"Перешли на непрерывку слишком поспешно"

80 лет назад, в 1930 году, граждане СССР начали жить по новому графику с выходными после каждых четырех рабочих дней. Однако уже в следующем году началось введение шестидневной недели, а затем вернулись к традиционной семидневной. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов разбирался в причинах этих странных перемен.

"Работать мы умеем хуже всех"

Время показало, что злоупотребление броскими пропагандистскими лозунгами в ходе борьбы за власть может поставить партию-победительницу в довольно тяжелое положение и иметь весьма тяжелые последствия для всей страны. В этом на собственном горьком опыте должны были убедиться большевики, обещавшие пролетариату Российской империи сокращение рабочего дня с десяти-двенадцати до восьми часов.

Фабрично-заводские рабочие с огромным интересом прислушивались к агитаторам-подпольщикам из РСДРП(б), поскольку считали себя жестоко и незаслуженно обделенными в вопросах труда и отдыха. По закону вся империя отдыхала от трудов праведных 91 день в году, а в реальности — 100-120, а местами и до 150, а пролетариям на праздники и выходные отводилось лишь 65 дней. К тому же восьмичасового рабочего дня требовали трудящиеся всех индустриальных стран, а русский пролетариат не хотел ни в чем отставать от иностранных коллег.

Вот только истина заключалась в том, что в самых промышленно развитых странах Европы того времени все их жители отдыхали значительно меньше: во Франции — 56 дней в году, в Англии — 58, в Швейцарии и Германии — 60. А производительность труда рабочих там была значительно выше среднероссийской. Но до тех пор, пока речь шла о свержении царизма, об этих обстоятельствах как-то не задумывались.

Через четыре дня после большевистского переворота Совет народных комиссаров утвердил декрет, в котором говорилось:

"Рабочее время (нормальное рабочее время) во всех предприятиях и хозяйствах, независимо от их размера и от того, кому они принадлежат, для всех лиц, занятых работой по найму, не должно превышать 8-ми часов в сутки".

А кроме того, предусматривались карательные санкции за нарушение этого положения:

"Настоящий закон вводится в действие по телеграфу и вступает в силу немедленно. За нарушение его полагается по суду 3 года тюрьмы".

В следующем году большевистское руководство в первом советском Кодексе законов о труде урегулировало столь болезненный для пролетариев вопрос о выходных:

"Всем трудящимся должен быть предоставлен еженедельный непрерывный отдых, продолжительностью не менее 42 часов, кроме того, работа не производится также в особо установленные праздничные дни".

По сути, это означало, что все трудящиеся советской России получили то же количество дней отдыха, что существовало в царской России,— 91. И к ним добавили дни революционных праздников. 22 января отмечался День памяти жертв расстрела рабочей демонстрации 9 января 1905 года в Петербурге, 12 марта именовалось Днем низвержения самодержавия, 18 марта вспоминали Парижскую коммуну; 1 мая праздновали День интернационала, а 7 ноября — День пролетарской революции.

При этом трудящиеся не забывали отмечать и все прежние церковные праздники, в результате чего на предприятиях, еще не пораженных отсутствием сырья и общей разрухой, выпуск продукции стремительно снижался. Однако до конца Гражданской войны, до введения новой экономической политики с оживлением частной инициативы на это неприятное обстоятельство не обращали особого внимания.

В новую эпоху исправить положение можно было одним росчерком пера, выпустив соответствующее решение Совнаркома, которое чекисты, несомненно, заставили бы исполнять всех и вся. Но в стране продолжалась борьба с оппозиционными партиями и оппозиционерами в рядах большевиков, и потому партийная верхушка остро нуждалась в поддержке трудящихся масс и не могла в открытую отнимать у пролетариата его революционные завоевания.

Поэтому руководители партии и правительства решили пойти обходным путем. В 1922 году, при подготовке нового Кодекса законов о труде, в список праздников добавили 1 января — Новый год — и День конституции в июле. Но при этом указывалось:

"Дни еженедельного отдыха устанавливаются местными отделами труда по соглашению с советами профессиональных союзов и могут назначаться как в воскресные дни, так и на любой другой день недели, в зависимости от национально-религиозного состава рабочих и служащих данной местности".

