Несмотря на макроэкономические различия, Россия прошла примерно такой же путь через кризис, как и Европа, придя от планов массовой национализации экономики к пониманию ограниченности ресурсов и управленческих возможностей государства. Но пока и в России, и в ЕС в экономику поступают преимущественно правительственные деньги, огосударствление крупного бизнеса остается реальной перспективой.
Беспомощный бизнес
Европа, а затем и Россия оказались охвачены полноценным финансовым кризисом позже, чем США,— только в прошлом году. Общие признаки кризиса и в России, и в ЕС одинаковы — это падение промышленного производства и роста ВВП, рост безработицы, кризис на рынке кредитования и финансовые проблемы закредитованных крупных корпораций. Но конкретная макроэкономическая ситуация, а значит, и государственные меры поддержки экономики в России и Европе в некоторых аспектах довольно сильно различаются. В частности, в Европе, как и в США, закономерным последствием экономического спада, отсутствия кредитных ресурсов и падения потребительского спроса стала дефляция — увеличение стоимости денег и падение цен. Инфляция в зоне евро в апреле составила всего 0,6%. Поэтому Европейский центробанк (ЕЦБ), как и американская Федеральная резервная система, все последнее время держит учетную ставку на рекордно низком уровне и пересматривает только в сторону понижения, стимулируя рост кредитования и денежной массы. В последний раз ставку снижали в начале апреля — до близких к символическим 1,25%. В России, напротив, из-за рекордных госрасходов 2008 года, роста тарифов естественных монополий, большой денежной массы и высокого потребительского спроса инфляция до самого последнего времени росла, несмотря на кризис.
Российское правительство в сложившейся ситуации посчитало приоритетом борьбу с инфляцией, рост которой, по его мнению, дестабилизирует ситуацию в экономике, и ростом объема плохих кредитов. Так что ставка рефинансирования российского ЦБ выросла до 13%. В сочетании с кризисом доверия между банками и заемщиками, а также прекращением товарного кредита и неплатежами в реальном секторе это означало, что компаниям стали почти недоступны кредитные ресурсы. В результате с осени 2008 года российский частный бизнес столкнулся с теми же проблемами с кредитованием, что и европейские компании, только в большем масштабе. В результате уже к сентябрю 2008 года, когда российский рынок стали покидать западные инвесторы, а банки ощутили резкий дефицит ликвидности, стало ясно, что без господдержки частный бизнес не сможет справиться с надвигающимся кризисом.
Банкротство не выход
К тому моменту, когда российский фондовый рынок рухнул, банковский кризис стоял на пороге и перед российским правительством встал вопрос о поддержке экономики, Европа вслед за Америкой уже готовилась к частичному огосударствлению экономики. Первая громкая национализация произошла еще в феврале 2008 года, когда правительство Великобритании стало акционером обанкротившегося ипотечного банка Northern Rock. Предшествовавшие этому попытки удержать банк на плаву стоили минфину £24 млрд, и после истории с Northern Rock британские власти уже не стеснялись с выкупом проблемных кредитных учреждений. К осени 2008 года в Англии шел процесс национализации трех крупнейших банков — Lloyds, HBOS и Royal Bank of Scotland, который за год до этого, на пике, совершил приобретение, названное сделкой века: покупку контрольного пакета голландского ABN Amro за €72 млрд. У RBS в сделке было два партнера, из которых только один — испанский Banca Santander пережил осень 2008 года. Второй — голландско-бельгийская группа Fortis — был национализирован правительствами своих стран еще в конце сентября.
В спасении банковской системы Россия почти не отставала от Европы. В конце сентября прошлого года Внешэкономбанк за символические 5 тыс. руб. купил 98% акций потерявшего огромные суммы на фондовом рынке и обремененного плохими долгами Связь-банка, ранее входившего в тридцатку по объему чистых активов. А уже спустя две недели, 10 октября, определилась судьба второй жертвы кризиса — инвестиционного банка «КИТ Финанс». Первоначально его собиралась выкупить близкая к другу Владимира Путина, совладельцу банка «Россия» Юрию Ковальчуку УК «Лидер», но в итоге покупателями от государства стали ОАО «Российские железные дороги» и УК «Алроса». Третьим, и пока последним из крупнейших, пал банк «Союз» Олега Дерипаски: в ноябре была достигнута договоренность о том, что банк будет передан структурам «Газпрома», а к январю определился конкретный покупатель — компания «Газфинанс».
