Всемирный фонд памятников учредил новую награду за реставрацию памятников архитектуры модернистского периода. В число претендентов на ее получение обозреватель "Власти" Григорий Ревзин предлагает включить Юрия Лужкова.
Первыми лауреатами награды стали немецкие архитекторы бюро Винфрида Бренне, отреставрировавшего школу профсоюзов в Бернау под Берлином. Школа профсоюзов построена в 1928-1930 годах по проекту архитекторов Ханнеса Майера и Ганса Виттвера. Ханнес Майер — директор школы Баухауз, главного центра авангардной архитектуры в Веймарской республике. Он был фанатичным коммунистом. В 1930 году он за свои убеждения был смещен с поста директора Баухауза и переехал работать в СССР. В 1931 году к нему приехала группа выпускников Баухауза. Судьба группы сложилась умеренно трагично: четверо архитекторов уехали обратно на Запад, а трое — Бела Шеффлер, Антонин Урбан и Филипп Тольцинер — приняли советское гражданство и были репрессированы (в лагерях выжил Тольцинер, Урбана расстреляли, судьба Шеффлера неизвестна). Погибла также секретарь Майера Маргарет Менгель. У нее и Майера был сын, он затерялся в детских домах. Один из членов группы Рудольф Вольтерс, вернувшись в Германию, написал книгу "Специалист в Сибири", за которую Майер назвал его "вовремя не разоблаченным шпионом". Впоследствии Вольтерс стал ближайшим сотрудником Альберта Шпеера, любимого архитектора Гитлера. Сам Майер уехал в Швейцарию в 1936 году.
В самой школе профсоюзов без особого труда угадывается прототип городка из жилых трехэтажных бараков для рабочих, которые строились во всех городах СССР, переживавших героическую сталинскую индустриализацию. Нельзя сказать, что каждый обыватель, рассматривая школу профсоюзов в Бернау, сразу способен понять, что перед ним памятник архитектуры. Но в истории Германии, из наследия которой вычеркнут фашистский период, эта школа — один из серьезных памятников XX века, и пиетет к нему весьма велик. Причем ему сильно не повезло.
В 1933 году школу заняла профашистская организация "Германский рабочий фронт", а в 1936 году там организовали учебный центр СС. После войны в школе расположился советский военный госпиталь, потом — школа Федерации профсоюзов ГДР. Комплекс много раз достраивался и перестраивался. После объединения Германии его передали во владение Ремесленной палате Берлина, которая создала здесь интернат профессионального образования. Под него и отреставрирована школа.
Винфрид Бренне принял следующую концепцию реставрации. Берется проект Майера и существующий массив построек. Все, что соответствует проекту, оставляется. Все, что не соответствует, уничтожается. Все несохранившиеся части достраиваются (в том числе большая стеклянная галерея-коридор, которая шла вдоль всех корпусов). Все инженерные системы, остекление и т. д. меняются на новые. Эта реставрация, которую отметили вновь учрежденной премией Всемирного фонда памятников, теперь становится своего рода эталоном. К ней будут обращаться для оценки любой реставрации архитектуры ХХ века.
И это самое интересное. Дело в том, что перед нами полный переворот в стандартах цивилизованной реставрации, которые стали для Европы нормой поведения и которой мы бесконечно тыкали в нос нашим властям (прежде всего Юрию Лужкову), упрекая его в устройстве диснейлендов и варварстве. Эти принципы реставрации были зафиксированы Венецианской хартией 1964 года. В соответствии с этим документом при реставрации исторических памятников запрещается: а) уничтожение позднейших достроек и изменений памятника, которые свидетельствуют об истории его жизни; б) восстановление утраченных частей в соответствии с первоначальным проектом.
То есть если бы школа профсоюзов в Бернау восстанавливалась по требованиям Венецианской хартии, то это означало бы, что, во-первых, нужно тщательно сохранить следы пребывания здесь школы СС, советского госпиталя и гэдээровских профсоюзов, а во-вторых, что ни в коем случае нельзя достраивать существовавшие руины по проекту Майера.