На практике это означало, что местные власти обязывались переносить выходные на дни религиозных праздников, что, в свою очередь, могло серьезно уменьшить число нерабочих дней в стране. Местные руководители, не желавшие ссориться с трудящимися и нарываться на забастовки, возмущались. И Ленин, выступая в 1922 году на сессии ВЦИК, где принимался новый Трудовой кодекс, говорил:

"По отношению к этому Кодексу можно выразить то или иное пожелание большего. Я думаю, однако, что подобное пожелание было бы неправильно. Надо считаться с тем, что из всех государств, в которых теперь идет бешеная капиталистическая конкуренция, в которых миллионы и десятки миллионов безработных, в которых капиталисты организуют своими силами самые могущественные союзы, организуют походы на рабочий класс,— из всех их мы наименее культурны, производительные силы развиты у нас менее всего, работать мы умеем хуже всех. Это очень неприятно, может быть, что нам приходится в этом сознаться".

Однако региональные вожди не вняли словам вождя мирового пролетариата. Они не только не уменьшали число дней отдыха, но и вводили местными постановлениями дополнительные выходные дни. В 1925 году, например, Народный комиссариат труда выпустил постановление, где отмечалось, что в Башкирии в список особых дней отдыха добавлены День урожая, Международный день работниц, День весны, День пионеров и т. д.

«Постановка этого вопроса с трибуны Съезда Советов нашла живой отклик в стране, и уже начался стихийный переход отдельных предприятий на непрерывную производственную неделю»

"Примерно на 20% увеличить продукцию"

Выход из непростой ситуации начали искать еще во время разработки Кодекса 1922 года. Всем хотелось, чтобы способ борьбы с низкой производительностью заводов и фабрик оказался эффективным и наименее болезненным для отношений власти с рабочими. Кодекс описывал лишь общее количество часов еженедельного отдыха, и предлагалось сделать следующий шаг — отменить общие для всей страны выходные, сделать их индивидуальными, а работу предприятий — непрерывной. Но в 1922 году мысль о "непрерывке" показалась слишком смелой и дальше разговоров дело не пошло. Однако затем на разных этажах власти — от губкомов партии до ЦК и Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) — вопрос о введении непрерывки стал возникать снова и снова.

"Этот вопрос,— писал в 1930 году ответственный секретарь правительственной комиссии по введению непрерывки С. Орлов,— был поднят в 1926 г. в комиссии т. Орджоникидзе по выработке мер борьбы с частным капиталом. В 1927 г. рабочий т. Титов и сотрудник ВСНХ Раппопорт поставили вопрос о переводе промышленных предприятий на работу в течение круглого года, включая воскресенья и праздничные дни. Наконец, на V Всесоюзном Съезде Советов он был снова поставлен т. Лариным. Постановка этого вопроса с трибуны Съезда Советов нашла живой отклик в стране, и уже начиная с июля 1929 г. начался стихийный переход отдельных предприятий на непрерывную производственную неделю".

Орлов, конечно же, довольно сильно уклонялся от истины. После ликвидации оппозиционных партий и последних крупных очагов оппозиции внутри партии в 1929 году на пролетариат решили поднажать и заставить его интенсивнее использовать зарубежное оборудование, на закупку которого тратились огромные средства. О чем на Всесоюзном совещании по непрерывке в декабре 1929 года докладывал Я. Э. Рудзутак:

"Этот вопрос имеет чрезвычайно большое экономическое значение. Ежегодно мы направляем сотни миллионов и миллиарды рублей на капитальные вложения в наше хозяйство, в нашу промышленность. Общая сумма капитальных затрат промышленности в текущем году составляет 3584 млн руб. На эти средства мы строим новые фабрики и заводы, покупаем новое оборудование для этих предприятий, перевооружаем старые, уже существующие предприятия новым, более современным оборудованием".

Вот только вложения эти давали совсем не те результаты, на которые рассчитывали партия и правительство.

