Выставка история
Женевский музей Rath открылся после реконструкции выставкой "Джакометти, Балтюс, Скира в годы "Лабиринта"" (Giacometti, Balthus, Skira: Les annees Labyrinthe (1944-1946)). Редкое умение кураторов выбирать непривлекательные названия едва не помешало АЛЕКСЕЮ Ъ-ТАРХАНОВУ оценить эту замечательную экспозицию.
"Лабиринт" — газета, основанная в 1944 году швейцарским издателем Альбертом Скира. С началом войны он был вынужден закрыть свой знаменитый журнал "Минотавр", орган сюрреалистов, издававшийся в Париже, и вернуться на родину. Перед отъездом он отбил телеграмму: "Минотавр не умер тчк Предлагаю печатать Швейцарии тчк". Но вместо роскошного цветного Minotaure появился черно-белый Labyrinthe, который выходил раз в месяц тиражом в 15 000 экземпляров. Эта удивительная газета открывалась какой-нибудь монументальной передовицей на злобу месяца типа "Слова тоже имеют душу" или "Оттенки серого в живописи Парижской школы" и далее, полоса за полосой шли эссе, философские трактаты, исторические очерки, репортажи из мастерской Матисса, размышления о маркизе де Саде, репродукции Гойи и Калло, коллажи сюрреалистов и дадаистов. Хоть "Минотавр" и умер, но его душа продолжала жить в "Лабиринте". Газету распространяли не по подписке среди членов творческих союзов. Ее разбирали, как горячие каштаны, у разносчиков на улицах.
В музее Rath выставка про "Лабиринт", конечно же, должна напомнить о времени, когда провинциальная Женева была центром интеллектуального мира. Кураторы не пожалели ни себя, ни зрителя, собрав и выложив в витрины (кстати, отлично спроектированные) сотни экспонатов разного размера и качества — от панно Матисса до крошечных почеркушек на обрывках салфеток. Женевские критики накинулись на экспозицию, заявив, здесь "не на что смотреть — разве что читать".
Мне-то кажется, в этом и состоит главный урок выставки, пришедшей из тех времен, когда люди умели не только смотреть, но и читать. Да, не скрою, читать непросто. Рукописи, может, и не горят, особенно в Швейцарии, но прочесть их уже невозможно. Трудно поверить, но они написаны чернилами от руки и не самым разборчивым почерком! Маленькими буквами! Вкривь и вкось! Разбирать "по-письменному" я почти полностью разучился — компьютер приучил меня читать только "по-печатному". Меж тем, если взять себя в руки, ты увидишь удивительную картину того, как жили писатели, издатели и художники в конце большой войны, как они обменивались письмами и рисовали друг на друга шаржи на бумаге с кружками от винных бокалов.
Скира редактировал "Лабиринт", помогали ему в этом два художника. Во-первых, гениальный Альберто Джакометти, создавший новый тип скульптуры. Что была скульптура до него? Полнокровная песня, изображение тел, изображение чувств, даже изображение страданий, но никогда еще скульптура не изображала мысль, как это делали крошечные фигурки, которые Джакометти лепил и вырезал в своей каморке в женевском отеле. Во-вторых, живописец и график Балтюс, щеголь, эротоман и скрытый педофил, которого называют Набоковым в живописи. Оба здесь, в музее. Если Джакометти позирует фотографу с видом приведенного в полицию грузчика-итальянца, Балтюс представлен своим льстиво-ироничным автопортретом "Его величество король кошек".
Вообще для газетной выставки на удивление много живописи — здесь удалось собрать многие вещи, украшавшие страницы "Лабиринта". Их можно видеть в цвете, на стене и на черно-белых газетных репродукциях, в которых они, как ни странно, почти не проигрывают. В таком воспроизведении была некая честность, отсутствие цветов, за исключением двух главных, подчеркивало дистанцию газеты по отношению к жизни, "Лабиринт" не притворялся собранием репродукций для вырезания.
Большая новость выставки — недавно обнаруженная рукопись трактата Джакометти "Мечта, Сфинкс и Смерть Т.", опубликованного в предсмертном номере "Лабиринта". Она тщательно отреставрирована — и потому выглядит не моложе египетского папируса. Она сопровождена и прокомментирована скульптурами, эскизами, вырезками из газет и архивными фотографиями. В том числе посвященными Сфинксу. Если "Лабиринт" был не совсем лабиринтом, то и "Сфинкс" не был сфинксом. Джакометти вспоминал парижский бордель Le Sphinx. Он открылся в 1930-х на Монпарнасе в двух шагах от интеллектуального треугольника кафе Coupole, Dome и Rotonde, где встречались художники, писали свои эссе экзистенциалисты и откуда любой интеллигентный человек, мыслитель, поблистав интеллектуально, мог сходить разрядиться разок-другой в дружелюбной атмосфере, созданной для него легендарной хозяйкой "Сфинкса" Мартой Маргрит, которую называли просто Мартун и которую обожали парижане и гости столицы — Сименон, Морис Шевалье, Колетт, Кокто, Кларк Гейбл, Гари Купер и Кэри Грант. "Сфинкса" закрыли в 1946-м, и это была незаживающая рана, нанесенная прогрессивной мысли.
"Лабиринт" пал вслед за борделем — литературных и художественных журналов становилось все больше. Две параллельные полки на выставке иллюстрируют это размножение делением, издатели стали вовсю эксплуатировать схему Скира. Он пытался собирать деньги, публиковал призывы к рекламодателям и даже немного прогибался под них — чему свидетельством реклама "Советская конституция 1936 года. Переработанная и дополненная. С текстом речи И. Сталина в ноябре 1936 и В. М. Молотова в феврале 1944. Спрашивайте во всех книжных магазинах", которая была сопровождена в одном из номеров статьей о завидной участи советских писателей при социализме.
Поразительная выставка — поразительная газета, упрямо писавшая о событиях интеллектуального мира, не менее громких для ее читателей, чем события обычного мира, в котором освободили Париж, взяли Берлин, сбросили бомбу на Хиросиму, нашли Освенцим. В этом есть некоторое ощущение Швейцарии, маленькой ничейной страны, закрытой и запертой на ключ от сошедшей с ума Европы, как маленькая комната гостиницы Джакометти — где за дверью ходят чудовища, огромные пауки, которых он видел в своих кошмарах.
Скира дожил до 1974-го, Балтюс скончался в 2001-м и за гробом его шел президент Франции. Почему же история кажется такой бесконечно далекой? Если бы мне сейчас предложили выпускать газету, в которой не было бы новостей, где на первую полосу выходили бы философские трактаты и статьи о парижской школе, я бы счел предложение идиотским и расхохотался бы в лицо. Но видимо, поэтому я не Джакометти, не Балтюс, не Скира.
Зато для меня в самой середине выставки устроена настоящая брассери — кафешка-пивная, работающая, правда, только по часам открытия музея. Там под кофе и пиво, можно листать номера "Лабиринта" — в память о тех временах, когда вся художественная жизнь рождалась в беседах за столиками кафе и отображалась не в блогах, а на салфетках. Ну и на бедрах девок из "Сфинкса", хотя бордель в музее все-таки не открыли.