Фестиваль театр
Большинство названий в афише 62-го Авиньонского фестиваля зрителю ничего не говорят. Здесь преобладают не версии классических и современных пьес, а образцы авторского театра. Из Авиньона — РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Буклет Авиньонского фестиваля составлен так, что спектакли в нем следует искать не по хронологии и даже не по названиям, а по фамилиям постановщиков. Последние годы фестиваль представляет прежде всего режиссеров — которых в данном случае правильнее называть авторами спектакля. В Авиньоне почти не увидишь постановок, где, как у нас принято говорить, режиссер умирает в актерах. Да и ролей, в которых актеры хотели бы умереть, на Авиньонском фестивале им сыграть не дают. Нет, в программе найдутся, конечно, "Гамлет" и "Чайка", но большинство названий на афишах зрителю ни о чем не говорят.
Есть, само собой, исключения. Скажем, "Полуденный раздел", который играют под открытым небом в карьере Бульбон. Группа знаменитых французских актеров, в числе которых Валери Древиль, одна из двух приглашенных кураторов программы фестиваля, решила отказаться от помощи режиссеров. Пьесу Поля Клоделя они поставили для себя сами. Актеры хорошие, но те, кто не силен во французском, на спектакле вежливо скучают. Обычный, пусть даже высококачественный актерский театр здесь не катит. Дирекция фестиваля, впрочем, считает "Полуденный раздел" весьма успешным проектом — может быть, для того, чтобы разубедить тех зрителей, кто громко жалуется, что при нынешнем директоре Венсане Бодрийе Авиньон из места встречи актеров и публики стал местом встречи критиков и режиссеров.
Имя режиссера действительно оказывается иногда важнее, чем название постановки. Есть ведь такие яркие представители авторского театра, которые всю жизнь ставят словно бы один и тот же спектакль. Их произведения очень легко могут быть атрибутированы — достаточно лишь взглянуть на сцену. Взять вот хотя бы театр "Дю Радо" и его руководителя Франсуа Танги, одного из самых своеобразных французских режиссеров. У тех, кто пару лет назад видел в Москве на фестивале NET его "Коду", на новом спектакле "Ricercar" возникает эффект deja vu — в первые минуты кажется, что это вообще та же самая "Кода", лишь переименованная и бесстыдно выданная за премьеру.
На сцене стоит буквально тот же, что и в "Коде", павильон, составленный из деревянных щитов-кулис и сужающийся в глубину. Он вновь оживает странными, похожими на теней людьми — женщинами в нарядных платьях и мужчинами в пиджаках и светлых газовых юбках. У Франсуа Танги нет внешнего освещения сцены, поэтому лица безымянных персонажей либо гротескно подсвечены снизу, либо не видны вовсе. Похожий на недостроенный дворец павильон все время преображается: в нем то неожиданно приоткрываются, то вновь закрываются какие-то новые закутки, полупрозрачные и глухие щиты бесшумно путешествуют по сцене, меняя конфигурацию пространства. Постоянно меняется яркий боковой или контровой рассеянный свет, отчего спектакль становится похож на сон — и трудно придумать менее затасканное сравнение.
Термин, которым названа постановка, означает форму музыкального контрапункта, менее развитую, чем фуга. Весь спектакль сопровождает музыка, и под нее люди-призраки на нескольких языках декламируют тексты. Разброс авторов впечатляет — от Данте до Кафки, от Бюхнера до Феллини. Завораживающее слух и зрение действо Франсуа Танги кем-то может быть принято и за театральное шарлатанство. Но на старом фестивале в очень старом европейском городе оно смотрится весьма уместным: "Ricercar" звучит и выглядит реквиемом по умершей Европе, воспоминанием об отошедшей в мир иной великой классической культуре. И тут обвинения режиссеру в самоповторах вообще смехотворны: красиво вздыхать о том, что ушло навсегда, можно до последнего вздоха.
Другой известный французский режиссер-автор, Жоэль Помра, напротив, искренне озабочен проблемами сегодняшнего социума. Его пьеса "Я дрожу" состоит из монологов и диалогов современных персонажей, которые на разные лады ужасаются нынешним временам и нравам. Но если не понимать текста, то по тому, как выглядит спектакль господина Помра, ни за что не предположить, что автор стремится пробудить в зрителях гражданские чувства. "Я дрожу" — причудливая и впечатляющая смесь кабаре и визуального театра. Практически пустую сцену иногда скрывает поблескивающий концертный занавес, а когда он исчезает, действие то дробится на короткие эпизоды-вспышки, то вообще перемещается за экран-задник, где люди и предметы выглядят нереальными, словно утопленными в мутной воде. И трудно сказать, на что больше делает ставку господин Помра — на силу слова или на броскость театральной формы. Но судя по реакции некоторых французов, в таком театре понимать язык с пятого на десятое лучше, чем понимать каждое слово.