В антверпенском музее "Хессенхейс" (Hessenhuis Museum, Antwerp), открыта выставка "Музыка и живопись Золотого века". Под Золотым веком в данном случае подразумевается Голландия XVII столетия. Выставка, организованная крупнейшим в Нидерландах торговым домом "Хоогстедер и Хоогстедер" (Hoogsteder and Hoogsteder), специализирующимся на антиквариате, составлена из голландских картин, в основном находящихся в различных частных европейских собраниях, причем некоторые из них предназначены к продаже. Среди особо ценных работ есть "непродажные" шедевры, принадлежащие различным голландским музеям. Среди них выделяются в первую очередь два — "Дама у клавесина" Габриэля Метсю и "Музицирующая дама в интерьере" Эммануэля де Витте.
"С распространением инструментального жанра в конце XVI — начале XVII веков нидерландская школа утратила ведущее значение в европейской музыкальной культуре". Такой суровый приговор мы можем прочесть в музыкальной энциклопедии, и, надо сказать, он более-менее соответствует действительности. Великих композиторов в Голландии XVII века мы не найдем, и очевидно, что протестантизм, хотя и оставил в храмах органы, полностью изгнал из свободных Северных провинций достижения гениальных нидерландских контрапунктистов, связанные с католицизмом. Сегодня крайне редко исполняют голландцев XVII века, а их итальянские, французские и немецкие современники звучат постоянно, и этой музыкой бесконечно питаются растущие как грибы "барочные" ансамбли. Однако в мемуарах того времени можно прочитать, что голландское общество было охвачено "безумной страстью к нежной гармонии", чуть ли не столь же повальной, как тюльпаномания.
Разъясняет эту странность голландская живопись. Достаточно зайти на эрмитажную экспозицию так называемых "малых голландцев", как на вас обрушится лавина различных звуков, от изящных песен, извлекаемых из лютни кружевными щеголями, до визгливых мелодий деревенского скрипача. На выставке в Антверпене музыкальный сумбур достигает своего апогея. Со всех сторон подают голоса флейты, скрипки и тромбоны. Грубые пляски на деревенских праздниках Яна Минзе Моленара, трактирные вакханалии Адриана ван Остаде, благочестивое пение органов в пустых протестантских соборах Антони де Лорма, щеголи с флейтами Виллема Бейтевега, светские музыкальные компании Гербрандта ван Экхоута — все эти мелодии сливаются в единый оргиастический гул. Он действует на ваш слух так же, как действует на ваше обоняние замечательное описание запахов Парижа XVIII века, с которого начинается бестселлер Патрика Зюскинда "Парфюмер". Звукам, исторгаемым людьми, вторит музыка из натюрмортов: между человеческим черепом и угасшим светильником скрипка проигрывает исполненную печали песнь на картине Vanitas Питера Класа (это — аллегория бренности человеческой жизни), а туповато-добродушные звуки барабана сопровождают "Аллегорию жизни" Бартоломеуса ван дер Хелста, где толстощекий голландский младенец с аппетитом поедает кашу, окруженный символами своего дальнейшего существования.
Среди этого сумасшествия, как два острова тихой гармонии, выделяются живописные шедевры Габриэля Метсю и Эммануэля де Витте. Обе картины по формату превосходят обычные жанровые сцены малых голландцев, а по качеству достигают уровня работ Вермера Делфтского. Обе изображают музицирующую даму в чистом светлом интерьере богатого бюргерского дома. Обе проникнуты необъяснимой меланхолией, и содержание их столь же загадочно, сколь и значительно. На картине Метсю дама в элегантном сером туалете сидит за прихотливо украшенным клавесином, над которым видна часть шпалеры со сценой поклонения волхвов. На переднем плане — небрежно брошенная туфля, составляющая странный контраст с безукоризненным порядком, царящим в комнатах. Дама слегка обернулась к маленькой собачке, сладко потягивающейся у ее ног. В дверном проеме видна вторая комната, где на скамейку присела молоденькая служанка. В окне маячит городской пейзаж, похожий на абстрактные композиции Мондриана. Все детали картины имеют определенное символическое значение. Брошенная женская туфля без задника всегда подразумевала доступность, собачка намекает на голландскую пословицу "как танцует хозяйка, так пляшет ее собачка", ленящаяся служанка — укор домашним добродетелям госпожи. Каждая деталь заурядного интерьера помимо своего прямого значения повествует еще о чем-то неуловимо загадочном, то ли о какой-то драме, то ли о сложной интриге, и это наделяет обыденность напряженной мистикой, сходной с магическим реализмом Рене Магритта. В то же время картина полна чисто живописных достоинств, неведомых бельгийскому сюрреалисту. Идеально уравновешенная композиция при полной свободе и непринужденности, а также изысканно-сдержанная светло-серая гамма вызывают в памяти лучшие полотна Эдгара Дега. Ключом к разгадке смысла произведения Метсю могут стать слова, инкрустированные на клавесине и занимающие довольно большое место на картине: "На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь вовек". Коленопреклоненная фигура волхва и строки из тридцатого Псалма Давидова повествуют о том, что единственный выход — в уповании. Вызвано ли расслабленное музицирование этой дамы сомнениями в своем возлюбленном или какими-то другими душевными переживаниями, неизвестно, но ясно, что Метсю создал свой шедевр во славу упования, объединяющего все три главных добродетели: Веру, Надежду и Любовь.
Содержание "Музицирующей дамы" Эммануэля де Витте, несмотря на отсутствие аллегорий, не менее загадочно. На первом плане у левого края картины виден стул с брошенными на него мужским плащом, шляпой и шпагой. В кровати лежит молодой человек, подперевший голову рукой и внимающий звукам клавесина. Женщина, сидящая за инструментом, повернулась спиной к зрителю, и ее лицо отражается только в наклонно висящем зеркале. Картина залита солнечным светом, льющимся в комнаты сквозь большие окна. На полу солнечные лучи образовали причудливые композиции. Что заставило юношу лечь в постель среди бела дня? Чем вызван этот дневной концерт? Эти вопросы, скорее всего, не имеют ответа, но, как написано на нескольких клавесинах работы знаменитых братьев Рюкерс, "Нежная песнь освежает печальные сердца". Известно, что в XVII веке любовная тоска несла воздыхателям меланхолию. Такой больной становился вялым, тревожным, раздражительным и недвижным. По голландски подобных страдальцев называли Venus-janckers, плакальщиками Венеры. Лекарством от этой болезни с древних времен считалась музыка — еще юный Давид лечил игрой на арфе царя Саула от меланхолии и голландцы переняли у него этот рецепт.
Интерьеры обеих картин организацией своего пространства напоминают нотную запись. В голландской живописи XVII века впервые изображение игры на различных инструментах представлено в тесной взаимосвязи с домом и бытом. В итальянской и французской живописи этого времени также можно найти много музыкальных сцен, но нет ничего подобного произведениям де Витте и Метсю. В музицировании, столь распространенном в Голландии, можно разглядеть начало культа домашних концертов, приведших к расцвету романтических песен XIX века, подарившего миру Шуберта и Шумана. Так молчаливо-бравурные малые голландцы предопределили историю музыки.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