Российские власти с тревогой говорят о том, что Россия переживает широкомасштабный отток капитала. Однако, как отмечает обозреватель "Власти" Сергей Минаев, непонятно, чего они опасаются больше — оттока или происходившего еще несколько лет назад притока капитала.
Еще в конце мая российские власти начали регулярно говорить о быстром оттоке капитала из страны в первые месяцы 2011 года: за январь--апрель чистый отток частного капитала составил уже около $30 млрд. Как заявил 26 мая глава российского ЦБ Сергей Игнатьев: "$30 млрд — это очень большая цифра. Боюсь, что и в мае будет отток, этот процесс затянулся, мне трудно его объяснить". До этого глава ЦБ, говоря о происходящем, употреблял выражение "странный процесс".
Действительно, 6 июня директор департамента платежного баланса Банка России Лидия Трошина объявила: "В мае отток капитала был порядка $5 млрд. Чистый вывоз капитала через компании был намного больше, чем через банки. По банкам отток очень маленький. Таким образом, отток капитала за январь--май составил около $35 млрд".
Со своей стороны, заместитель министра экономического развития Андрей Клепач 8 июня отметил: "Отток пока больше, чем мы прогнозировали". Собственно, можно вспомнить, что и в 2010 году чистый отток капитала оказался больше, чем прогнозировали российские власти: предполагалось, что он составит $22 млрд, а в итоге получилось $35,3 млрд. При этом за четвертый квартал чистый отток составил $21,5 млрд, то есть с октября 2010 по июнь 2011 года оттекло $56,5 млрд.
Естественно, российские власти все-таки постарались найти объяснение происходящему. Выступая 6 июня перед депутатами Госдумы, зампред Банка России Сергей Швецов отметил, что отток капитала пропорционален объему экспортной выручки. В свою очередь, Сергей Игнатьев заявил: "Главная причина оттока капитала — не очень хороший инвестиционный климат в России". И пояснил, что имеет в виду коррупцию, избыточную административную нагрузку и повысившееся в 2011 году налоговое бремя. Наконец, Лидия Трошина представила дело так: "В России в течение многих лет было положительное сальдо текущего платежного баланса, и Центральный банк покупал приходящую в страну валюту в свои золотовалютные резервы. Получалось, что текущее сальдо — это плюс, а резервы забирали на себя этот плюс в виде покупки валюты. Теперь, когда валютная политика ЦБ России изменилась и он не выкупает на себя положительное сальдо текущего счета, эти средства должны куда-то уходить другим путем. То есть если политика ЦБ будет такая, какая она есть сейчас, то у нас будет отток до тех пор, пока текущий счет не уйдет в ноль или в минус. Тогда автоматически, чтобы проходили какие-то операции, начнется приток капитала".
Кто-то, естественно, может спросить: а куда идет оттекающий сейчас из России капитал? На этот вопрос Сергей Швецов ответил так: "Это может быть покупка активов, покупка недвижимости, это может быть все, что угодно".
Надо заметить, что у властей развивающихся стран какое-то время отток капитала вызывал настоящий ужас, они даже употребляли выражение не "отток капитала", а "бегство капитала". И прибегали для пресечения этого бегства к самым решительным мерам.
В основном бегство капитала было связано с политическими кризисами, кризисом внешней задолженности, падением курса национальной валюты по отношению к доллару, а также с неимоверно высокой инфляцией. В таких условиях все скупали иностранную валюту и любыми путями вывозили ее из страны. Например, в 1985 году в связи с долговым кризисом в ЮАР и катастрофическим падением курса ранда по отношению к доллару бегство капитала из страны приобрело настолько панический характер, что президент Питер Бота на несколько дней запретил работу местной валютной биржи, а также фондового рынка. Но когда запрет был снят, бегство продолжилось, и в конце концов ЮАР была вынуждена объявить дефолт по своим внешним долгам в размере $22 млрд и ввести жесткие ограничения на валютообменные операции, а также на куплю-продажу акций местных компаний.
