В Tate Gallery открыты новые экспозиции. В ливерпульской Tate — большая ретроспектива знаменитой английской художницы Барбары Хэпуорт, скончавшейся почти двадцать лет тому назад. А в лондонской выставка художницы, родившейся в Германии, но учившейся и много работавшей в Англии — Ребекки Хорн. Обозреватель BBC АЛЕКСАНДР РАППАПОРТ вновь воспользовался возможностью сравнить двух художников, чтобы отдать предпочтение классике перед авангардом.
Для русского галерея Tate стала привычной достопримечательностью Лондона после того, как Иосиф Бродский упомянул ее в стихотворении "Темза и Челси". Там есть слова: "Вереница барж, ансамбль водосточных флейт, автобус у галереи Тейт". Действительно, автобусы постоянно стоят у входа в галерею, ибо она — непременный пункт туристической программы. Здесь собрана замечательная коллекция английской живописи. Однако сегодня эта галерея, пожалуй, более известна как цитадель художественного авангарда. Директор — Николас Серота — дружит с авангардистами (причем не только с английскими) и пропагандирует их. Он собирается в 2000 году открыть огромный музей авангардного искусства на противоположном берегу Темзы, в здании нынешней теплоэлектростанции, но это в будущем, а пока что Тэйт постоянно устраивает выставки авангардистов, как исторические, так и современные. Не все знают, что у галереи есть филиал в Ливерпуле, в старых доках, приспособленных под музей недавно скончавшимся выдающимся английским архитектором Джеймсом Стерлингом, который и для лондонской галереи сделал знаменитую постмодернистскую пристройку. Сегодня в галереях Tate открыты две выставки — Барбары Хэпуорт и Ребекки Хорн (о ее выставке в венском Kunsthalle Ъ рассказал 7 июня).
Попав в зал, где расположена выставка Ребекки Хорн, я решил, что там идет ремонт. По мраморному полу тянулись спутанные шланги, похожие на кабели. Оказалось, что по ним течет ртуть, которая потом попадает в черные корыта и стекает оттуда небольшими порциями. Зрелище занятное, поскольку ползущая по металлу ртуть похожа на какую-то юркую саламандру. Другой опус — "Ад" — 16 металлических кроватей, подвешенных под потолком. Эта громоздкая штуковина уже экспонат чьей-то частной коллекции. В центральном зале черный концертный рояль, повешенный вверх ногами, а из него, как кишки, высовываются деревянные механические части. Называется эта вещица "Концерт для анархии". Описывать произведения Ребекки Хорн — интереснее, чем на них смотреть. Инсталляция "77 ветвей Судьбы" — это семь укрепленных на стержнях кухонных ножей, которые под действием некоего коленчатого вала поочередно вонзаются в щетину черных малярных кистей, расположенных над ними. Интерпретация этого опуса, я думаю, требует обращения к фрейдизму. Интерпретаторов хватает — о Ребекке Хорн издают огромные альбомы, о ней пишет такой знаменитый критик, как Челант.
Вообще говоря, ругать авангардистов как-то неприлично. Еще не стерлись из памяти щедрые оценки советских критиков. Да и работы Ребекки Хорн по-своему хороши: продуманные, четкие, лаконичные. Конечно, все эти эпатирующие пластические парадоксы уже встречались у дадаистов. Некоторые из кинетических конструкций художницы напомнили мне описание машины-палача из рассказа Франца Кафки "Исправительная колония". Так что нечто подобное уже было.
Но было не только это, было и другое. Например, чистая абстракция, которой в Великобритании занимался живописец Бен Николсон и скульпторша Барбара Хэпуорд. Барбара Хэпуорд — корифей английского авангарда и, быть может, самая известная абстрактная скульпторша в мире. Правда, сама она терпеть не могла, когда ее назвали "скульпторшей". Но что делать — назвать ее скульптором — рискуешь быть уличенным в мужском шовинизме, не назвать ее никак, — значит запутать читателя. Так что приходится прибегать к столь неуклюжему и потому столь неуместному слову, ибо сами произведения Барбары Хэпуорд крайне элегантны. Ее работы описать трудно, это минималистские любовно обработанные абстрактные объемы, плавно округленные куски дерева или камня, иногда с тонкими, натянутыми над отверстиями в материале, струнами.
Их трудно описать, но они легко становятся предметами для медитации. Я видел в одной книге, написанной группой критикесс, эссе, которое называлось "Девять размышлений над тремя объемами Барбары Хэпуорд". Романтическая поэзия. Сама Барбара была романтически влюблена в природу, и в ней не было и следа того жестокого техницизма, который пронизывает инсталляции Ребекки Хорн. Скульптуры Барбары Хэпуорд дышат нежностью терпеливого постижения формы и материала. Барбара Хэпуорд говорила, что ее чарует "земной ландшафт, линия горизонта, тонкие ноздри лошади и чуткие уши собаки".
Абстрактность форм ее скульптур не ослабляет конкретности их внутреннего содержания. Критики ломают голову, пытаясь объяснить, отчего она, как и ее великий соплеменник Генри Мур, любила в скульптуре дыры, отверстия. Некоторые предполагают, что это символ глаза. Другие видят в этих дырах нечто, что властно притягивает к себе взгляд. Трудно сказать, но не хотелось бы вновь обращаться за советом к доктору Фрейду. Барбара Хэпуорд была женщиной неукротимого характера и невероятного темперамента. Соседи считали ее ведьмой. Несколько лет она была женой Бена Николсона и трагически погибла у себя в корнуолльском доме при пожаре. Его причиной послужила сигарета, выкуренная перед сном после обильной дозы виски.
Общего между Ребеккой Хорн и Барбарой Хэпуорд довольно мало: разве что минимализм и тщательная сделанность каждой вещи. Ну и конечно, то, что обе они — женщины. В книжной лавке галереи в глаза бросается масса книг, посвященных женщинам-художницам. Как-будто берется реванш за долгое пренебрежение. Впечатление от этого странное: все-таки искусство — не баня: тут делить мужское и женское необязательно. И если есть что-то, что делает женское художественное творчество непохожим на искусство мужчин, то выставки Ребекки Хорн и Барбары Хэпуорд об этом ничего не говорят. Что как раз и неплохо, независимо от того, нравится или не нравится нам их искусство.