Собственно предвыборная гонка с ее неотъемлемыми атрибутами — телевизионной агитацией, массовой рекламной кампанией и срыванием масок со всего и вся — началась 22 ноября, а уже 25-го в Кремле начали высказывать серьезное недовольство. Ельцин указал, что бесплатный телеэфир дается для того, чтобы излагать свои программы, а не для того, чтобы "мотать Конституцию и президента", ельцинский пресс-секретарь Вячеслав Костиков напомнил, что общество вправе включить механизмы защиты демократии от деструктивных сил. 26-го президент встречался с лидерами предвыборных блоков и сообщил им два принципа, которыми, по его мнению, должны руководствоваться кандидаты: во-первых, соблюдать минимальные приличия и не превращать полемику в свинарник (Европа смотрит!), во-вторых, "прошу Конституцию не трогать".
Как бы в продолжение исходного тезиса "программы — пожалуйста, а вот насчет свинства — увольте" Ельцин посулил и пряник, и кнут: программы всех блоков будут бесплатно опубликовать в центральных газетах, зато претендента, выходящего за рамки пристойной полемики, будут лишать телеэфира. К исправлению трудновоспитуемых уже приступили: невоздержанные на язык Владимир Жириновский (#1 от ЛДПР) и Николай Травкин со Станиславом Говорухиным (#1-2 от ДПР) получили предупреждение от Третейского информационного суда и намек от Центризбиркома, что в случае рецидива будет поставлен вопрос о неутверждении их гипотетических мандатов. Поскольку уже на следующий день после заявления Костикова "механизмы защиты демократии от деструктивных сил" оказались включенными, представляет особый интерес следующее заявление пресс-секретаря: "Вызывает опасение, что мы будем иметь новый парламент, где опять будут скрещивать шпаги лоббистские группировки, где стратегические интересы нации будут оставаться в стороне". Иначе говоря, по мнению Кремля, еще не родившаяся Дума имеет все шансы воспроизвести ВС РФ, и что-то с этим надо делать. Революционный размах предвыборной агитации оказался столь впечатляющим, что в Кремле стали усиленно строить планы контрреволюции.
Контрреволюционная стратегия пока что состоит из двух пунктов: борьба за вежливость и борьба за Конституцию.
Борьба за вежливость, первыми жертвами которой пали Травкин с Говорухиным (а на подходе, по некоторым данным, Явлинский), отчасти может быть связана с причинами чисто эстетическими. Как писал Владимир Соловьев, "все это безобразие культурному народу прямо противно, как нам с вами противны выбитые глаза, свороченные скулы и откушенные носы". Но эстетика здесь плавно переходит в политику. О единстве, согласии, мире и благоволении в своих программах не говорит только ленивый, тогда как агитприемы Говорухина, называющего правительство прямо преступным, и Явлинского, отмечающего, что у правительства "руки по локоть в крови", несколько противоречат елейному духу большинства программ. В результате производителям речей про согласие остается либо открыто признать эти речи весьма грубым лицемерием, либо согласиться с тем, что "это безобразие им прямо противно", т. е. не только умерить пыл противоправительственной агитации и отмежеваться от смутьянов (это само собой разумеется), но и de facto признать за президентом сугубо монархическое право арбитра — право в критической ситуации властно вмешаться: "Нет, так не годится".
Уже и de facto присягать монарху не очень хочется — и, вероятно, лидеры большинства блоков крайне злы на Говорухина, своей артистической говорливостью загнавшего их в вилку. Сложность в том, что присягать "монархической", как ее называет большинство вождей, Конституции придется также и de jure, ибо ситуация с конституционным референдумом создает схожую вилку. Президентский легист Анатолий Слива пояснил, что, поскольку именно конституционный проект закрепляет правовой статус будущих депутатов, отрицая президентскую Конституцию, они отрицают и себя как депутатов: решив баллотироваться, они тем самым уже de facto признали ее как бы действующей. Отсюда тоже вилка: либо открыто объявить себя внесистемной оппозицией, характерный признак которой — желание использовать права и свободы, предоставляемые данным порядком вещей, для скорейшего низвержения этого порядка, либо смириться с монархической конституцией.
На такой ход кремлевских юристов навели, вероятно, даже не столько лидеры вроде Травкина с Зюгановым, сколько блок Явлинского, один из ключевых тезисов которого — голосовать на референдуме против конституционного проекта и придать Федеральному собранию учредительные функции (не предусмотренные законом). Явлинский здесь прямо воспроизводит Мирабо, в 1789 году побудившего Генеральные штаты объявить себя учредительным собранием. Реализация проекта, предложенного Мирабо из ЭПИцентра, может иметь двояко революционные последствия: либо, как в случае с исходным Мирабо, падает королевская власть (1792 г.), либо, как в случае с I Думой (1905 г.), присвоившую себе несвойственные ей функции Думу разгоняют.
Абсолютизировать эффективность расставленных Кремлем ловушек в духе "или — или" не следует. Даже самые грамотные логические и юридические ловушки одолеваются либо нагромождением диалектики, либо рвущим юридическую паутину силовым действием. Однако в нынешней ситуации, когда право первого выстрела (задвигать в тень "бешеных" вроде Говорухина или плестись у них в хвосте, объявлять или не объявлять себя учредилкой) принадлежит будущей Думе, президентская команда явно стремится максимально расставить все точки над i, заранее квалифицируя того, кто сделает первый выстрел, как чистой воды революционера. Так что смысл бесед о культуре предвыборной полемики прозрачен — показать уставшему от революций обществу Явлинского-Мирабо с Говорухиным-Маратом и кротко поинтересоваться: "Оно вам нужно?"
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