Жертвы моды?
Гийом Эрнер
СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2008
Гийом Эрнер — известный парижский социолог, который много лет занимается социологией моды. Хотя в своих "Жертвах моды?" аттестует себя не как ученого, а как внука портных и сына предпринимателей по торговле готовой одеждой. "Мир моды я знаю с изнанки",— шутит он, но, к счастью, все шутки заканчиваются в предисловии. Свой кредит доверия Эрнер зарабатывает на первых же страницах, представляясь не сухарем из библиотеки, но и не глянцевой балаболкой, а человеком с той стороны баррикад, своим в странном мире необъяснимо и стремительно меняющихся тенденций.
Борьба марок, рождение и смерть великих кутюрье, смена тенденций — обо всем этом Эрнеру есть что рассказать. Его книга невероятно богата фактурой, даже без социологии ее можно было бы растащить на истории. А все начинается с рождения марки, с того, как новые художники — кутюрье — стали диктовать милым дамам, как и во что одеваться. Не модники, а законодатели моды и стали главными героями этой книги: "Жертвы моды — в первую очередь сами кутюрье". Мода жестока: первого ее художника Ворта сменяет его же ученик Пуаре, Пуаре уничтожает великолепная Шанель, чтобы умереть в парижском отеле в одиночестве, с тремя платьями в шкафу. Истории последних лет не менее, а то и более трагичны. Вспомнить хотя бы семейство Гуччи — возродивший марку Маурицио Гуччи бежал на мотоцикле в Швейцарию от судебных тяжб с собственной семьей и был убит киллером, заказанный собственной женой.
История взлета и падения марки — а Эрнер знает миллион таких историй — как правило, необъяснима. Невозможно понять, почему, например, весь мир вдруг начинает носить летом сапоги на меху, а зимой — бермуды. Объяснить тенденцию Эрнер даже не берется, но говорит что можно ее предсказать, следуя, например, закону Пуаре: "Переход границ имеет пределы". То есть если в моде джинсы на бедрах, то их уже не спустить ниже трусов, и рано или поздно их сменят комбинезоны. Все это игры разума, и только одна тенденция беспокоит автора по-настоящему. А именно тенденция заменять пакеты из Gucci и Prada пакетами из копирующих высокие марки Zara и H&M. Ведь если подражатели победят, настоящая мода исчезнет. Ну и что тогда он будет изучать?
Книга Рая
Ицик Мангер
СПб.: Symposium, 2008
Ицик Мангер — крупнейший еврейский поэт XX века — родился в самом начале прошлого века в австро-венгерских Черновцах. Он прославился в 1930-х в основном комическими стихотворными переложениями традиционных библейских сюжетов. Мангеру, который после хедера уехал из Черновцов в Бухарест, затем в Варшаву, а затем в Лондон, удалось избежать встречи с нацистами. Его семье не удалось — все родственники Мангера погибли в фашистских лагерях. Считается, что именно поэтому из единственного задуманного прозаического произведения трилогии "Книга Рая", "Книга земли" и "Книга хаоса" Мангер написал только первую часть — "Книгу Рая".
Полное название этой книжки "Книга Рая. Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво". Шмуэл-Аба — ангел, упавший с небес для нового рождения, которому удалось благодаря хитрой уловке не забыть райскую жизнь. Он собирает в доме своих земных родителей избранное еврейское общество, чтобы рассказать, как живут евреи на небесах. В изложении Шмуэл-Абы рай мало чем отличается от еврейского местечка, разве что больше праведников на улицах и можно послушать пение царя Давида. С еврейским раем граничат турецкий, откуда контрабандой завозят турецкий табак, и православный, куда вообще лучше даже не соваться. Герой и его лучший друг маленький ангел Писунчик — главные райские проказники, поэтому, как всякие слишком непоседливые дети, они много видят и знают про райские дела, горести и споры праведников и многое могут порассказать.
"Как прекрасен твой мир, Господи,— молится герой.— Я только не могу понять, зачем тебе понадобилось три рая. Не лучше было бы устроить один рай на всех, без паспортов, виз и прочих глупостей". К 1939 году, когда книга была издана в Варшаве, рай Мангера уже был потерянным раем. Это прекрасный мир еврейского местечка, его прекрасные, отнюдь не всегда праведные обитатели и чудесный живой язык. Он очень похож на Черновцы, в сущности, этот рай и есть Черновцы 10-х годов прошлого века — с той лишь разницей, что сюда попасть еще можно, а вот в Черновцы уже не вернуться никогда.