Каннский фестиваль завершился. Сегодня назовут имена победителей. Скорее всего, приз получит Бертолуччи — просто потому, что ни разу не получал. Или "Пальмовой ветвью" осенят картину, которая станет великой на миг и потом навсегда забудется. За последние четверть века на самом авторитетном мировом кинофоруме к этому уже привыкли.
Каннский фестиваль породил несколько взаимоисключающих мифов, подлинность которых его завсегдатаи отстаивают с одинаковой страстностью. Сомневаться в том, что это главный конкурс мира, собирающий все самое художественное, не позволено никому. Но одновременно принято горевать, что этот бастион европейского искусства все более и более поддается натиску бездуховного Голливуда. "Что делать, кино и деньги идут рука об руку", — диалектично вздыхают поклонники кино с набережной Круазетт. Символ искусства стал для них и символом коммерции. И, конечно же, меккой тщеславия: с Лизы Тейлор или Шарон Стоун, в шелках и бриллиантах подымающихся по знаменитой лестнице, начинается любой каннский репортаж — будь то в Times, или в "Экранах Подмосковья".
И то сказать: бриллианты на лестнице — единственная каннская ценность, которую не назовешь мифом.
Символ коммерции
Почему Канны прослыли символом коммерции и чуть ли не пятой колонной Голливуда, понять невозможно. Ни один полноценный американский бестселлер не был премирован в Каннах: ни "Парк юрского периода", ни "Форрест Гамп", ни "Терминатор-2". Это из новых. Но и старые хиты там, разумеется, не блистали: ни "Инопланетянин", ни "Бэтман", ни "Звездные войны".
Американофобию на набережной Круазетт вызвали три заокеанских фильма, три года подряд получавшие золотые пальмовые ветки. Но ни "Секс, ложь и видео" Содерберга, ни "Дикие сердцем" Линча, ни "Бартон Финк" Коэна (премии 1989, 1990 и 1991 годов) к лидерам проката никак не относятся. Все три фильма — своего рода американское параллельное кино, ущербное с точки зрения ортодоксального Голливуда. И пальмовые ветки не помогли эту ущербность преодолеть. Канны не дают путевки в большой американский прокат, в котором только и делаются большие деньги.
С каннского золота начался кассовый успех только двух картин. Но $38 млн, полученных за "Апокалипсис" Копполы, трудно сравнить с $357 млн "Парка юрского периода". Это немного разные цифры. Единственным настоящим исключением стало золото 1994 года — "Бульварное чтиво". Считавшаяся у себя на родине столь же маргинальной, как и фильм Содерберга, картина Квентина Тарантино после каннской победы собрала больше $100 млн. Но символом коммерции не стала даже она.
Символ искусства
Не только коммерческие режиссеры, но и многие крупные художники за последние двадцать пять лет либо не получали каннских наград, либо просто не участвовали в конкурсе. Ни Годар, ни Рене, ни Фасбиндер, ни даже Бергман. То, что на Западе называется "арт-кино", вообще не имеет отношения к конкурсу Канн. Дерек Джармен или Питер Гринуэй с пальмовой веткой в руках — зрелище еще менее представимое, чем триумф "Терминатора" на набережной Круазетт.
Фильмы, которые сейчас называются фестивальными, — идеальный пример среднего вкуса, восторжествовавшего в Европе 70-80 годов. В меру радикальные, в меру консервативные, очень в меру интеллектуальные, желательно притчи, но рассчитанные на прямое сопереживание, они вызывают мгновенный отклик зала и мгновенно же забываются. Чистая коммерция никогда не была каннским уделом, но и чистое искусство им быть перестало. Все, что посередине, можно объединить резиновым термином "социальное кино", и именно этого рода творчество обретает здесь свой рынок и плодотворный promotion.
Так, высшую награду в Каннах аж дважды получал не то чтобы слишком великий датчанин Билле Аугуст — за фильмы "Пеле-завоеватель" и "Благие намерения". Вместе с "Фортепиано" Джейн Кэмпион и "Похитителями детей" Джанни Амелио эти картины представляют Канны новейшей формации.
Символ сопротивления
Как это ни удивительно, но теперь фестиваль на Лазурном берегу очень похож на Московский эпохи застоя. В славное брежневское время у нас все было, как нынче в Европе — та же любовь к больным общественным темам и малым, но гордым народам, изнемогающим в борьбе с мировым империализмом. Воистину Канны сегодня — это Москва вчера.
