В музее Ван Гога в Амстердаме (Rijksmuseum Van Gogh, Amsterdam) открыта выставка "Одилон Редон. Ретроспектива" (Odelon Redon. A Retrospective). На выставке, устроенной амстердамским музеем, лондонской Королевской академией и Институтом искусства в Чикаго, представлено 180 живописных и графических работ художника. По словам одного из кураторов выставки Дугласа Друика из чикагского Института искусства, главной целью было поместить художника в "контекст именно его времени, показать именно исторически подлинного Редона".
Одилон Редон часто воспринимается как предтеча искусства двадцатого века. Многим кажется, что его странные фантастические видения, вроде картин "Глаз, как странный воздушный шар, движется по направлению к бесконечности" или "Цветок болот, голова человеческая и печальная" предвосхищают сюрреализм, а "Видение в ореоле (Богоматерь в ореоле)" — абстракционизм. Тогда Редона ценят за то, чего в нем нет — он никоим образом не был и не мог быть ни сюрреалистом, ни абстракционистом.
Во французском искусстве конца XIX века Редон занимает особую позицию. Равно далекий от импрессионизма и от Салона, он остался чужд всем бесчисленным направлениям французской живописи этого периода, может быть, ближе всего оказавшись к Гогену и Бернару, к синтетистам и пошедшей от них группе "Наби". Однако ко времени их расцвета Редон был уже в преклонном возрасте и занимал положение свадебного генерала, столь же желанного, сколь и чуждого. Весьма условно в историях искусства Редона причисляют к символистам, объединяя с такими различными художниками, как Гюстав Моро и Пюви де Шаванн. С этой классификацией можно, пожалуй, согласиться, если считать за символизм лишь течение чисто литературное — к литераторам, прежде всего к Гюисмансу и Малларме, Редон и впрямь наиболее близок.
В 1863 году, когда художнику было 23 года, в Салоне Отверженных выставили "Завтрак на траве" Мане, а в 1907 году, когда Редону было 67, Пабло Пикассо показал своих "Авиньонских девушек". За эти сорок лет во французском искусстве произошло множество перемен, промелькнуло множество имен, направлений, идей. В этот отрезок времени укладывается творчество Сезанна, Гогена, Ван Гога, Тулуз-Лотрека, Сера. Редон, нашедший свой стиль в 70-е годы, не менялся. В графике — это всегда причудливые видения, напоминающие "Капричос" Гойи, только лишенные социального пафоса, в живописи — ворохи цветов и мотыльков и различные мифологические и религиозные композиции, кажущиеся составленными из лепестков и крыльев бабочек.
Редон был аутсайдером французского искусства. Столь же однообразной, как и его творчество, кажется жизнь художника. Он не знал ни трагедии непризнания, ни головокружительной славы. Кажется, в нем не было ни богемного безумия в стиле Лотрека и Ван Гога, ни буржуазной светской холодности Дега и Моро. Его не слишком насыщенная событиями жизнь как будто не дает никакого ключа к пониманию видений, возникавших в его мозгу под влиянием Вагнера, Флобера и Эдгара По.
Провозвестник всего на свете, связывающий романтизм с сюрреализмом, Редон обрел славу художника, вознесшегося над своим временем и полностью лишенного каких-либо примет эпохи. Цель данной выставки — показать подлинного Редона. В первую очередь ей служит толстый каталог, в котором в мельчайших подробностях представлены хронология творчества Редона, его взаимоотношения с современниками и место на художественном рынке эпохи. Во многом задача осложняется тем, что в хранилищах Лувра лежит дневник Редона, переданный туда сыном и приемной дочерью художника с условием, что он должен оставаться опечатанным до 2002 года. Но из исследований, проведенных в последнее время, можно выяснить, что у Редона в детстве были припадки эпилепсии, послужившие причиной заточения мальчика в усадьбе около его родного Бордо. Родители прятали сына от посторонних глаз, ибо в XIX веке эпилепсия считалась чем-то стыдным, и ощущение отверженности с детских лет преследовало Редона. Быть может, здесь причина его сложных отношений с братьями: со старшим Гастоном, завоевавшим Гран При де Ром в архитектуре и с младшим, Эрнестом, который слыл музыкальным вундеркиндом. Этим объясняют авторы каталога приверженность Редона к темам Каина и Авеля, Агари и Измаила в пустыне, оплакивания Евой тела Авеля, и такой подход придает выставке некоторый фрейдистский привкус.
Устройство экспозиции вторит идеям кураторов. Залы почти погружены в темноту. И подобно видениям, возникающим из тьмы подсознания, из тьмы музея на зрителя выплывают ярко освещенные работы Редона, прекрасные, как ночные грезы, и чудовищные, как ночной кошмар. Но столь изысканная аранжировка искусства Одилона Редона ничего не объясняет. И, даже зная о припадках эпилепсии, детской отверженности и братоубийственном соперничестве Редона, непонятно, откуда в трезвом и остром галльском уме могло зародится столь причудливое и иррациональное искусство. Одной эпилепсией его не объяснишь — личные переживания Одилона Редона накладывались на одну из локальных традиций французской культуры. Происходит Редон из Бордо, центра древней Аквитании, связанной с культурой Пиренеев и Прованса, с их католической экзальтацией, любовью к душистым гирляндам цветов и вкусом к сладостной красоте, весьма далеким от безукоризненного парижского тона.
Известно, что стены ателье Редона были покрыты бесконечным количеством цветов, писанных маслом и пастелью, а пол и столы были уставлены бесконечными вазами. "Искусство — это цветок, свободно раскрывающийся вне всяких правил", "ничто не делает меня столь счастливым, как созерцание простых цветов, дышащих в вазе", "мое искусство, как цветы на слиянии двух речных берегов — берега изображения и берега памяти". Подобных изречений у Редона бесчисленное множество. Ворохи лепестков, летящих на зрителя с его картин, напоминают о южнофранцузских католических праздниках, когда разодетая в парчу и бархат Дева увита бесконечными гирляндами или когда знаменитые прованские парфюмеры засыпают в огромные котлы миллиарды лепестков роз и жасминов. В удушливо-приторном запахе, исходящем от этих цветочных работ, возникают призрачные видения прекрасного религиозного кича с нежными Святыми Себастьянами, чистейшими Девами и изможденно изысканными Иисусами. В тех же ароматах растворены бесчисленные искушения, терзавшие святого Антония, столь же благоуханные и страшные, как муки Христа.
В осыпанных цветами образах Одилона Редона угадываются новейшие прелести средиземноморского католицизма в исполнении Пьера и Жиля, этих современных столпов невозможной красоты. Но от невозможной красоты всего лишь шаг до невозможности красоты, за которой одиночество, преступление и смерти, как у Жана Жене в романе "Нотр Дам де Флер". Бродя по этой выставке и вдыхая аромат, исходящий от картин Одилона Редона, хочется описать его искусство перефразированными словами Кьеркегора, также обращенными к одинокому человеку: "То, что им двигало, было не содроганием мысли, а искусственным трепетом фантазии".
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