"Протекционизм уже не просто мертв, он проклят", — сказал еще в 1850 году британский премьер Бенджамин Дизраэли. Он немного ошибся — всеми проклинаемый протекционизм жив до сих пор. Впрочем, Дизраэли принадлежит еще одно высказывание, на этот раз совершенно бесспорное: "Протекционизм — это не принцип, это уловка". И от возможности время от времени применять эту уловку власти любой страны едва ли когда-либо откажутся.
История протекционизма: часть первая
Как таковая, политика протекционизма, заключающаяся в защите местных производителей с помощью жесткого ограничения импорта (главным образом, путем установления чрезвычайно высоких ввозных пошлин), возникла в семнадцатом веке, одновременно с началом развития капитализма. Интересно, что вплоть до середины прошлого столетия практически все европейские страны были ярыми приверженцами протекционисткой политики (исключение составляли разве что мелкие государства Германии и швейцарские кантоны, которые просто не могли реально применять протекционизм из-за небольшого размера своих территорий). Не будет преувеличением сказать, что вся современная машинная промышленность возникла под крылом протекционистских тарифов. Речь идет, конечно, прежде всего об Англии. Интересно, что с конца восемнадцатого века Англия сочетала полную закрытость внутреннего рынка с самой активной экспортной экспансией — военные успехи на море позволили получить доступ к французским и голландским колониям, и эти колонии (наряду с Индией) стали главным рынком сбыта английских промышленных товаров. В результате к 1815 году Англия стала "мастерской мира" и фактическим монополистом в мировой промышленной торговле.
И именно Англия в середине девятнадцатого века удивила мир, впервые в истории мировой экономики призвав все страны к полному отказу от протекционизма. В британском общественном мнении внезапно стали популярны идеи Адама Смита и Давида Рикардо о преимуществах свободной мировой торговли и международного разделения труда, не сдерживаемого вмешательством государств. Все объяснялось очень просто. Единственным препятствием для английской промышленности к тому времени стала закрытость внутренних рынков европейских стран. Англия выражала полную готовность открыть свой рынок — надеясь в ответ на аналогичные меры со стороны торговых партнеров. Тем более, что опасаться чрезмерного роста промышленного импорта ей уже не приходилось (слишком велико было ее преимущество здесь перед конкурентами), а в ликвидации высоких английских пошлин на сырье и продовольствие были заинтересованы не только другие страны, но и местные промышленники, которые надеялись, что падение цен на сырье и продовольствие позволит уменьшить издержки производства (например, удешевление продовольствия даст возможность снизить зарплату) и сделает промышленный экспорт еще более конкурентоспособным. Величайшей победой идеи свободной торговли стало принятие парламентом в 1846 году билля об отмене хлебных законов, ликвидировавшего заградительные сельскохозяйственные пошлины.
Отказ Англии от протекционизма действительно принес свои плоды — английская промышленность стала развиваться еще быстрее. Однако остальные страны следовать этому примеру почему-то вовсе не спешили. Наоборот, те государства, где протекционизма до сих пор не было, начали его срочно вводить. США (по-видимому, решив повторить английский опыт перехода от сельскохозяйственной к промышленной специализации) в начале 60-х годов прошлого века закрыли внутренний рынок — прежде всего от английских товаров. Германия, до тех пор весьма динамично развивавшаяся в условиях относительно либерального внешнеторгового режима, в 1878 ввела протекционистский тариф. Главной целью была защита от дешевого американского продовольствия и поддержка не слишком эффективного в то время немецкого сельского хозяйства с помощью искусственного повышения внутренних цен (применялось и прямое госсубсидирование). Германские промышленники тоже были довольны — повысившиеся в условиях протекционизма внутренние цены на промтовары помогали им компенсировать потери на внешних рынках, где в то время продавать промышленную продукцию можно было только по демпинговым ценам из-за всеобщего перепроизводства. Правда, оказалось, что опыт Англии повторить не удается — протекционизм в США и Германии тяжким бременем лег на госфинансы, постепенно истощая их. Остальные страны, где протекционизм практиковался веками, также не спешили следовать английскому примеру. По причинам, часто весьма оригинальным. Западные наблюдатели не без иронии отмечали, что Российская Империя, в частности, никогда не сможет отказаться от протекционизма — ее традиционные военные амбиции привели финансы в весьма плачевное состояние, и едва ли не единственным стабильным источником средств оказывались большие импортные пошлины, которые взимались в твердой валюте. Примечательно, что при виде подобной неуступчивости торговых партнеров Англия к концу века также заметно охладела к идее свободной торговли.