Поэтому горбачевский СССР быстро полюбили на Лазурном берегу, и поэтому там быстро разлюбили ельцинскую Россию. Поэтому уже несколько лет в моде китайцы. И поэтому будет в вечном фаворе югослав Эмир Кустурица с его плоскими и напыщенными метафорами. К двум золотым веткам — за "Папу в командировке" и за "Подполье" — он когда-нибудь непременно добавит и третью: сербская война не вчера началась и, наверное, не завтра закончится.
Канны сделали выбор по-своему правильный. Не Голливуд, но все-таки смотрят, не великое кино, но и не стыдное, в историю не войдет, но на современность откликается. Это нынешний, не слишком уверенный европейский ответ на великую американскую экспансию. Вас не впечатляет? Но другого не придумали. И Канны на том стоят. Впрочем, так было не всегда.
Символ прошлого
Рубежным в каннской истории следует признать 1971 год, когда "Смерть в Венеции" Лукино Висконти, один из самых великих фильмов в истории кино, проиграл "Посреднику" Джозефа Лоузи, о котором сейчас вряд ли кто-нибудь вспомнит. Конфузную ситуацию тогда сгладили, как могли, придумав для фильма Висконти "юбилейную премию 25-й годовщины фестиваля", по значению как бы не уступающую пальмовой ветке, так что многие журналисты даже путались, считая "Смерть в Венеции" победителем. Победителем, однако, был Лоузи, совсем не бездарный режиссер и, главное, верный эпигон висконтиевского стиля, что придавало ситуации особую выразительность. Впервые так наглядно гению с его нефункциональной вечностью был предпочтен бойкий и коммуникабельный переводчик. Кончились шестидесятые годы.
Эту эпоху столько раз убедительно ругали, что пора, наконец, ее восславить. Общепринятое тогда наивное обожествление будущего подразумевало, в частности, что перед этим будущим надо чувствовать некоторую ответственность. Недаром золотыми пальмовыми ветками из год в год награждали шедевры — "Сладкую жизнь" Феллини в 1960-м, "Виридиану" Бунюэля в 1961-м, "Леопарда" Висконти в 1963-м. Напрашивающееся объяснение, что тогда и кино снимали лучше, будет не полным. К тому же делать шедевры считалось тогда почтенным занятием. Высокое было в моде. Над Моникой Витти, элегантно страдающей на каблуках-шпильках от невозможности слиться с космосом, легко смеяться, но сегодня не впору.
Иерархия шестидесятых была, наверное, глуповатой, но крушение ее оказалось безрадостным. Приняв за аксиому, что между "Моной Лизой" и пипифаксом нет никакой ощутимой разницы, постмодернисты вырыли себе могилу. И нынче Питер Гринуэй зря жалуется на Каннский фестиваль, загнавший его в гетто почетной официальной программы лишь бы не пустить в конкурс. Коли иерархии нет, значит картина из Буркина-Фасо, повествующая о сложностях туземной жизни, будет и впрямь важнее. Буркина-Фасо, в отличие от иерархии, существует вполне реально, и там тоже любят пальмовые ветки.
АЛЕКСАНДР ТИМОФЕЕВСКИЙ
--------------------------------------------------------
В американский прокат, где только и делаются большие деньги, Канны никому попасть не помогают. Единственным настоящим исключением стало "Бульварное чтиво". Считавшийся у себя на родине почти безнадежным фильм Квентина Тарантино после каннской победы собрал больше $100 млн
Каннский репертуар последнего времени — не великое кино, но и не стыдное, в историю не войдет, но на современность откликается. Это нынешний не слишком уверенный европейский ответ на великую голливудскую экспансию
Уже четверть века многие крупные кинорежиссеры либо не получали каннских наград, либо даже не участвовали в конкурсе
Теперешний Каннский фестиваль очень похож на Московский эпохи застоя
--------------------------------------------------------
Подписи к иллюстрациям:
В 1960 году главный приз Каннского фестиваля получила "Сладкая жизнь" Феллини. Тогда же было признано, что "Девичий источник" Бергмана и "Девушка" Бунюэля "настолько совершенны, что не подлежат оценке жюри"
В 1971 году фильм Висконти "Смерть в Венеции" получил каннский юбилейный приз. Многие критики считают, что по ритму, пластике и монтажу, по единству звука и изображения эта картина — самая совершенная в истории кино
В 1994 году за золотую пальмовую ветвь боролись "Утомленные солнцем" Михалкова и "Бульварное чтиво" Тарантино