"В истекшем хозяйственном году,— докладывал на том же совещании член президиума ВСНХ И. А. Краваль,— недовыработано продукции нашей промышленностью благодаря простоям оборудования на 82 млн р., благодаря прогулам по уважительным причинам (болезни.— "Власть") — на 74 млн р., благодаря прогулам по неуважительным причинам — на 202 млн р. Таким образом, больше чем на 350 млн р. мы недовыработали продукции в истекшем хозяйственном году лишь благодаря тому, что мы еще не добились надлежащих результатов в борьбе с простоями оборудования и прогулами... Не требует особых доказательств, что праздничные и воскресные простои в наших предприятиях являются громадным неиспользованным резервом для усиления развития нашего народного хозяйства. Сейчас при взятом нами курсе на выполнение нашей пятилетки в четыре года нельзя дольше мириться с этими пережитками капиталистического хозяйствования. Ежегодно простои наших предприятий причиняют нам громадный ущерб, который вызывается тем, что:

1) примерно 14,3-миллиардный основной капитал нашей промышленности в это время не используется;

2) удорожается себестоимость изделий, так как все расходы по охране предприятий, по амортизации зданий являются в эти дни простоя совершенно непроизводительными;

3) наконец, ряд наших предприятий имеет еще по воскресным и праздничным дням крупные непроизводительные расходы, связанные с содержанием в работоспособном состоянии оборудования до следующего рабочего дня. Так, одни только стекольные заводы ежегодно сжигают топлива в эти дни совершенно непроизводительно больше чем на 1 млн руб. Убытки промышленности на топливе, потребляемом паросиловыми установками, которые в эти дни не используются вовсе или используются только частично, оцениваются в несколько десятков миллионов рублей".

При этом высокие хозяйственные руководители не упоминали в своих речах самого главного. Введение непрерывки осуществлялось вместе с резким уменьшением количества выходных и праздничных дней. Теперь рабочая неделя длилась четыре дня, а следующий за ними день был выходным. А поскольку нужно было сохранить некоторые праздники, то в году оставили пять праздничных дней и 72 пятидневные недели, или пятидневки, как их тут же стали именовать. То есть в общем и целом у всех работающих оставалось 77 (или 78 в високосные годы) дней отдыха вместо 98 по прежнему календарю.

Правда, на пути внедрения непрерывки и пятидневки даже несведущие в хозяйственных вопросах товарищи видели множество проблем. Кроме заводов и фабрик на пятидневку и непрерывку нужно было перевести все обслуживающие столовые, магазины, медпункты и больницы. Вместе с госучреждениями, посетить которые пролетарии могли лишь в свои выходные дни. Кроме того, возникал вопрос и о том, кто же будет работать на станке в тот день, когда тот, кто на нем обычно работает, отдыхает? Для решения этой проблемы придумали так называемые скользящие бригады.

"Особенно необходимо указать на роль скользящих бригад,— рассказывал Краваль,— т. е. на те группы рабочих, которые ежедневно заменяют уходящих на отдых и которые, следовательно, в течение каждой пятидневки 4 раза должны менять свое рабочее место и станок. Работа в этих скользящих бригадах сложнее и более ответственна, чем работа других рабочих на той же самой производственной операции. Производительность труда этих скользящих бригад, работающих на 4 местах, не может быть всегда такой же, как у остальных рабочих. Но при сознательном подходе к своим заданиям производительность труда может быть сохранена и при условии непостоянности места работы или станка. Поскольку менее сознательные рабочие неохотно идут на скользящие бригады, естественно, что в первую очередь ударники должны занять это место в производстве. Каждая скользящая бригада должна быть ударной".

В то, что в стране найдется столько рабочих, согласных после директивного урезания отдыха высокосознательно надрываться на чужих станках, чтобы, скорее всего, зарабатывать меньше прежнего, слабо верили и тогда. А ко всем прочим проблемам нужно было решить еще и вопрос подмены инженеров, которых и так остро не хватало, и руководителей производства в их выходные дни, для чего предлагался совсем уже фантастический проект: инженеров должны были заменять мастера, бригадиры или выдвиженцы из рабочих. А это, в свою очередь, могло привести если не к авариям, то к серьезным поломкам оборудования.