История протекционизма: часть вторая
Наступил двадцатый век, но ничего не изменилось. Разве что место Англии в протекционистском торге заняли США. В начале века они в очередной раз значительно ужесточили защиту своих промышленных и сельскохозяйственных рынков. После первой мировой войны США и европейские страны убеждали друг друга открыть рынки, но безо всякого успеха. Более того, в 1930 году в США был принят закон, предусматривающий повышение импортных пошлин еще на 50%, что, по мнению аналитиков, явилось одной из причин Великой Депрессии. Зато после Второй мировой войны, ровно через сто лет после английского демарша в пользу свободной торговли, США точно также предложили всем странам открыть свои внутренние рынки. Именно они стали главными инициаторами Генерального соглашения по тарифам и торговле (ГАТТ), с которым до сих пор связаны надежды поборников свободной торговли. Объяснение подобной смене политики США снова было чрезвычайно банальным — они сочли, что располагают достаточно конкурентоспособной промышленностью и сельским хозяйством, и всеобщая либерализация торговли уже вполне соответствует их интересам.
Нельзя отрицать, что на этот раз призывы к либерализации торговли действительно увенчались некоторым успехом — во всяком случае, индустриальные страны в последние десятилетия довольно последовательно снижали импортные тарифы. Например, за 80-е годы средний импортный тариф на сырье в индустриальных странах снизился с 2,5 до 1,6% (в США — с 3,3 до 1,8%, в Канаде — с 5 до 2,6 %, в странах ЕС — с 1,9 до 1,6%). Одновременно средний тариф на промышленную продукцию в индустриальных странах снизился с 10,5 до 6,4% (причем, в США — с 11,2% до 6,3%, в Канаде — с 12,6 до 7,3%, в странах ЕС — с 9,1 до 6,4%).
Впрочем, начиная с 60-х годов стало выясняться, что у мирового протекционизма появился новый оплот — развивающиеся страны. Уровень таможенных тарифов в этих странах поистине потрясал воображение. В частности, средние импортные тарифы на промышленные товары в Пакистане, Бангладеш и Индии в конце 80-х годов составляли 73-80%, в Гвинее 74%, в Гане — 44%. Эти страны не скрывали, что протекционизм для них является неотъемлемым атрибутом ускоренной импортзамещающей индустриализации и преодоления зависимости от индустриальных стран. Правда, история с подобным протекционизмом кончилась весьма печально. Пошлинами облагались в основном потребительские товары (ставка пошлин на эти товары обычно на 20-30% превышала ставку, которой облагались товары производственного назначения), а оборудование, комплектующие детали и т.д., напротив, активно импортировались при поддержке государства — в конце концов, национальную промышленность не создашь на пустом месте. В итоге оказалось, что импортзамещение ведет как раз к чрезвычайному росту импорта и истощению валютных ресурсов государства. Таким образом, протекционистская политика внесла своеобразный вклад в нынешний глубокий финансовый кризис большинства развивающихся стран.
