На прошлой неделе Госкомстат подвел итоги работы промышленности России за первые 16 дней января. Эти итоги производят крайне неприятное впечатление — из статистической сводки следует, что если и во второй половине месяца дела пойдут так же, как и в первые две недели, то спад производства в январе по отношению к декабрю может составить 25%.
И дело даже не столько в количественных параметрах развертывающейся депрессии, в конце концов к ним все уже попривыкли. Гораздо более опасным представляется новый качественный аспект спада — сегодня подрывается уже не только финансовая база воспроизводства экономики, но и ее физический фундамент. Попросту говоря, уже в ближайшее время не будет не только денег, но и железок.
Как возник новый виток спада
В какой-то мере такой результат закономерен, ведь в начале января много праздников и нерабочих дней, да и те рабочие дни, которые приходились на промежутки между выходными, днями трудовой доблести никак не назовешь. Но в том-то все и дело, что и в прошлом, и в позапрошлом годах история с праздниками была аналогичной, народ точно так же выпивал-закусывал. А вот спад был гораздо меньшим: в 1993-м — 17-18%, в 1992-м — 15-16%. Особенно, согласитесь, обращает на себя внимание сопоставление данных 1994-го и 1992-го годов — в позапрошлом году, даже несмотря на случившийся тогда действительно мощный шок, цифра спада была куда как более умеренной.
Значит, дело не только в сезонном факторе. И действительно, устранение из расчетов сезонной составляющей показывает, что январский спад нынешнего года составляет 5-8%. Это, ясное дело, гораздо меньше, чем 25%, но, тем не менее, подобных темпов свертывания производства до сих пор не наблюдалось — во всяком случае в послевоенное время. Для сравнения: в прошлом году январский провал по сезонно сглаженным данным составил 2,6%, в 1992 году — 3,8%.
Конечно, это лишь предварительные оценки. Нам могут возразить, что данные по спаду были взяты за первую половину месяца, а во второй, мол, навалимся и наверстаем. Действительно, еще лет пять назад мы, безусловно, согласились бы с подобной аргументацией. Но не сегодня. За время, прошедшее с конца восьмидесятых годов (последних лет существования народнохозяйственных планов), традиция штурмовщины конца месяца была практически полностью утрачена. На это указывают и данные доклада Госкомстата, направленного в прошлый четверг в правительство: предварительная оценка итогов месяца по информации за 20 дней января показывает, что спад в январе этого года к январю прошлого составляет 27-28%. Это больше, чем наша оценка по итогам 16 дней, что свидетельствует об ускорении свертывания промышленности к концу месяца.
Таким образом, надо согласиться с тем, что имеем мы сейчас то, что имеем. А другого и быть не могло: свежие статданные лишь подтверждают прежние выводы экспертов Ъ о том, что жесткие бюджетные ограничения сегодня эффективнейшим образом стимулируют провалы в промышленности.
И действительно, история повторяется, но в нашем случае это уже не фарс, а, скорее, гиньоль. Экспертам Ъ — да и любому специалисту, отслеживающему текущую экономическую конъюнктуру, — не надо было быть ни пророком-эзотериком, ни даже нобелевским лауреатом по экономике, чтобы отчетливо понять, что проводившаяся во второй половине прошлого года финансовая политика провоцирует новый платежный кризис и неизбежное ускорение спада. Так было в первом полугодии 1992 года, так случилось и в конце прошлого года.
А случилось вот что. Неплатежи, с середины прошлого года проявлявшие вялую тенденцию к росту (2-3 пункта ежемесячно), в октябре вдруг буквально взорвались — их уровень вырос на 15 пунктов, с 54% (размер просроченной дебиторской задолженности к объему месячного промышленного производства) до 72%. И хотя в 1992 году наблюдались и более высокие темпы развития платежного кризиса, нынешняя ситуация оказалась более болезненной, ведь она развивалась в условиях уже гораздо меньшей реальной денежной массы. А коли так, то и реакция производства оказалась более острой.
И это, как ни печально, совсем не предел. Судя по предварительным оценкам Госкомстата, абсолютные размеры неплатежей нарастали в ноябре--декабре прошлого года на 18-20% ежемесячно, тогда как объем промышленного производства в текущих ценах увеличивался гораздо медленнее. Поэтому, согласно расчетам экспертов Ъ, ускорялись и темпы расширения удельных неплатежей — по оценкам на 20 пунктов в месяц. Естественно, что при таком раскладе ускорился и спад — с 4-4,5% в месяц в ноябре--декабре до нынешних 5-8% (см. рисунок 1).
А плюс ко всем остальным прелестям, уже в самом
недалеком будущем нарастающая деградация промышленности может вывести развал российского народного хозяйства уже на качественно новый уровень. Речь идет вот о чем.
