Есть анекдот из жизни ФСБ, рассказанный автором "Антикиллера" Даниилом Корецким. Автоматическая система телефонной прослушки, реагируя на ключевые слова, записала разговор: "Я у тебя возьму машину гексогена, встречаемся у склада в 12.00". В ходе спецоперации взяли директора издательства и оптовика, приехавшего за "Господином Гексогеном", Александра Проханова. Однако, метафора приключений левой идеи в российской литературе. Думали: "гексоген". А оказалось: "Гексоген".
Говорят, для левых интеллектуалов настали времена идейной ломки. Боролись-боролись против преступного режима, а он, раз, и реставрировал советскую риторику, пусть не менее выхолощенную, столь же не имеющую отношения к государственной практике, чем при Брежневе. Но примеров идейной нестойкости левых и так достаточно. Получив премию "Национальный бестселлер", Александр Проханов бросил "патриотическое" гетто и стал любимым коверным телевидения. Сергей Шаргунов, прославившийся героиново-любовным романом "Малыш наказан", встречал с цветами вернувшегося из лагеря Эдуарда Лимонова. А назавтра светился в первой тройке федерального списка "Справедливой России" на думских выборах-2007. Правда, сотоварищи быстро "съели" 27-летнюю звезду. Даже Захар Прилепин, один из лучших дебютантов 2000-х годов и лидер нижегородских нацболов, пил чай с президентом Путиным и вышел со встречи со смешанными чувствами.
Противопоставить им можно лишь Сергея Доренко. "Соловей олигархов", лишившись эфира, вступил в КПРФ и написал задорный роман "2008": в финале Эдуард Лимонов и Михаил Ходорковский обживали Кремль, хозяева которого в панике бежали. "2008" — один из трех романов, где речь идет о революции. В "Саньке" Захара Прилепина — кровавый морок отчаянного и обреченного бунта. В романе Натальи Ключаревой "Россия: общий вагон" — видение бунта, в ходе которого изо всех щелей лезут недотыкомки.
Проблема, конечно, не в "перебежчиках", а в том, что левая идея в России пошла своим путем и забрела в чащобу. В принципе ее основные составляющие — интернационализм и социальная справедливость. Главные носители — коммунисты. Но советские коммунисты позднего образца — это в основном империалисты, охранители и конформисты, то есть по международным понятиям правые. Но в международных понятиях силен лишь Эдуард Лимонов, уникально образованный самородок, в политике эволюционировавший в сторону левой социал-демократии. Но в своей творческой ипостаси он слишком чувствителен хотя бы к той же красоте империи, слишком широк, чтобы выбирать между правым Юкио Мисимой, левым Че и лево-правым Савинковым. Он — слишком индивидуалист, а левая идея — идея коллективистская.
Но в России коллективизм опасно граничит с пресловутой соборностью. Протестуя против социальной несправедливости, ее считают несправедливостью национальной: пришли "чужие" и насадили дикий капитализм. Ни в одной другой стране мира невозможна объединенная лево-правая оппозиция, единая лишь в недовольстве существующим и поисках "другого" порядка вещей. А именно такой оппозицией была поначалу НБП, мечтавшая быть "левее Анпилова и правее Баркашова" одновременно. "Другая Россия — мой истинный дом", — написал нацбол Владимир Линдерман, один из немногих классически левых литераторов.
"Что делать?" или "Мать" вполне могли быть "коллективными организаторами": написанные в эпоху социального оптимизма, они проповедовали повседневную, неромантическую подготовку революции. Но социальный оптимизм в современной России невозможен: слишком богат опыт общения с Молохом-государством. Какие там швейные мастерские, кружки и листовки — выйти на улицу с автоматом и умереть. Есть интереснейшая книга питерского журналиста Дмитрия Жвания "Путь хунвейбина": летопись безуспешной работы, троцкистского или анархо-синдикалистского толка, с народом.
Самое органичное воплощение левой идеи в русской культуре — махновщина. "Я — война", "хороший человек — это мертвый человек", — пишет "черная звезда" поэзии Алина Витухновская, внучка, что примечательно, знаменитой эсерки Берты Бабиной: "Девочки с бомбами сделают миру аборт". Поколение бабушки верило, что, взорвав господина генерал-губернатора, можно что-то изменить. Внуки в лучшем случае верят, что господина генерал-губернатора можно взорвать.
У исторического пессимизма, окрасившего левую литературу, есть обратная сторона: самоирония. Стебется над бунтарями, любя и жалея их, Наталья Ключарева. Стебется над всеми и вся поэт Всеволод Емелин, чья ирония скрывает пафос "русского Беранже": "Нас всех здесь схоронят и выпьют до рвоты в рабочем районе, где нету работы. Мы только мечтаем, морлоки и орки, как встретим цветами здесь тридцатьчетверки". Но и стеб — метаморфоза анархистской идеи, неумолимо мутирующей в России в даже не махновский, а "зеленый" лозунг гражданской войны: "Бей белых, пока не покраснеют, бей красных, пока не побелеют". Возможно, это и есть не просто левая, а национальная идея.
Наталья Ключарева
Россия. Общий вагон
СПб.: Лимбус-пресс
Эдуард Лимонов
Ереси
СПб.: Амфора
Захар Прилепин
Ботинки, полные водкой. Пацанские рассказы
М.: АСТ
Захар Прилепин
Я пришел из России
СПб.: Лимбус-пресс
Александр Проханов
Холм
М.: Вагриус
Сергей Шаргунов
Как меня зовут?
М.: Вагриус