Уже первые, крайне неоднозначные результаты эксперимента, обсуждавшиеся на Всесоюзном совещании по непрерывке в декабре 1929 года, должны были насторожить советских вождей.

"В Донецком угольном бассейне,— докладывал Рудзутак,— в двух шахтах, рядом находящихся, или в двух рудоуправлениях, работающих приблизительно в одинаковых условиях,— в одном случае введение непрерывной недели дало отрицательные результаты, падение производительности труда, а следовательно, и падение добычи, а в другом — дало увеличение добычи угля примерно на 20% с лишним".

Однако проблему с падением добычи угля списали на плохую организацию дела.

"После детального выяснения причин этого явления,— убеждал слушателей тот же оратор,— оказалось, что в первом случае, там, где введение непрерывного производства не дало увеличения производительности, среди рабочих не велось никакой предварительной проработки вопроса, непрерывная неделя была введена в порядке простого приказа, и получился полный разнобой между работой шахт, между работой отдельных групп рабочих и работой столовых, кооперации, медико-санитарных учреждений. Поэтому вместо улучшения производства и упорядочения его получилось более плохое, чем раньше, использование оборудования и более плохая работа".

Вывод из этого был только один: нужно как следует нажать на рабочих, инженеров и руководство предприятий, и будет достигнут небывалый в мировой истории успех.

"Даже первые, самые грубые подсчеты,— рассказывал Рудзутак,— дали возможность установить, что если перевести работу в основных отраслях нашей промышленности на непрерывное производство, то можно, не вкладывая никаких дополнительных средств на переоборудование предприятий или на постройку новых предприятий, примерно на 20% увеличить продукцию наших заводов".

«Многочисленные группы рабочих, из которых пятая часть скользила по четырем гнездам, породили полнейшую обезличку всего оборудования и создали громадную путаницу и неразбериху на фабрике»

"Непрерывка превратилась в обезличку"

Вот только реальность показывала совершенно иной результат. Жалобы на огромные трудности, которые создают пятидневка и непрерывка, начались в первые же недели после их внедрения в жизнь страны. Народный комиссар иностранных дел Г. В. Чичерин писал (см. "Власть" N 4 за 2010 год):

"В данный момент прибавилась еще "перерывка", как в просторечии называют непрерывку. Действительно, работа прерывается. Якобы каждый, имеющий выходной день, должен быть заменен. Какая утопия, особенно в НКИД, где людей так мало, каждый исключительно знает свою область и не может быть другого человека, знающего ее, ибо все поглощены, перегружены, вздохнуть не могут".

А на фабриках и заводах все обстояло гораздо хуже. Непрерывка привела к тому, что ни у какого оборудования не стало конкретного хозяина, о станках попросту перестали заботиться и начались постоянные поломки и простои. Для нового явления нашли новое наименование — "обезличка". А в ее распространении обвинили те самые ударные скользящие бригады, которые должны были стать ударной силой непрерывки:

"Характерен пример с трикотажной фабрикой "Красное знамя" в Ленинграде,— говорилось в одной из статей того времени,— которая перешла на непрерывку еще с начала 1930 г. и сразу же столкнулась со всеми отрицательными явлениями обезлички. Многочисленные группы рабочих — в трехсменных цехах числом 15, а в других даже и 18,— из которых пятая часть скользила по четырем гнездам, породили полнейшую обезличку всего оборудования и создали громадную путаницу и неразбериху на фабрике. В условиях трикотажной фабрики с разнообразным и сложным оборудованием переход рабочих с машины на машину особенно вредно отзывается на производительности. С введением "скользунов" производительность трикотажных машин упала на 14,5%, а чулочных — даже на 21%. Поломки машин участились. В итоге вместо увеличения выпуска продукции фабрики на 13% (по плану) получилось уменьшение на 3,5%. Фабричные организации искали выход из создавшегося положения, совершенно справедливо устремив основное внимание на искоренение системы "скользунов"".