Новое качество спада
Еще совсем недавно недоинвестирование экономики было обусловлено в основном денежными факторами — спросовыми ограничениями и инфляцией. Это было плохо, очень плохо, но не смертельно: всегда оставалась надежда на то, что плохая для одних конъюнктура на инвестиционных рынках дает хороший шанс другим — скажем, накопившим капиталы банкам или торговым домам. Мы допускали, что ниша оборотного капитала в какой-то момент переполнится, станет более конкурентной и менее эффективной, и поэтому аккумулированные в обороте солидные средства начнут вкладываться в производство. И действительно, первая часть нашего расчета оправдалась. На это косвенно указывает тот факт, что примерно с середины прошлого года темпы роста суммы уставных капиталов и активов коммерческих банков стали замедляться и уступать темпам инфляции, чего раньше никогда не было.
Казалось, несмотря на неблагоприятный инвестиционный климат, желанный перелив капиталов в производство вот-вот начнется, может быть уже начался. Но при нынешних делах — как начался, так и кончится, спад неминуемо пресечет этот процесс.
Действительно, вот структура спада производства (см. таблицу).
Отраслевая структура промышленного спада, январь 1994 г. к январю 1993 г. (%)
| Топливно-энергетический комплекс | -7 |
| Черная металлургия | -19 |
| Цветная металлургия | -6* |
| Машиностроение | -64 |
| Химическая и нефтехимическая | -18 |
| промышленность | |
| Лесная, деревообрабатывающая и | -43 |
| целлюлозно-бумажная промышленность | |
| Промышленность стройматериалов | -37 |
| Легкая промышленность | -20 |
| Пищевая промышленность | -11 |
Приведенные в таблице данные недвусмысленно дают понять, какие отчетливые и, заметим, характерные для рассыпающейся экономики структурные особенности имеет сегодняшний спад. Пока держится система жизнеобеспечения — топливные отрасли и пищевая промышленность. Это понятно: инстинкт самосохранения трудно искоренить даже твердой финансовой политикой. В меру общего спада свертывается производство в легкой промышленности (потребность в ее продукции более эластична, чем в еде и тепле), а также в отраслях, производящих преимущественно сырье и материалы — предприятия пытаются хоть как-то поддерживать производство.
А вот с продукцией инвестиционного назначения — машиностроением и производством стройматериалов — полный провал. Это-то и ставит жирный крест на будущей склонности к инвестициям. Точнее, даже не склонности, пусть стимулы для инвестирования по мере преодоления инфляции и появятся — в полном соответствии с логически безукоризненными выкладками Гайдара и Федорова. Вот только инвестировать будет не во что — не останется ни станков, ни машин, ни железобетона. И тогда в полном соответствии с марксистской диалектикой произойдет отрицание отрицания: дальнейшая финансовая стабилизация упразднит национальный капитал — за ненадобностью последнего.
Ближайшее будущее экономики спада
По мере развития спада продолжают множиться и плодиться диалектические противоречия. Первое, с которым нам предстоит столкнуться в ближайший период, — усиление инфляции даже в случае ограничения динамики денежной массы. Природа этого парадокса в том, что темпы свертывания выпуска продукции становятся столь высокими, что разница между сокращающейся товарной массой и денежной массой будет все время нарастать. Для ее преодоления монетарными методами потребуется так урезать денежную массу, что федоровско-гайдаровская стабилизация покажется этаким финансовым раблезианством. Сброс производства, понятное дело, будет соответствующим.
Поэтому ясно, что инфляции уже не миновать ни при каких обстоятельствах, и уж совершенно прозрачной становится мысль о том, что сегодняшняя первопричина разбалансированности финансов — диспропорции и спад в реальном секторе экономики. А поскольку исправление положения дел в промышленности — дело, требующее существенно более высокой квалификации, труда и времени, чем фельдфебельски простецкое зажимание денег, то становится понятным, что ближайшее состояние экономики — непременное сочетание спада и инфляции.
Мы попытались изобразить это состояние на рисунке, проанализировав соотношения темпов сброса выпуска продукции и инфляции в период 1992-1994 годов. Выявляется весьма четкая закономерность смены фаз в сочетании темпов инфляции и цен.
Первая фаза (точка 1 на рисунке 2) соответствует "раннегайдаровскому" периоду реформ — средней инфляции и неуверенно жесткой финансовой политике первой половины 1992 года, приведшей к спаду в размере 26% в среднегодовом исчислении. Вторая фаза (точка 2) — период успешной борьбы Центробанка с неплатежами, закончившийся раскручиванием инфляции до 23% в месяц и сокращением спада до 16% среднегодовых. Третья фаза (точка 3) — нелицеприятная борьба Бориса Федорова с финансами, купировавшая инфляцию до 16%, но разогнавшая спад до 35%.
Неизбежный следующий шаг в этой последовательности фазовых переходов — точка 4, самая удаленная от спокойной области в правом нижнем углу рисунка. Дело известное — путь в ад выстлан благими намерениями.
АНДРЕЙ Ъ-ШМАРОВ, ВЛАДИМИР Ъ-БЕССОНОВ