Помня кризис 1998 года, государство последовательно поддерживало банковскую систему, которую в России даже не нужно было национализировать — в десятке крупнейших есть только один частный банк — Альфа-банк, а остальные либо подконтрольны государству, либо являются дочерними структурами западных банков. Затраты госструктур на спасение каждого из трех крупных проблемных банков оцениваются в десятки миллиардов рублей. Куда большие средства направлены на поддержание системы в целом — только в октябре 2008 года Дмитрий Медведев подписал закон, позволяющий выдать банкам 950 млрд руб. субординированных кредитов, а всего государство до конца года влило в банковскую систему 5 трлн руб.
Предполагалось, что значительная часть этих средств перейдет в реальный сектор в качестве кредитов. Но банки, испуганные ростом невозвратов и уже столкнувшиеся с оттоком вкладов, предпочли держать их на валютных депозитах. А с мерами непосредственной поддержки предприятий правительство не спешило, даже несмотря на начало массовых увольнений и мрачные прогнозы социальных взрывов в моногородах, живущих за счет крупных предприятий. Деньги в экономику практически не поступали, акции компаний, в период роста заложенные в западных банках, обесценивались, и для многих крупных компаний альтернативой национализации стал либо переход в собственность западных кредиторов, либо банкротство. При этом в отличие от Европы, где санация через Chapter 11 («Банкротство без ликвидации») стала хорошим выходом для многих несостоятельных должников, например, шведской SAAB, в России не существует внятной процедуры банкротства, и оно почти всегда оборачивается выводом активов, а кредиторы ничего не получают. Характерный пример — история авиационного альянса AiRUnion, процесс банкротства которого идет сейчас: активов компаний альянса еле-еле хватило, чтобы расплатиться с долгами по зарплате, а долги, которые составили более 50 млрд руб., кредиторам пришлось списывать. При этом системную помощь получили только нефтяные компании, которым правительство понизило налоги и экспортные пошлины, а также выдало каждой из них по несколько миллиардов долларов льготных кредитов.
В этой ситуации правительство действительно начало готовиться к национализации экономики: средств, накопленных за хорошие годы, было еще много, а скорость истощения золотовалютных резервов еще была неочевидной. Кроме того, в правящей элите всегда было немало сторонников усиления роли государства в экономике, а кризис и примеры национализации в западных странах дали ему прекрасное оправдание.
Колосс на металлических ногах
Первым шагом стала программа помощи крупным заемщикам через ВЭБ, которому для этого ЦБ выделил $50 млрд. Предполагалось, что ВЭБ рефинансирует крупным предприятиям, признанным стратегическими, западные кредиты и заберет залоги из западных банков себе. Кроме залога, по условиям программы, ВЭБ получал право ввести своих представителей в органы управления компании-заемщика. Первым участником программы стал «Русал» Олега Дерипаски: ВЭБ расплатился с его западными кредиторами по займам на $4,5 млрд, а в обмен в качестве залога получил 25% акций «Норильского никеля» и контрольные пакеты акций всех крупных алюминиевых заводов «Русала». За кредитами ВЭБа обратились и другие металлурги. Но самым четким сигналом власти о том, что она готова не только спасать предприятия, но и использовать кризис для их принудительной национализации, стала история производителя двигателей НПО «Сатурн». Государственный холдинг «Оборонпром» при поддержке всесильного Сергея Чемезова пытался получить контроль над НПО с 2006 года. Но контролирующий акционер «Сатурна», молодой по авиационным меркам 44-летний Юрий Ласточкин не только не хотел продавать свой пакет, но и попытался консолидировать контрольный пакет акций конкурирующего Уфимского моторостроительного производственного объединения, на которое также нацелился «Оборонпром». С Юрием Ласточкиным не могли ничего сделать, даже несмотря на прямое поручение Владимира Путина включить «Сатурн» в «Оборонпром». Борьба продолжалась два года — ровно до того момента, когда банковское кредитование закрылось и единственными банками, в которых «Сатурн» мог рефинансировать долг, оказались государственные ВЭБ и ВТБ. В банках Юрию Ласточкину дали понять, что финансирование возможно только на условиях продажи пакета «Оборонпрому», и уже 3 декабря 2008 года Владимир Путин лично приехал на завод, чтобы объявить о его национализации за 1,6 млрд руб.— значительно ниже рыночной стоимости. Казалось, правительство входит во вкус, и следующий крупный государственный бизнес-проект подтверждал это предположение.
