Фестиваль балет
В Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко в рамках фестиваля "Золотая маска" балетная труппа Мариинского театра в качестве бонуса представила Москве неноминированный балет "Спартак" — восстановленную в минувшем сезоне постановку Леонида Якобсона 1956 года. В балетное прошлое окунулась ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
"Спартак" Леонида Якобсона был первым из знаменитых советских "Спартаков". Поставленный в год ХХ съезда, спектакль, с одной стороны, являл собой высшую ступень развития пресловутого сталинского стиля с его статуарностью, державным размахом, имперской мощью, декоративным великолепием, а с другой — декларировал новые художественные принципы, пытаясь уйти от жизнеподобия, диктуемого господствующей эстетикой соцреализма. В поисках новых форм ленинградец Якобсон, интеллектуал и признанный новатор, кинулся в музеи по следам реформаторов начала века — Сергея Дягилева и Михаила Фокина. Там и был найден главный художественный прием балета, являющего собой череду оживших многофигурных барельефов, составленных по всем правилам исторической и искусствоведческой науки.
Эти "живые барельефы", открывающие и венчающие каждую сцену трех с половиной часового спектакля, подсказали балетмейстеру и основное хореографическое решение: развернутый в профиль танец — в мягких сандалиях, лишенный выворотности, вращений и прочих виртуозностей балетной техники, ибо в Древнем Риме, воспроизведенном на сцене со всей тщательностью (с исполинскими цирками, храмами, статуями и колоннадами), классического танца не водилось. От дореволюционного императорского балета "Спартак" сохранил старинные постановочные приемы — начиная с тех же оживающих "живых картин" до традиционных шествий и канонических мизансцен — типа змееподобного (как в "Баядерке") массового пробега восставших рабов с факелами по тонущей в темноте сцене. А привитая десятилетиями соцреализма правда жизни продиктовала режиссерские решения боев — в виде фехтовальных поединков с фанерными щитами и "всамделишным" оружием.
Основное время первого акта занимают бутафорские сражения в "античном цирке", где разнообразные бойцы аккуратно тыкают друг в друга травмоопасным металлическим оружием и погибают в картинных корчах. Второй, также преимущественно пантомимный, акт венчает картонная сцена восстания, в которой гладиаторы, принимая декоративно-героические позы, яростно разрывают толстые, как якорные цепи, "позорные оковы". Сейчас все это выглядит довольно комично, хотя артисты выкладываются на полном серьезе.
Последнее обстоятельство достойно удивления. И эротика эпохи наших бабушек у молодых девушек выходит вполне органичной, и мужчины, гуляющие руками по женским телам в вакхических сценах, ведут себя с пониманием дела, и стилистические нюансы "античного танца" соблюдены во всех деталях — репетиторы театра поработали с душой и знанием предмета. Во всяком случае в якобсоновском "Спартаке" балет Мариинки танцевал куда более раскованно и одновременно собранно, чем в прошлогоднем "Коньке-Горбунке" Алексея Ратманского. И это неожиданным образом характеризует вполне прогрессивную труппу, которая, оказывается, хореографию полувековой давности исполняет с большим умением и пониманием, чем современную.
Достойного Спартака, впрочем, в Мариинском театре не нашлось: назначенный на роль Игорь Зеленский не отличается ни драматическим дарованием, ни телесной мощью, и те фирменные jete en tournant, которые ему удалось ввернуть в сцену восстания, дела не поправили. Героем (вернее, героиней) балета оказалась Эгина в исполнении Екатерины Кондауровой, сумевшая обжить и актуализировать стилизованно-архаичный язык своей героини.
Пожалуй, балетная легенда сохранила бы свою тайну и обаяние, если бы в качестве исторического раритета был оставлен только третий акт спектакля. В нем сосредоточены главные танцевальные сцены — пьяные оргии военачальников Спартака, моральное разложение его друга Гармодия (Юрий Смекалов), развратные увеселения римской знати на пиру у Красса — выглядят гораздо жизнеспособнее. Именно здесь — в великолепном "Танце гадитанских дев", в пикантно-эротической пляске этрусков, в обольстительных вариациях и эротических дуэтах Эгины и Гармодия проявился во всей красе хореографический дар Леонида Якобсона.
При этом понятно, почему воскрешение грандиозного исторического полотна 55-летней давности, предпринятое в прошлом году десятью педагогами Мариинского театра во главе с Вячеславом Хомяковым, не номинировано на "Золотую маску": спектакль, который историки балета именуют не иначе как "легендарный", вызывает скорее смущение, чем благоговейное почтение. Похоже, некоторым легендам лучше не материализовываться в сценической плоти — в ином временном контексте легко сделать тот единственный шаг, который отделяет великое от смешного.