В Аргентине в 1989 году в условиях кризиса внешней задолженности инфляция достигла невероятных масштабов: в начале года она составляла 33% в месяц, потом 78%, потом 114%, а потом стабилизировалась на уровне 200% в месяц. Дело дошло до того, что в июне 1989 года супермаркеты в крупных городах стали применять специальную компьютерную программу, которая автоматически повышала цены на все товары на 1% каждые четыре часа. Естественно, в таких условиях все спешно скупали иностранную валюту и вывозили ее из Аргентины. Чтобы остановить бегство капитала, власти перепробовали все варианты установления валютного курса, но ни один хитроумный вариант не останавливал граждан и предприятия от приобретения валюты. В конце концов валютные резервы Аргентины упали до $100 млн, и, чтобы хоть как-то их пополнить, власти решили продать здание посольства Аргентины в Токио за $280 млн.
Иногда в условиях политических кризисов бегство капитала наблюдалось и в индустриальных странах. Например, до весенних студенческих волнений 1968 года во Франции курс франка был исключительно стабильным, приток капитала в страну значительно превышал отток, а объем золотых резервов составлял $7 млрд. Но выступления студентов, а также массовые забастовки привели к ухудшению внешнеторгового баланса Франции, вызвали у инвесторов сомнения в том, что властям удастся удержать франк от девальвации,— и началось паническое бегство капитала. В условиях существовавшей в то время в мире валютной системы, при которой покупать доллары для вывоза значило покупать золото (так как США свободно меняли доллары на золото), бегство из страны купленных за франки долларов означало бегство золота — и к концу 1968 года у Франции в резервах осталось золота только на $4 млрд.
Собственно, бегство капитала было типично и для постсоветской России. Американский исследователь Брюс Парротт писал в конце 1990-х годов: "Скромный приток иностранного капитала контрастирует со значительным объемом местного капитала, который покидает Россию в форме "бегства капитала". К середине 1990-х годов это бегство, по некоторым оценкам, достигло $50 млрд. Финансисты, биржевики и обычные граждане, переправляющие капитал за границу, руководствуются совершенно теми же расчетами и тем же скептицизмом, которые заставляют иностранцев воздерживаться от масштабных инвестиций в Россию. Экспорт капитала обычно достигается выпиской фальшивых счетов за оплату импорта, а также другими незаконными методами. Масштаб бегства капитала свидетельствует о глубине местных проблем, которые нужно решить, чтобы обеспечить крупные инвестиции в Россию; он также свидетельствует о масштабе прогресса, который может быть достигнут в том случае, если эти проблемы все-таки будут решены".
Сейчас в мире многое изменилось. И развивающиеся страны уже не борются с оттоком капитала за границу, а, напротив, считают это выгодным капиталовложением в условиях экономической глобализации. Приобретение активов и недвижимости в индустриальных странах инвесторами, скажем, из ближневосточных стран или Китая достигло таких масштабов, что начало вызывать озабоченность властей индустриальных стран, которые стали подозревать власти развивающихся стран в искусственном поощрении вывоза капитала.
Что касается России, сейчас даже непонятно, вызывает ли у властей озабоченность то, что российские компании в большом объеме выводят деньги из страны для приобретения иностранных активов и недвижимости. Вроде они не выказывают сильного недовольства и не говорят о недопустимом бегстве из России полученных от экспорта нефти долларов. Однако и радость по поводу того, что эти нефтедоллары выгодно вкладываются российскими компаниями за границей, почему-то тоже не выражают. Казалось бы, еще не так давно они расстраивались по поводу того, что Сбербанку не удалось приобрести концерн Opel и тем самым обеспечить масштабный отток капитала из страны. Однако заметим, что сейчас власти выражают надежду, что в какой-то момент отток капитала в нынешних размерах все-таки сменится хотя бы умеренным притоком капитала,— все выглядит так, будто они были бы рады, если бы Opel купил Сбербанк.
