Представьте, мама, папа, сын, отпуск, Италия. Мелкое автопроисшествие. Машину тряхнуло, один синяк на троих. Синяк у сына на шее, от ремня безопасности. Врачи сначала ничего не находят, но тут — приступ, судороги, скорая, больница. Кома. Кровоизлияние в мозг, гидроцефалия. Анализы, диагноз: эпендимома. Проще говоря, рак мозга, очень агрессивный. Спасет операция в Израиле. Цена — $67,5 тыс. Денег нет. Жуткий сон. Но это не сон. Малыша зовут Гаврила Григорьев, он из Петербурга, ему один год. Маму зовут Кирой, а папу Романом.
В Италии в первый день рождения Гаврюше разрешили десять минут побыть с мамой и папой. Это было не так давно, 28 мая. Гаврила лежал в отделении интенсивной терапии педиатрического института Газлини в Генуе. Позади была первая операция. Малышу поставили дренаж, выводили кровь и лишнюю спинномозговую жидкость. Врачи говорили, надо ждать, пока рассосется гематома, и вот тогда томография покажет, что именно стало причиной кровоизлияния. Версия автопроисшествия казалась наиболее вероятной, но врачи нашли немного странной клиническую картину и предположили, что у Гаврилы еще до встряски на дороге была какая-то аномалия.
Между тем за одиннадцать месяцев жизни Гаврюша болел всего один раз — у него был насморк.
В Генуе в палату интенсивной терапии обычно пускают только одного родителя и то, если повезет. Для Гаврилы итальянские врачи сделали исключение. Почему? Кира, Гаврюшина мама, и сейчас не может объяснить. Кира говорит, врачи полюбили его.
Малыш восстанавливался после операции медленно. Родителям даже показалось, что Гаврюша ослеп, он не узнавал их. Но обошлось.
Мы сидим в Израиле, в Тель-Авиве, в кафе. Сын улыбается Кире. В полосатых шортах и майке он сидит в прогулочной коляске, и пятки у него голые, потому что очень жарко. Гаврюша улыбается, на голове у него, чуть выше лба, шрам, похожий на четвертушку орбиты какой-то планеты. А через всю шею еще один. Первый шрам остался от дренажа и борьбы с гидроцефалией, а второй — от операции, когда итальянцы удалили ему часть опухоли.
— Гаврюша,— говорю я тихо и осторожно дотрагиваюсь до его пятки.
Малыш улыбается и, кажется, даже подмигивает мне. Или показалось? Ему явно нравится в кафе, где мы сидим, нравится, что волны шумно разбиваются о берег и пускают салюты брызг, что вокруг много огоньков, что над ним возвышается папа, а мама протягивает ему ложку с яблочным джемом.
И Кира рассказывает, как было в Генуе:
— Сгустки крови рассосались только через пять недель. И тут томография показала опухоль мозга, да еще в чрезвычайно неудачном месте. Она проникает из четвертого желудочка в ствол мозга. Удалить полностью, признали итальянские врачи, невозможно. Прямая угроза жизни, сказали они. 18 июня нас оперировали и опухоль удалили только частично.
Тогда-то и выяснилось, что у Гаврилы анапластическая эпендимома третьей степени. Стандартное лечение этого вида рака у детей до трех лет состоит в нескольких курсах жесткой химии и лучевой терапии после нее. Но Гаврюше лучевая терапия противопоказана — последствия для развития ребенка могут оказаться невосполнимыми. И когда нет другого выхода, применяют "сверхточечное" облучение строго самой опухоли.
О возвращении в Россию речи нет, петербургские онкологи подтвердили Кире, что подобное облучение надо делать за границей и что оно может понадобиться в любой момент. После каждого курса химии будут исследования, и если они вдруг покажут, что опухоль еще растет, радиотерапию назначат сразу.
Гаврюше сейчас надо дышать морем, гулять и хорошо питаться. Надо набраться сил, чтобы выдержать и операцию, и облучение, и химиотерапию. Питается он лучше всех. Мама кормит его грудным молоком, и это лучшее, чем можно его поддержать.
Кира рассказывает:
— Мы обратились в несколько западных клиник, многие отказались, а стоимость лечения в других просто немыслима — до полумиллиона долларов. Неожиданно врачи из Тель-Авива предложили радикальный, но, похоже, единственный шанс: новую операцию. Они увидели на снимках МРТ возможность удалить большую часть остатка опухоли, а может, и всю опухоль. Это рискованно, но без операции шансы выжить у Гаврилы ничтожны.
После операции — будем верить в удачу! — понадобится химия, лучевая терапия, длительная реабилитация. Возможно, она продлится даже год. А сейчас надо верить и готовиться.
Впрочем, заведующий онкологической педиатрической клиникой госпиталя Хаим Шиба Йорам Нойман говорит мне:
— Мальчик к операции готов, откладывать не стоит, иначе опухоль снова начнет расти.
Мы разговариваем в кабинете, потом доктор ведет меня по солнечной клинике, которая и на клинику-то не похожа. Цветные столы и стулья в холлах, около кроватей компьютеры, на них и будучи подключенным к капельницам можно играть и смотреть фильмы, лягушачья комната с сотнями лягушек разных форм и назначений, где детям делают биопсию и другие болезненные процедуры. Может, это такое совпадение, но навстречу нам попадаются только радостные лица.
Я думаю о том, что в таких условиях лечиться, наверное, лучше. Больше шансов выкарабкаться. Я вспоминаю Гаврюшу, как он поцеловал меня, почти совсем незнакомую ему. И как Кира сказала, что поцелуй есть признак большого здоровья.
Помогите Гаврюше, пожалуйста.