Сразу после новогодних праздников выяснилось, что в правительстве активно обсуждается объединение всех крупнейших металлургических компаний в единый мегахолдинг с государственным участием. Государство внесло бы в холдинг пакеты «Русала» и «Норильского никеля», оказавшиеся в залоге у госбанков, и металлургические активы госкорпорации «Ростехнологии» — титановую «ВСПМО-Ависма» и «Русспецсталь». Кроме того, в акции холдинга предполагалось конвертировать долги металлургов перед госбанками.
Поучаствовать хотели почти все крупнейшие частные владельцы металлургических активов — и Олег Дерипаска, и крупнейший акционер «Норильского никеля» Владимир Потанин, и владелец крупнейшего производителя железной руды «Металлоинвеста» Алишер Усманов. В планах идеологов холдинга было и присоединение к нему угольных и металлургических активов «Евраза», «Мечела» и даже производителя удобрений «Уралкалия».
Правый поворот
Идея металлургического гиганта обсуждалась в правительстве месяц, но в феврале переговоры внезапно прекратились, и источники в администрации президента рассказали, что от идеи пришлось отказаться. Официально причины не пояснялись, но эксперты предполагали, что государство осознало свои реальные силы и не захотело решать долговые проблемы олигархов в обмен на сырьевые активы, особенно учитывая, что предсказать восстановление цен на металлы сейчас никто не возьмется. Кроме того, огромные затраты на поддержание курса рубля и плавную девальвацию показали правительству реальную скорость расходования золотовалютных резервов и привели его к осознанию ограниченности ресурсов. В результате, пока что на этом национализация экономики в России фактически остановилась. Исключениями помимо банковской системы остались только частные случаи, где государство было вынуждено пойти на национализацию — как, например, с авиакомпанией «КД авиа», крупный пакет которой в обмен на 4 млрд руб. финансирования получит Калининградская область.
Тенденция к отказу от национализации экономики, к которой пока склоняется Россия, совпадает с европейской. Странам ЕС также пока удалось избежать огосударствления экономики: если не считать банковские и ипотечные институты, в Европе с начала кризиса не была национализирована ни одна крупная компания. Пока ресурсов европейских правительств хватает на то, чтобы помогать бизнесу фактически безвозмездно — в форме субсидий, тем более что рекордно низкие уровни инфляции позволяют им делать это, не опасаясь неконтролируемого роста денежной массы. Удержаться от национализации удалось даже в наиболее пострадавшем от кризиса автопроме, хотя, например, в Британии автопроизводители просто умоляли правительство купить их. В России государство также помогает отдельным компаниям, хотя и выборочно. Так, например, принадлежащий «Ростехнологиям» АвтоВАЗ получит 115 млрд руб. господдержки, а группа ГАЗ Олега Дерипаски — всего 4 млрд руб., хотя просила 40 млрд.
Тем не менее, эксперты предупреждают, что до стабилизации мировой экономики возможен новый виток огосударствления экономики. Они отмечают, что даже без прямой национализации крупные компании «подсаживаются на иглу» господдержки, поскольку других денег кроме государственных, на рынке сейчас нет. Например, в феврале, по данным Thomson Reuters, 62% всех сделок на мировом рынке M&A было в той или иной степени профинансировано правительствами. Это абсолютный рекорд — даже больше, чем на пике национализации банков в октябре прошлого года. Так что, пока мировой финансовый рынок не стабилизируется, национализация экономики, особенно в России, где сильны ее сторонники, остается реальной перспективой.