рассказывает Ольга Лузина
С одной стороны — тонко выточенные и отлакированные фасады фабрик и офисных зданий, вальяжно разлегшаяся кастрюля кинотеатра, броско раскрашенные стены жилых домов, с другой — восемьдесят лет пролежавшие в запасниках макеты бани, столовой, трамвайной остановки с парикмахерской и туалетом. Таковы две части крупного выставочного проекта, собранного усилиями Немецкого культурного центра имени Гете и посвященного немецкой и советской архитектуре 1920-х годов.
Германию представляют одни из главных мастеров эпохи, Бруно Таут и Эрих Мендельсон. Оба начинали еще с экспрессионизма и построили его самые известные образцы. Таут увлекся идеей архитектуры как воплощения легкости и яркости — итогом этого увлечения стал выстроенный на выставке немецкого Веркбунда "Стеклянный дом" с призматическим куполом из ячеек цветного стекла (1914); он и в самом деле казался воплощенной сказкой о хрустальном дворце. Мендельсон, напротив, стремился достичь монолитности и плотности. Его башня Эйнштейна, астрофизическая обсерватория в Потсдаме (1921), похожа на космический корабль из бетона: изначальное жидкое состояние этого строительного материала выражает зыбкость мира, управляемого теорией относительности, а сходство застывшего бетона с камнем указывает на имя самого нобелевского лауреата (ein Stein — "камень"). Правда, на деле материал оказался неподходящим для несущих конструкций, так что большую часть здания возвели из кирпича и покрыли штукатуркой.
Наигравшись с экспрессионизмом, оба архитектора присягнули на верность "новому строительству" (Neues Bauen) с его принципами функциональности и геометрической простоты, но при этом каждый из них сохранил основной вектор своей деятельности. Таут и раньше не чурался массового жилищного строительства и уже в первой крупной работе, поселке Фалькенберг (1912), дал волю фантазии — благодаря непривычным сочетаниям контрастных цветов из скучной длинной коробки получилась пестрая улица из небольших домиков, а дверь с окнами сверху и по бокам превратилась в роскошный портал с узором под натуральный камень. Теперь же он стал советником по градостроительству в Магдебурге и вскоре превратил город в веселый поселок из карточных домиков (1922), раскрасив стены зданий в радостные цвета в соответствии со своей концепцией "красочного строительства", а затем несколько лет трудился в Берлине, построив там жилые кварталы "Подкова" (1925) и "Хижина дяди Тома" (1926) — в общей сложности 12 тыс. квартир.
Мендельсон же остался при крупных заказах, и в его зданиях всегда ощущается дерзкий и полный динамики по-прежнему экспрессионистский росчерк первого эскиза — будь то разлинованные шершавым рустиком треугольные скалы шляпной фабрики в Луккенвальде (1919-1920), полный лебединой грации утес издательского дома Рудольфа Моссе в Берлине (1921-1923), океанские лайнеры универмагов Шоккен в Штутгарте, Нюрнберге и Хемнице (1925-1930) или шляпная коробка с ручкой — берлинский кинотеатр "Универсум" (1925-1931). Его гладкие кирпичи с приставленными к ним цилиндрическими формами есть в Великобритании, Норвегии, Израиле (1930-е) и в США (1940-е). Мендельсон успел поработать и в Советском Союзе — в его проекте ленинградская трикотажная фабрика "Красное знамя" оказалась огромным кораблем с кормой-апсидой и широкой полукруглой трубой (1926), однако из-за низкого качества строительных материалов и работ многие замыслы архитектора не были реализованы, и то, что в результате построили, Мендельсон за свое не признал. Тем не менее "Красное знамя" устанавливает крепкую связь между европейским функционализмом и советским конструктивизмом, и в 2001 году его значение было подтверждено: здание вошло в список городских памятников архитектуры.
Экспозицию "Бруно Таут — мастер архитектуры цвета" дополняет выставка "Жизнь в памятниках мирового наследия", где показаны шесть жилых районов Берлина, построенные в 1920-е годы и только что, в июле этого года, внесенные в список всемирного наследия ЮНЕСКО. Печальный контраст с этими тщательно отремонтированными и ухоженными зидлунгами (siedlung — "поселение") составляют наши жилкомплексы того же времени — памятники конструктивизма, изуродованные перестройками и отсутствием должной заботы, с крошащимся бетоном и облупившейся штукатуркой.
Грустная параллель есть и у монографической выставки Мендельсона с подзаголовком "Динамика и функция" — информационные стенды рассказывают об одном из самых значительных архитекторов довоенного Ленинграда, Александре Никольском. Рядом с десятками построенных и отлично сохранившихся зданий Мендельсона проекты Никольского вызывают острое сожаление: его новаторские решения и смелые эксперименты год за годом оказывались ненужными и превращались в бумажную архитектуру. Высший кооперативный институт и Библиотека имени Ленина в Москве, автоматические телефонные станции в Ленинграде, мост, гребной клуб — ничего не было построено. Даже самый крупный проект, стадион имени Кирова в Ленинграде, реализован частично и с изменениями. Одиннадцать экспериментальных моделей Никольского хранились в фондах музея Академии художеств и теперь впервые увидят свет. Так и получается, что торжественное название "Воплощенная утопия", общее для четырех выставок, организованных Немецким культурным центром, справедливо в отношении Германии, но никак не России. У нас утопия так и не воплотилась, архитекторы работали в стол, а то, что удалось построить, было отдано на волю петербургского климата и безразличных жителей. Никуда не денешься: любая попытка сопоставить художественные идеи приводит к политическим сопоставлениям, которые, как правило, выглядят крайне нелестно для нас. Архитектура в этом смысле не исключение.