Нормы не слаще

Из печати выходит собрание новых текстов Владимира Сорокина. Это рассказы, развивающие темы и стилистику повести "День опричника". Называется сборник "Сахарный Кремль". Анна Наринская считает, что эту книгу надо всем прочитать.

Потому что мы ведь все были недовольны: почему же никто нам не опишет, что с нами сегодня происходит? Вернее, так: сначала мы задавались вопросом: что ж такое с нами происходит? А потом вздыхали: что ж нам это никто не опишет? Ну вот, Сорокин описал — нате, ешьте. Причем ешьте в прямом смысле: части отлитого из сахара Кремля сорокинские персонажи поглощают практически в каждом рассказе. А читатели вместе с ними. При всем желании удариться в философствования эту очень сорокинскую метафору стоит понимать просто: мы всегда от них все кушали — раньше норму, теперь Кремль сахарный. Который, собственно, новая норма и есть.

"Сахарный Кремль" страшнее "Дня опричника" — описанный в повести жизненный организм здесь отрастил щупальца и захватил все вокруг. Теперь этот колокол, благодетели, окончательно и бесповоротно звонит и по вам. Передвинутая на двадцать лет вперед жизнь разворачивается во всей своей ужасности и карикатурности, наблюдаемая холодным и несколько брезгливым взглядом автора, которому никого, совсем никого не жалко. Жалеть и вправду некого. Ни подсевших на китайские амфетамины нищих из рассказа "Калики", ни даже заключенных — их ведь не только порют на специально сконструированной металлокерамической "Танюше", но еще и кормят ("Харчевание"), ни "несагласных", тешащих себя наркоснами об отмщении ("Underground"), ни уже знакомого нам опричника Комягу, попавшего в опалу ("Опала"), ни детей.

Ну детей — их уж точно совсем не жалко. Скажем, девочку Марфушу из рассказа "Марфушина радость". "В свой уголок Марфуша отправилась, оделась, помолилась быстро, поклонилась живому портрету Государя на стене: "Здравы будьте, Государь Василий Николаевич!" Улыбается ей Государь, глазами голубыми смотрит приветливо: "Здравствуй, Марфа Борисовна". Прикосновением руки правой Марфуша умную машину свою оживила: "Здравствуй, Умница!" Стучит Марфуша по клаве, входит в интерда, срывает с Древа Учения листки школьных новостей: "Рождественские молебны учащихся церковно-приходских школ. Всероссийский конкурс ледяной скульптуры коня государева Будимира. Лыжный забег с китайскими роботами. Катания на санках с Воробьевых гор"". Что уж тут жалеть, когда все так хорошо. И даже еще лучше. В честь Рождества Марфуша получит от Государя подарок: цельнолитой сахарный Кремль в блестящей коробочке — точную копию Кремля настоящего, который "государев отец, Николай Платонович, побелить приказал, а мавзолей со смутьяном красным в одночасье снес. Дома Марфуша наделяет частями Кремля родственников, но лучшее все-таки достается ей: "Веки смыкая, забирает Марфуша орла двуглавого в рот, кладет на язык, посасывает. Засыпает счастливым сном".

В этом тексте про счастливое детство — первом в сборнике — Сорокин обуючивает брутальную территорию "Дня опричника". Псевдославянская феня тут приобретает благостную округлость. Из приправленной китайскими слоечками православной скороговорки мы узнаем, "как жгли на площади Красной русские люди паспорта свои заграничные", "про героических опричников, врагов внутренних давящих" и о строительстве Великой Русской Стены, которая должна отгородить Россию от врагов внешних. "Ведь за Стеною Великой — киберпанки окаянные, которые газ наш незаконно сосут, католики лицемерные, протестанты бессовестные, буддисты безумные, мусульмане злобные и просто безбожники растленные, сатанисты, которые под музыку проклятую на площадях трясутся, наркомы отмороженные, содомиты ненасытные, которые друг другу в темноте попы буравят, оборотни зловещие, которые образ свой, Богом данный, меняют, и плутократы алчные, и виртуалы зловредные, и технотроны беспощадные, и садисты, и фашисты, и мегаонанисты".

Так что все они там, за стеной, а мы со своим приснопамятным особым путем — здесь. Причем в хорошей компании. Компания эта описана в рассказе "Кабак". Собрались господа хорошие в питейном доме "Счастливая Московия". Там цедят квасок с газом цирковые: штангист Медведко и фокусник Пу И Тин. Имеется при них цирковой коверный Володька Соловей. Шелестит картами краплеными отставной околоточный Грызло. Хохочет утробно дворник Лужковец, грустно кивает головою лотошник Гришка Вец, над своим морковным соком склоняясь. Рядом крутится семейство балалаечников Мухалко. "Говорят, когда-то в шутах кремлевских ходили, но потом их за что-то оттуда опендалили. Запевала у них по кличке Масляный Ус хорошо и поет, и играет, и вприсядку ходит, но главное — у него всегда песни задушевнее и глаза на мокром месте". И тут, казалось бы, не заставляющая долго гадать прозрачность "выдуманных" имен, должна превратить все в каких-то кукрыниксов, в плоскую карикатуру, вызывающую ухмылку лишь в момент неминуемого узнавания фигурантов. Ухмылка действительно появляется. Но быстро исчезает. Потому что узнавание тут оказывается слишком что ли полноценным. Узнаешь не только всех этих ребят, но и себя, нас вместе с ними. Потому что и мы с вами сидим вместе с палачами, стукачами и проститутками в "Счастливой Московии" и попиваем рябиновку да чай вприкуску с сахарным Кремлем.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...