Понятно, что в провале непрерывки обвинили руководителей предприятий и самих рабочих:

"Дело в том,— писал Сталин в 1931 году,— что на ряде предприятий перешли у нас на непрерывку слишком поспешно, без подготовки соответствующих условий, без должной организации смен, более или менее равноценных по качеству и квалификации, без организации ответственности каждого за данную конкретную работу. А это привело к тому, что непрерывка, предоставленная воле стихии, превратилась в обезличку... Для ликвидации этого положения и уничтожения обезлички существует два выхода. Либо изменить условия проведения непрерывки так, чтобы непрерывка не превращалась в обезличку, по образцу того, как это проделали в отношении железнодорожного транспорта. Либо там, где нет сейчас благоприятных условий для такого опыта,— отбросить прочь бумажную непрерывку, перейти временно на 6-дневную прерывку, как это проделали недавно на Сталинградском тракторном, и подготовить условия к тому, чтобы в случае необходимости вернуться потом к действительной, небумажной непрерывке, вернуться, может быть, к непрерывке, но без обезлички. Других выходов нет".

И снова никто даже не заикнулся о том, что в реальности принесет новый вид недели рядовым гражданам страны. В постановлении Совнаркома о временном переходе на прерывную шестидневку говорилось:

"Установить в учреждениях, переходящих на шестидневную прерывную неделю, твердые выходные дни по следующим числам месяца: 6, 12, 18, 24 и 30. Вместо выходного дня в конце февраля предоставить выходной день 1 марта".

Это означало, что вместо 72 выходных дней без учета праздников, как при пятидневке и непрерывке, у трудящихся останется только 61. И компенсировать потери не помогут даже введенные властями союзных республик дополнительные праздники и сокращение рабочего дня. Но оказалось, что и это не предел возможного урезания отдыха. В 1940 году состоялся переход на традиционную семидневную неделю с одним выходным одновременно с увеличением продолжительности рабочего дня. Ведь после 1937 года не нашлось никого, кто стал бы возмущаться из-за подобного нарушения прав трудящихся, пусть и обоснованных приближением войны.

На этот раз необходимость указанных партией и правительством мер разъясняли народу профсоюзы. В их обращении к гражданам СССР говорилось:

"Для дальнейшего укрепления оборонной мощи своей Родины рабочий класс СССР должен пойти на необходимые жертвы. Всесоюзный Центральный Совет Профессиональных Союзов считает, что нынешний 7-6-часовой рабочий день на наших предприятиях и в учреждениях в настоящее время недостаточен для выполнения задач, стоящих перед советской страной. Если в капиталистических странах рабочий вынужден работать по 10-12 часов в сутки на буржуазию, то наш советский рабочий может и должен работать больше, чем сейчас, по крайней мере 8 часов, ибо он работает на себя, на свое социалистическое государство, на благо народа. Всесоюзный Центральный Совет Профессиональных Союзов считает, что в данных условиях должна быть увеличена продолжительность рабочего дня для рабочих и служащих во всех государственных, кооперативных и общественных предприятиях и учреждениях и доведена до восьми часов... Всесоюзный Центральный Совет Профессиональных Союзов считает также, что существующая организация работы на предприятиях и в учреждениях на основе шестидневки снижает выпуск продукции. К тому же переход на шестидневку в городе создал разрыв между трудящимися города и деревни, так как в деревне и до настоящего времени существует семидневная неделя. Необходимо и в городе на государственных, кооперативных и общественных предприятиях и в учреждениях перейти на семидневную неделю. Эти мероприятия будут серьезным шагом к дальнейшему укреплению хозяйственной и оборонной мощи советской страны".

Так что, несмотря ни на что, обещание восьмичасового рабочего дня исполнялось нерушимо. Ведь даже трудноисполнимые обещания любой партии следует исполнять. Вот только количество выходных дней с 91, как было после революции, сократилось до 52. И такой способ проявления заботы о населении был, да и остался очень характерным для отечественных властей.