Венецианская хартия — это, собственно, и есть тот документ, который положен в основу создания Международного фонда памятников, и то, что эта организация сама же от него и отказывается, как-то удивляет. Ее, конечно, можно понять. Когда хартия принималась, произведения европейского авангарда и модернизма не были памятниками — старшим из них было по 30-40 лет, основные только что созданы. В этот момент требовать, чтобы новые, достраиваемые части памятника резко отличались от его исторических частей, было просто и приятно. На деле это означало включение стеклянных стен и металлических стоек и крепежей в фактуру барокко и классицизма, что не могло не радовать взгляд модерниста. Памятник получался чем-то вроде авангардного коллажа, в котором винтовые стержни и прекрасные гайки соседствуют с барочной лепниной и классическими росписями. Поклонники классической архитектуры рыдали и требовали это прекратить, их обзывали фальсификаторами и посылали куда подальше.
Но прошло 40 лет, и ситуация изменилась. Постройки модернизма обветшали и требуют реставрации. Как человек, совсем не разделяющий восхищения авангардной архитектурой, я бы сейчас потребовал от модернистов строжайшего соблюдения ими же введенной Венецианской хартии. Вы чего, ребята? Сами же говорили: никакого восстановления утраченных частей в тех же формах. Вот была у Майера стеклянная галерея — отлично. Давайте теперь сделаем там колоннаду. Или, мне кажется, туда бы подошла готическая галерея из стрельчатых арок, какие приняты в колледжах Оксфорда и Кембриджа. Чтобы четко отличать старые формы от вновь возведенных, чтобы отличие прямо в глаза бросалось, как, скажем, между историческими стенами Лувра и стеклянной пирамидой в центре его двора. Это по-научному, всерьез.
Эти принципы необходимо применить и ко всему наследию русского конструктивизма. Вот, скажем, дом Моисея Гинзбурга на Новинском бульваре, знаменитый дом-коммуна, с которым все носятся. Там разрушается балкон. Мне кажется, надо вместо него роскошный балкон в историческом стиле. Я предлагаю барокко — с золочеными кариатидами, которые этот балкон поддерживают.
Но это вряд ли пройдет. Однако же в таком случае нам нужно как-то обосновать политику двойных стандартов в отношении памятников архитектуры вообще и памятников модернизма отдельно. Почему все исторические памятники можно портить модернистскими вставками, а собственно модернизм — восстанавливать по первоначальному проекту?
По-моему, это невозможно обосновать. Отказ от восстановления утраченных частей по первоначальному проекту, принятый Венецианской хартией, диктовался вот чем. Считалось, что когда мы строим сегодня новое здание так, как когда-то было, то вносим в него слишком много от нашего времени и сильно его фальсифицируем, переписываем историю. Для этого были основания. Скажем, в готических соборах, отреставрированных в XIX веке Виолле-ле-Дюком, куда больше духа романа Гюго "Собор Парижской богоматери", чем подлинной готики. То же верно и для сегодняшнего дня: Царицыно сегодня памятник Юрия Лужкова, а не Екатерины II. Но ведь то же самое верно и для модернизма.
По сути, когда смотришь на сегодняшнюю школу в Бернау, перед тобой культурный буржуазный университетский кампус, очень демократичный, но с изысками в дизайнерском решении. Это неплохая архитектура, хотя ничего особенного. Но все дело в том, что эта вещь не имела никакого отношения ни к демократии, ни к университетскому духу. Это страшный памятник. Он строился как идеальный лагерь коммунизма в Веймарской Германии в расчете на то, что духи Карла Либкнехта и Розы Люксембург воскреснут, причем именно здесь. Не получилось. Вместо этого тут устроилась школа СС, словно специально для того, чтобы подтвердить глубокое родство коммунизма и фашизма. Дальше — выморочное существование в виде школы профсоюзов ГДР, организации, столь же далекой от духа Баухауза, как далеки от него оказались условия сталинской России, где его выпускников, приехавших строить коммунистическое завтра, перетравили как неразумных котят. Вот это реальная история. А то, что Ханнес Майер построил первый в Европе авангардный университетский кампус,— это как раз фальсификация. Она нужна для того, чтобы показать, что прошлое Европы всегда было демократичным и авангардным. Это точно такая же экспроприация сегодняшним днем исторического наследия, как достройка Царицына Лужковым.
Но надо как-то соответствовать. Я предлагаю так. С нынешнего дня надо признать: зря мы ругаем Юрия Лужкова за варварство в отношении к истории. Сегодня еще не все поняли, но завтра, по всей видимости, его подход станет общеевропейской нормой. Я бы посоветовал ему быстро делать Московскую хартию по охране памятников, просто чтобы утвердить приоритет. А нам придется как-то подлаживаться. Трудно, пока не знаю как. Но что делать?