Премьера кино
Киноальбом этнографических зарисовок, выходящий в прокат под названием "Аджами" (Ajami), замечателен не только тем, что в прошлом году номинировался на "Оскар" от Израиля, но и тем, что в титрах указаны два режиссера — араб Скандор Копти и еврей Ярон Шани. Из-за этого вокруг картины в Израиле возник скандал — националисты заподозрили, что необычный режиссерский тандем возник преимущественно в рекламных целях. Во всяком случае, политический резонанс "Аджами", на взгляд ЛИДИИ МАСЛОВОЙ, заметно перевешивает его художественные достоинства.
Имеющиеся в интернете сведения о том, что еврейско-арабский творческий коллектив якобы потратил на работу над "Аджами" семь лет, несколько обескураживают: это снятое ручной камерой синема-верите, в котором все актеры непрофессиональные и преимущественно импровизируют, не зная, в какую сторону дальше повернет сюжет. Большая часть фильма плохо освещена, и поэтому, что происходит на экране, в принципе неважно — в восьми случаях из десяти происходит либо драка, часто с применением огнестрельного оружия, либо предшествующая драке ругань. Действие происходит в замкнутом пространстве, а именно в давшем название фильму районе Яффы, где вынуждены сосуществовать евреи и арабы, поэтому в какой-то момент начинаешь чувствовать себя патрульным полицейским, всю ночь объезжающим по кругу один квартал, чтобы периодически наблюдать, как то на углу, то в подворотне, то в кустах различные представители местного населения бурно выясняют, кто из них более местный.
Понятно, что ловко придуманная концепция с двумя режиссерами с разных конфликтующих сторон не предполагает внятного и однозначного ответа на этот вопрос, а требует уклончивого и политкорректно-примиренческого. Лавирование между еврейской и арабской стороной осуществляется в фильме так последовательно и дипломатично, без малейшего, хотя бы случайного перекосика в ту или иную сторону, что постепенно начинаешь задаваться вопросом: кто хитрее — евреи или арабы, но и на него ответа "Аджами" не дает. Возможно, кстати, на это и ушли пресловутые семь лет: на то, чтобы вымарать все минимальные погрешности, на которые могли бы обидеться евреи или арабы,— и те и другие на экране предстают людьми, в которых баланс добра и зла примерно одинаков, и от этого идеального равновесия очень быстро становится скучно, несмотря на то что каждые пять минут кто-то с истошным криком хватает кого-то за грудки.
Чтобы придать картине минимальную структуру, повествование разделено на пять частей, в каждой из которых так или иначе участвуют почти все персонажи картины: в первой два брата-еврея, чей дядя был застрелен во время разборки с бедуинами, опасаются стать жертвами кровной мести. Чтобы урегулировать конфликт, они отправляются на бедуинский суд, который сводится в основном к денежным расчетам, в каком размере должны откупиться бедные евреи. Вторая часть вносит сентиментальную струю: нелегальный палестинский беженец смотрит видеозапись из больницы, где прикованная к постели мама поздравляет его с 16-летием. В какой-то момент вынужденный зарабатывать на мамино лечение сын тырит у своего работодателя 200 граммов кокаина, однако попытка его продать заканчивается дракой в полумраке. И с такой же драки, но уже под блеяние невидимых овец начинается часть третья, где в результате дискуссии о том, где можно разводить овец, а где нет, оказывается зарезан один из персонажей. Убийство попадает в сводки теленовостей, где звучит комментарий, который мог бы стать эпиграфом ко всему фильму: "Там, где правят бедность, разочарование и банды наркоторговцев, рука легко хватается за нож, а палец ложится на курок".
Четвертая часть вносит немного относительного разнообразия, когда один из героев нанюхивается кокаина до кровавых соплей, а в пятой авторы обращаются к проблеме смешанных браков: арабский жених страдает из-за того, что папа его еврейской возлюбленной запрещает им встречаться. Ссора между влюбленными дает представление о том, какого рода диалоги преобладают в фильме в те моменты, когда арабы и евреи не матерят друг друга: "Ты не хочешь, чтобы мы были вместе? — Это ты не хочешь.— Это я не хочу? Да я хочу этого больше всего на свете!" В общем-то к этому, наверное, и клонят авторы фильма: и арабы, и евреи глубоко в душе больше всего на свете хотят соединиться в мирном сосуществовании и братской дружбе, только упорно не могут придумать, как это сделать.