В Барселоне открылась выставка, сведшая под одной крышей двух классиков ХХ века — Пита Мондриана и Василия Кандинского. Абстракционизм в силу самого названия не предполагает акцентированных различий. Однако выставка в Барселоне еще раз продемонстрировала, насколько отличаются эти художники, а сам "космополитичный" абстракционизм определяется конкретными, но, как правило, не учитываемыми обстоятельствами: национальным характером, культурной традицией и местом проживания.
Выставка в Барселоне хороша своей поучительной прямолинейностью, доходчивой, как наглядное пособие для историков искусства ХХ века.
С давних пор обучение искусствоведов строится на сравнении четко определенных пар: линеарный Ренессанс и живописное барокко, пластический юг и графический север, телесная античность и духовное средневековье. Сведение сложных и запутанных явлений к голой схеме необычайно полезно. Не зная таблицы умножения, очень сложно размышлять над алгебраическими задачами, и хотя потом мы узнаем, что дважды два отнюдь не четыре и что параллельные линии где-то пересекутся, исходить нужно из примитивной конкретики объективного знания.
Таким же достижением цивилизации, как таблица умножения, стало ницшеанское противопоставление дионисийского и аполлонического. Разработанная Ницше на материале античной культуры, эта пара понятий стала удобным инструментом для любого рассуждения о культуре вообще. Теперь спокойно можно говорить об аполлонизме импрессионистов и дионисийстве передвижников, аполлонизме петербургской культуры с журналом "Аполлон" и дионисийстве культуры московской с журналом "Весы". Так можно продолжать бесконечно, вплоть до аполлонизма Кабакова и дионисийства Бреннера. Аполлон понимается как бог спокойный, рационалистичный и формальный. Дионис — нервный, интуитивный и прихотливый. Барселонская выставка еще раз подтверждает справедливость этой удобной, хотя и отвлеченной схемы на примере абстракционизма.
Примерно в одно и то же время Мондриан и Кандинский пришли к схожему результату — абстракции. Мондриан начинал с коричневатых пейзажей с мельницами, напоминающих голландский реализм XIX века, Кандинский — с всадниц в стиле Art Nouveau и русских сцен, близких по духу "Весне Священной" Стравинского и немного похожих на очень красочного раннего Рериха. Затем один перешел от изображения деревьев к цветным квадратикам, а второй — от славянского язычества к красочным пятнам. Конечно, Кандинскому принадлежит честь создания первого чисто абстрактного произведения, на чем он с гордостью настаивал всю жизнь. Оно датировано 1910 годом и так и называется — "Первая абстрактная акварель". Но что такое для истории искусства два-три года? Лишь вопрос престижа.
Абстракционизм Кандинского вырос из мюнхенского варианта немецкого экспрессионизма, связанного с группой "Синий всадник". В отличие от дрезденского и берлинского экспрессионизма группы "Мост", ориентированного на ужасы и прелести урбанизма, художники группы "Синий всадник" были близки к традициям лирического романтизма Новалиса, воспевавшего таинства природы. Франц Марк, старавшийся изобразить таинственную жизнь звериной души, и Август Макке, превративший городские сцены в сказочную цветовую феерию, так же, как и Кандинский, были близки к интуитивному символизму, столь характерному для германского гения. Смутные готические переживания дымных кельнских громад наложились у Кандинского на русское язычество, на русалочьи волнения и крики леших. Смесь славянской бесформенности и немецкого мистицизма вела Кандинского к теософии, к кружку Блаватской, сомнамбулизму и вертящимся столикам. Теософия — явление весьма буржуазное, так как вызывать духов и рассуждать об эманациях можно только сидя в удобных адвокатских креслах. Интерьеры пролетарских дворцов в стиле Четвертого сна Веры Павловны мало подходят для таких экзерсисов, и Кандинский, высланный из Германии в 1914 году и оказавшийся в России, не разделял революционного рвения русского авангарда. Весьма холодно отнесясь к идеям преобразования мира, вдохновлявшим Малевича и Филонова, Кандинский при первой же возможности уехал обратно в Германию и потом с ужасом вспоминал бюрократическую переписку с революционной Россией по поводу пары ботинок, выданных ему по художественному пайку. Русскую душу, однако, Кандинский сохранил не только в Германии, где проще всего это сделать, но даже в Париже, где он оказался в 1933 году. Поэтому все его абстрактные композиции ни в коем случае не сводятся к формальной гармонии, а являются глобальными размышлениями о Жизни, Смерти, Вечности, Времени, Боге. Кандинский космичен, как Бальмонт, и демоничен, как Врубель.
Мондриан также оказался в Париже, только намного раньше Кандинского. К Германии он особого пристрастия не питал. В Париже на основе голландской группы абстракционистов De Stijl Мондриан создал международную ассоциацию Abstraction-Creation, в тридцатые годы задавшую тон всей мировой абстрактной живописи. Какое-то время к Abstraction-Creation примыкал и Кандинский, но цели Мондриана отличались кардинально. Для него главным был чистый пластицизм, достигнутый через динамику равновесия. Точная выверенная красота абстрактных композиций Мондриана не признавала случайностей смутного размышления. Ясность и чистота были его девизом. Произведения Мондриана заставляют вспомнить, что он провел юность в Амстердаме, мировом центре огранки алмазов. Спокойная трезвость его искусства убедительна, как формула кристаллической сетки драгоценного камня. "Глупа, как истина, скучна, как совершенство" мог бы сказать о его живописи ненавидивший Мондриана Де Кунинг, если бы имел русскую склонность цитировать Пушкина.
В Барселоне два великих гения оказались сведены вместе, образуя некий единый организм наподобие Инь и Янь. Проходя по этой выставке, зритель может в одно и то же время удивиться гомогенности западной культуры, видя общее в столь разных художниках, и восхититься гением Ницше, нашедшим формулу анализа культуры на все времена, пока существует западная цивилизация.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