Сенсация ММКФ — программа "Современное кино Чили". Себастьян Аларкон, знаменитый режиссер ("Ночь над Чили", 1977; "Падение Кондора", 1982; "Шрам", 1996), ученик Романа Кармена и Леонида Кристи, бывший политэмигрант, рассказал о судьбе чилийского кино.
Насколько ново это "новое кино"?
Программа очень уравновешенна: все, что имеем. Но лишь один, кажется, режиссер — молодой человек, остальные — старики. Большинству авторов — Мигелю Литтину, Орландо Лубберту, Сильвио Кайосси, Патрисио Гусману и мне самому — 50-60 лет. Так что я довольно скептически отношусь к термину "новое кино Чили".
Как же так?
При Пиночете создалась огромная культурная яма, жуткая, темная ниша: ничего не происходило. Были закрыты все киношколы, отменены все культурные мероприятия, и это длилось почти 20 лет: за 20 лет было снято только два фильма. Никаких киноклубов: они подозрительны. Из проката исчезло все европейское кино, все ценное, что существует. Я с 1998 года десять лет преподавал в университетах Чили: студентам четвертого курса, практически уже режиссерам, я впервые показал Феллини. Учтите, что почти 20 лет действовал комендантский час. Люди уединились, общество атомизировалось. Молодежь рано возвращалась домой, упиралась в телевизор. Все пиночетовское поколение училось на американской телепродукции и B-movies. Снова снимать стали только с 1990 года. Возникло огромное количество киношкол — нет, это слишком громкое слово. Все кому не лень создавали, чтобы делать деньги, кружки, институты — это было модно. В результате мы имеем огромное количество киноработников, которые у меня вызывают некоторые сомнения. В Чили меня упрекают: "Как ты можешь так говорить о своей стране?" Но положение катастрофическое. В Чили еще и очень отчетливо классовое общество. Если ты молод и талантлив, но не принадлежишь к имущему классу, не сын сенатора или владельца заводов-пароходов, дороги тебе нет. Блат в Чили покрепче, чем в России. Государственного финансирования не существует. Я снял "Безухого" за $200 тыс., а действие происходит в 1533 году: надо все строить, шить костюмы. Но у меня есть метод, а другие забыли даже, как писать режиссерские сценарии, а они в тяжелых условиях — основа, чтобы снимать экономично, быстро, дисциплинированно. Впрочем, в России молодежь тоже не умеет писать режиссерские сценарии.
Не менее зверская хунта в Аргентине (1976-1983) так же разрушила кино?
«Мачука», Андрес Вуд, 2004
Аргентина сильно отличается от Чили по культурному багажу. У них — великая плеяда писателей, а у нас — только Пабло Неруда и Хосе Доносо. Несмотря на очень жестокую диктатуру с еще большими, чем у нас, жертвами, культура выжила. В отличие от Чили с ее дикой либеральной системой государство поддерживает кино, люди любят и смотрят свое кино, конкурсы проводятся настоящие, а не по блату. Сравнить в этом смысле Аргентину можно только с Мексикой. Поэтому я и слинял из Чили, где за десять лет снял два фильма (а мог бы десять), обратно в Россию.
Правда ли, что чилийское кино как искусство родилось только в конце 1960-х?
Совершенно верно. С 1966 года в Чили была очень лихорадочная политическая жизнь. Огромное влияние Кубы и кубинского кино — Гутьерреса Алеа, Сантьяго Альвареса; бразильского cinema novo — гениального Глаубера Роша. Тогда возникли Литтин с "Шакалом из Науэльторо" (1969), неореалистический Альдо Франсиа, Рауль Руиз с "Тремя грустными тиграми" (1968) — он эмигрировал во Францию, прославился там и не совершил такой глупости, как я, вернувшись в Чили. Наряду с ними была еще большая волна режиссеров, которые пользовались предлогом "несовершенное кино". Пусть сделано плохо, зато есть революционный смысл. Все верили, что камера — это пулемет. Это принесло много вреда: многие искренние режиссеры пытались делать кино, которое того не стоило, как сейчас многие делают кино на "цифре". Я потерял период правительства народного единства (1970-1973), потому что уехал в 1969 году учиться во ВГИК. Но знаю, что к моменту переворота замечательный режиссер Гусман завершал "Битву за Чили". Фильм снимал потрясающий оператор, мой близкий друг Хорхе Мюллер. Сейчас он считается пропавшим без вести, то есть его пытали и убили. Из эмиграции вернулись Литтин, Эльвио Сото, но он умер, ничего не сделав,— и по возрасту, и по каким-то политическим причинам, не знаю. Лубберт приехал из Германии. Гусман — нет, он работает то в Испании, то в Париже. Кайосси остался при Пиночете, выживал рекламой и разбогател. А Руиз — странный: звонит в четыре утра и заявляет, что хочет приехать в Россию, а потом исчезает на полгода.