Выставка живопись
В ГМИИ им. Пушкина открылась выставка Джозефа Мэллорда Уильяма Тернера из собрания лондонской галереи Tate, организованная московским и британским музеями вместе с Алишером Усмановым и благотворительной организацией "Искусство и спорт" в сотрудничестве с Британским советом. Первую московскую ретроспективу прославленного британского живописца смотрела ИРИНА Ъ-КУЛИК.
Нынешняя выставка, на которой представлено более ста живописных и графических произведений Уильяма Тернера,— самая подробная из когда-либо показанных в России. До этого более или менее представительную подборку его полотен в Москве и в Ленинграде показывали разве что в 1975 году на привезенной из лондонских музеев выставке, посвященной двухсотлетнему юбилею художника. В отечественных музейных собраниях Тернера почти нет, впрочем, как отметили на пресс-конференции, почти все его произведения находятся в Великобритании: наследие художника поделено между несколькими крупнейшими музеями Лондона.
Именно в Лондоне его полотна в 1871 году увидели французские импрессионисты Клод Моне и Камиль Писсаро, немедленно признавшие в умершем в 1851 году художнике своего предтечу. В Уильяме Тернере вообще принято видеть провозвестника многих модернистских течений. Он не только намного опередил самые радикальные поиски импрессионистов, но и без особых натяжек считается первым абстракционистом. В чем и можно убедиться на выставке, рассматривая картины 1840-х годов — красно-сизо-золотое свечение "Заката на озере", мглистую круговерть "Бурного моря" или, например, акварельный этюд 1837 года "Замок Бамбург", где среди черных смерчей и белого сияния вряд ли удастся отыскать что-нибудь хоть отдаленно похожее собственно на замок.
Тернера можно назвать и первым футуристом. И хотя на московской выставке нет знаменитого полотна "Дождь, пар и скорость. Большая Западная железная дорога" (оно находится в собрании британской Национальной галереи), картины "Снежная буря — пароход выходит из гавани..." или "Темза выше моста Ватерлоо" столь же красноречиво свидетельствуют о том, что художник одним из первых оценил, что дымы могут быть не менее поэтическими, чем облака. При некотором воображении в Тернере даже можно увидеть родоначальника "живописи действия" — он вроде бы любил заканчивать свои картины прямо на вернисажах, при публике и делал это весьма зрелищно. Но даже и без этих апокрифов понятно, что Уильям Тернер был настоящим новатором и своего рода первым авангардистом, и вполне уместно, что именно его именем названа самая известная награда в области современного искусства, британская Turner Prize.
Как и подобает настоящему современному художнику, пусть и работавшему в первой половине XIX века, у своих современников Уильям Тернер вызывал весьма противоречивые чувства — как восторг, так и насмешки. Можно понять недоумение тогдашних зрителей, изощрявшихся в остротах по поводу того, чем именно пишет Тернер свои полотна — мыльной пеной, сливками, шоколадом, горчицей. И правда, поди пойми, как же на самом деле это сделано и как художник смог это увидеть. Вопреки тривиальным названиям, пейзажи Тернера представляют вовсе не знакомые по классической пейзажной живописи закаты и рассветы, озера, побережья, течение Темзы или венецианские каналы, но некие фантастические природные феномены, редчайшие аномалии, которые мало кому довелось созерцать воочию.
Полотна Тернера трудно не назвать визионерскими или даже галлюцинаторными. Таков, например, холст "Вечный покой. Похороны в море" — невероятное зрелище словно бы охваченного пламенем корабля под черными парусами, отбрасывающего нечто вроде невозможной белоснежной тени. Есть на выставке и картины с откровенно фантастическими или мистическими сюжетами — будь то еле угадывающееся в жемчужном мареве пучеглазое "Морское чудовище" или же полотна, вдохновленные библейскими сюжетами "Тень и мгла. Вечер перед Всемирным потопом", "Свет и цвет (теория Гете): утро после Всемирного потопа" и "Ангел, стоящий на солнце".
Впрочем, назвать Тернера мистиком было бы, пожалуй, не совсем точно. Его феерии — не столько аллегорического, сколько метеорологического или оптического рода. Солнце удивительно и без стоящего на нем ангела. А Всемирный потоп в его глазах не более, но и не менее поразителен, нежели, например, написанная им тридцатью годами ранее "Снежная буря. Переход Ганнибала через Альпы". Впрочем, даже больше, чем сами природные явления, Уильяма Тернера, видимо, занимал сам феномен зрения, возможности и способы передать в живописи видимый мир.
Известно, что художник интересовался достижениями науки того времени — оптики, физики света, химии (прежде всего созданием новых красочных пигментов). "Утро после Всемирного потопа" — иллюстрация не только к Библии, но и к научно-философскому трактату Гете "Учение о цвете". А среди экспонатов выставки в ГМИИ есть и наглядные пособия, которые Тернер использовал на своих лекциях в Королевской академии, где он был профессором перспективы, в частности почти супрематического вида чертеж "Сферы на разных расстояниях от глаза".
Произведения Тернера настолько поражают взгляд, возможно, потому, что художнику удалось показать именно то, что наш глаз видит на самом деле, без привычной призмы культуры, тех самых тонированных "зеркал Клода" (названных в честь весьма почитавшегося Тернером французского пейзажиста Клода Лоррена), в которых его просвещенные современники предпочитали созерцать природу — чтобы она выглядела облагороженной, как в живописи. Уильям Тернер занимался своего рода перевоспитанием глаза, что и продолжили вслед за ним импрессионисты. Но если сегодня мы почти привыкли видеть мир таким, каким его писали импрессионисты, чтобы убедиться, что мир такой, каким видел его Тернер, потребовалось изобрести ЛСД и запустить спутники на космическую орбиту.