Разумеется, не все эти страны постигла столь незавидная участь. Например, Южная Корея вслед за Японией продемонстрировала чрезвычайно успешный опыт сочетания самого жесткого протекционизма с экспортной ориентацией. И как раз успехи подобных стран весьма неожиданно дали почву для новой вспышки протекционизма в индустриальных державах в 70-80-е годы. Испытывая растущую конкуренцию со стороны новых индустриальных стран (Южной Кореи, Тайваня, Сингапура, Гонконга) многие отрасли (прежде всего трудоемкие) США и Европы вновь потребовали от правительства защиты. Сыграло свою роль и замедление экономического роста на Западе в 70-е-80-е годы, сопровождавшееся ростом безработицы — правительства индустриальных стран в данном случае сочли наиболее легким выходом продемонстрировать заботу об экономике очередным ужесточением протекционизма (тем более, что было ясно: в условиях экономической стагнации быстро перестроить неконкурентоспособные отрасли не удастся). Существенную роль играла и нестабильность валютных курсов: рост доллара в начале 80-х годов настолько отрицательно сказывался на торговом балансе США, что введение протекционистских мер казалось совершенно естественным. Отличие "нового протекционизма" от традиционного весьма банально. Коль скоро традиционные тарифные меры применять уже трудно, т. к. в рамках многочисленных торговых переговоров индустриальные страны взяли на себя определенные обязательства, ставка была сделана на нетарифные меры — импортные квоты, добровольные ограничения экспорта, административный контроль над импортными ценами, ограничение импорта с помощью повышенных стандартов качества продукции, усложненные процедуры таможенного оформления, производственные и экспортные субсидии.
В итоге сейчас основные дискуссии ведутся вокруг применения нетарифных мер. Индустриальные страны призывают друг друга сократить сельскохозяйственные субсидии; развивающиеся страны требуют от Запада ликвидировать нетарифные барьеры на пути их экспорта, Запад, в свою очередь, требует от этих стран прежде всего либерализовать их собственную внешнюю торговлю, отменить квотирование и лицензирование и снизить пошлины. Позиция индустриальных стран в подобном торге сейчас явно сильнее — в условиях кризиса развивающиеся страны слишком зависят от западной финансовой помощи.
Так чему же учит история?
Казалось бы, четыре века применения протекционистской политики вполне позволяют сделать выводы относительно ее плюсов и минусов для экономики. Однако, как ни удивительно, экономическая наука до сих пор не может сказать по этому поводу ничего определенного. Вроде бы считается выясненным, что протекционистская политика противоречит экономической эффективности, что искусственные препятствия международной конкуренции невыгодны для населения и государства — внутренние цены повышаются, защищаемые отрасли существуют как бы за счет других отраслей, те, в свою очередь, требуют от государства аналогичной поддержки и так до бесконечности, причем, ресурсы государства могут и исчерпаться. С другой стороны, считается бесспорным, что создать какую-либо новую отрасль в условиях жесткой международной конкуренции весьма затруднительно — ей нужно дать некоторое время, чтобы набрать силы. Поэтому даже последовательные защитники идеи свободной торговли признают возможность, в виде исключения, защиты новых отраслей (правда, затрудняясь сказать, как определить момент, когда подобную защиту можно прекратить и каким образом новая отрасль может набрать конкурентоспособность в искусственно созданных тепличных условиях).
Подобная теоретическая неопределенность привела к тому, что в последнее время все большую популярность приобретает тезис, согласно которому протекционизм вообще никак не связан с экономикой и имеет лишь чисто политический смысл. В качестве оригинального подтверждения этому тезису приводится история с появлением такого ныне популярного нетарифного барьера, как добровольное ограничение экспорта (одна страна под давлением другой берет на себя обязательство не расширять свой экспорт). Впервые такого ограничения добились в начале 50-х годов США от Японии, причем касалось оно японского текстиля, который и без того занимал всего 2% американского рынка, поэтому вряд ли мог составить конкуренцию местным производителям. Дело объяснялось всего лишь тем, что в то время особым влиянием в Вашингтоне пользовались политики, представлявшие интересы именно текстильной промышленности, а не отраслей, которые в большей степени страдали от конкурентов. Из такой же "политической" трактовки протекционизма часто исходят и западные аналитики, давая рекомендации не слишком спешить с импортной либерализацией, а идти на нее только в обмен на какие-либо, в том числе политические и военные уступки со стороны торговых партнеров.
Однако вряд ли случайно то обстоятельство, что наиболее разительных промышленно-экономических успехов добились именно страны, придерживавшиеся политики протекционизма: в прошлом веке Англия, в этом — Япония. Следует только помнить, что одновременно с закрытостью внутреннего рынка они отличались поистине титаническими усилиями в наращивании промышленного экспорта. Может быть, дело как раз в том, что протекционизм позволял им в течение какого-то времени сдерживать потребление, а экспортная ориентация давала ресурсы для накоплений и дальнейшего промышленного роста.