление демонстрирует недоверие общества к власти.
Как будем договариваться
Закон предусматривает следующую процедуру постановки монументов.
Московская дума в течение трех месяцев со дня принятия закона должна сформировать комиссию по монументальному искусству. Гражданин, группа граждан, орган власти или организация имеют право захотеть поставить какой-нибудь монумент. С этой своей думой они обращаются в комиссию. В обращении надо указать, на какие деньги будем увековечивать — за счет бюджета или по-другому. На основе этих обращений комиссия формирует перечень потенциальных монументов. После чего Дума утверждает этот перечень и передает мэру. Если мэр решит поставить памятник лицу из перечня, то он должен провести конкурс на монумент. После этого победивший на конкурсе проект воплощается в жизнь. Исключение из процедуры предусмотрено для уже готовых монументов, которые передаются в дар городу. Эти монументы можно ставить, если их высокое качество будет подтверждено экспертизой, в том числе международной.
Если бы гражданин Церетели захотел поставить Петру тот памятник, который поставил, а закон бы уже действовал, то у скульптора возникли бы определенные сложности. Если бы он счел удобным просто обратиться в комиссию с предложением поставить памятник Петру, то в итоге на Петра был бы объявлен конкурс, и, возможно, его бы выиграл не он. Если бы он заявил, что его монумент уже готов, была бы экспертиза, которая, возможно, обратила бы внимание на слишком крупный размер изваяния применительно к месту, в котором оно находится, и некоторую пластическую неряшливость в силуэте Петра.
Возможно, впрочем, наоборот. Экспертизе, в том числе и международной, памятник бы куда как показался. Скажем, артисту Ван Дамму памятник так понравился, что он купил у Церетели модель. Есть поклонники у этой скульптуры. Но, возможно, если бы все эти экспертизы прошли до постановки, то Петра и любили бы больше. Мы бы брали у Ван Дамма интервью, где он бы говорил, что во всей Америке не сыскать подобного чуда, и постепенно приучали к чуду читателей. В любом случае не возникло бы такого неприятного для властей скандала.
Поскольку закон прямо спровоцирован скандалами вокруг Церетели, следует отметить в нем еще один положительный момент — то, что дело довели до конца. С 1997 года, когда комиссия по сносу решила принять закон и сформировать комиссию при Московской думе, Зураб Константинович тоже не сидел сложа руки. Он перехватил у комиссии ее идею и сформировал свой Совет по монументальному искусству, где сопредседательствует с министром культуры. Положение об этом совете, подписанное правительством Сергея Кириенко за день до падения, предусматривает, что совет обладает высшей компетенцией в области монументально-декоративного искусства. Нет никаких оснований считать, что этот совет менее компетентен, чем та комиссия, которую создадут депутаты думы. Но в том, что из комиссии по сносу Церетели образовался совет под его председательством, наличествует элемент циничного издевательства, так что функционирование этого совета чревато скандалом. Теперь ему создан противовес, что несколько снижает напряжение.
О чем не договоримся
Когда вопрос "сносить или не сносить?" созрел до скандала в прессе, к нему добавился еще один — "выносить или не выносить?", поскольку Борис Ельцин вдруг решил вынести Владимира Ульянова из его Мавзолея. Вместе они достигли остроты гамлетовского "быть или не быть?". В эти тревожные дни корреспондент Ъ взял интервью у Селима Хан-Магомедова, академика, лауреата Государственной премии, всемирно известного ученого в области искусства русского авангарда. Тот сказал буквально следующее:
— Если бы Ельцин вместо того, чтобы провоцировать этот скандал, инициировал закон о памятниках и монументах, честь ему бы была и хвала. Мы любим все сносить, а потом жалеем. Нужен закон. Чтобы, во-первых, можно было понять, кому и когда можно ставить. Скажем, политикам только через 100 лет после смерти, чтобы они не волновались, что их потом снесут. Но нельзя, чтобы какая-то партия пришла к власти и тут же посносила все монументы своим идеологическим противникам. Тут должен быть свой порядок — вроде суда.
Ельцин не инициировал принятие этого закона (да и с мумией Ульянова не преуспел), так что вся честь и хвала должна достаться депутатам Александру Крутову и Евгению Бунимовичу. Но легко заметить, что закон никак не регламентирует порядок, по которому лица, подлежащие увековечению, будут вноситься в перечень. А в идее ставить политикам памятник через 100 лет после смерти есть что-то на редкость здравое. Вот, скажем, памятник Николаю II скульптора Клыкова все время взрывают хулиганствующие комсомольцы. А памятник Юрию Долгорукому не вызывает у граждан несдержанной реакции, хотя он тоже был монархистом и никакого отношения к ВЛКСМ не имел.
И тем не менее...
Принятие данного закона по зрелом размышлении все же наполняет гордостью. Нам удалось внести свой вклад в мировую систему демократического права. Причем есть основания полагать, что более актуальным этот закон окажется даже не для Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, а для российских городов и весей.
Юрий Назаров, президент российского Союза дизайнеров:
— Сегодня обнаружилась совершенно новая область работы дизайнера — заказы региональных властей. Это не только Москва. В Саратове оформили пешеходную зону, в Казани в прошлом году проведено монументальное оформление центра к празднику курултая. Знаете, на этом стремлении регионально выделиться и утереть нос соседу можно сыграть и получить очень приличный заказ.
Есть основания полагать, что стремление мэров и губернаторов "регионально выделиться и утереть соседу нос" не всегда будет принимать высокохудожественные формы. А недоверие граждан к власти в виде желания снести поставленные властью памятники и монументы может приобрести в провинции очень острые формы. Ведь взрывать будут! В этом вопросе Москва может выступить в традиционной роли матери русских городов. Дать им всем закон о постановке памятников! И пусть впредь ставят по закону.
ГРИГОРИЙ РЕВЗИН
"Работая над законом, мы узнали, что удачные памятники ставили просвещенные монархи. А мы живем в демократическом государстве со всеми вытекающими последствиями"
Раз общество не доверяет власти в ее стремлении украсить город монументами, то требуется закон, который позволил бы обществу и власти договориться