Заброска на океан

Хмурый, небритый, как будто бы заспанный человек никакого возраста в плаще неопределенного бежеватого цвета, наглухо застегнутом на все пуговицы, и со странным горбом — не на спине, а на груди — указал мне свободное место на деревянной лавке у стены. Я покосился на огромные фанерные ящики по всему полу просторного самолетного трюма. Человек ухмыльнулся: "Про ядерный чемоданчик слыхали когда-нибудь? Ну вот это он и есть. И техника, и мы сами, и весь спецборт. Щас все внутри этого чемоданчика полетим".

Самолет был военный, пузатый, тяжелый, те ящики тоже, видать, весили немало, так что лететь пришлось долго. Не три часа, как летит нормальный пассажирский рейс из Нью-Йорка в Сиэтл через все Штаты ровно поперек — от океана до океана, а целых пять, пожалуй. Внутри сильно гудело и временами мелко трясло. Лавки оказались узкими и жесткими, а нормальных кресел не было ни одного. Из помятого китайского термоса с хризантемами можно было налить себе горького чаю в пластмассовый стаканчик. Когда я добрался, перелезая через чьи-то ноги и какие-то тюки, до пилотской кабины и спросил, где здесь туалет, один из летчиков неопределенно махнул через плечо: "Там сзади ведро". Ведро я нашел в самом хвосте, у грузовой рампы — оно было полное до краев, так что пришлось терпеть до посадки.

Это была передовая группа обеспечения систем специальной космической связи президента Российской Федерации, перемещавшаяся на новую точку развертывания по ходу официального визита главы государства в США. Дело давнее — 14 лет прошло, так что теперь, наверное, я уже не нанесу ущерба обороноспособности родины, если раскрою секрет, что групп этих у президента было две, и они по ходу его перемещений обслуживали связь попеременно, заранее залетая в следующий пункт пребывания первого лица и там устанавливая свое страшно стратегическое оборудование.

Ну так вот, Ельцин со свитой полетел из Нью-Йорка в Вашингтон, там его ждала заранее развернутая группа связи номер два. А первая группа, отработав в Нью-Йорке, перелетала теперь в Сиэтл, к следующему пункту президентского турне. Нескольким газетным репортерам, сопровождавшим делегацию, предложили тоже "заброситься" на западное побережье заранее. О том, до какой степени специальным рейсом придется лететь, как-то не предупредили.

Едва самолет оторвался от взлетной полосы, персонал "ядерного чемоданчика" по команде того типа в плаще деловито раскатал прямо на ящиках со своим таинственным грузом спальные мешки и мгновенно заснул. Чувствовалась многолетняя привычка к таким перелетам. Прочие пассажиры тосковали на лавках или бесцельно бродили в узких проходах, время от времени натыкаясь на самые странные грузы, размещенные тут и там. Между прочим обнаружилась высоченная, в человеческий рост, стопка новеньких автомобильных покрышек, поставленная на попа трехспальная кровать с белым кожаным изголовьем, гигантский, как старый шифоньер, двустворчатый холодильник из полированного алюминия, а также восьмицилиндровый двигатель в заводской упаковке с эмблемой Mercedes. "Посольские вечно суют свою контрабанду,— бурчал один из летчиков,— отвези в Москву да отвези".

В Сиэтле нас посадили на какую-то военную авиабазу. Человек в плаще — по всем повадкам старший — привычно распоряжался выгрузкой ящиков. Потом вдруг вытащил наружу свой грудной горб — это был обыкновенный телефонный аппарат с круглым диском номеронабирателя, только ко дну его была прикручена синей изолентой пластмассовая плоская коробка. Прижимая аппарат к животу, человек снял трубку, набрал номер из двух цифр и сказал кому-то, не поздоровавшись: "На точке. Работаем. В графике". Потом засунул телефон обратно за пазуху и полез в подъехавший автобус. Мы пошли за ним — президент должен был прилететь сюда только утром, и у нас впереди был совершенно свободный вечер, да еще ночь.

Говорят, Сиэтл — потрясающе красивый город. Но я его совсем не помню, потому что практически ничего не видел. Час за часом мы бродили, глядя себе под ноги, с человеком в плаще, который назвался Иваном Геннадьевичем, и слушали рассказы и повести про странную жизнь его вечно летающей команды.

Совсем поздно, уже ночью, мы вышли на яркий неоновый свет круглосуточного рыбного рынка недалеко от порта, на Пайк-Плейс. Зачем-то погуляли, продолжая разговор, между рядами закопанных в лед тунцов, палтусов и крабов. Потом сели в пустой кофейне за углом. Тут совсем не по-американски пахло хорошим кофе, на стеллажах стояли пакеты с разной арабикой и мокко, пирамиды забавных кружек и кофейников, украшенных смешной зеленой эмблемой с толстопопой зеленой русалкой, задравшей вверх почему-то сразу два своих хвоста. Мы пили из огромных стаканов капучино под высоченной шапкой молочной пены и заедали забавными коржиками, чем-то похожими на давние, привычные, по одиннадцать копеек, из школьного буфета, только с кисловатыми ягодами смородины внутри.

Это я потом выяснил, что кофейня была уникальным историческим местом, можно сказать, мемориалом — самым первым на свете Starbucks, их тогда за пределами Штатов вовсе не было, да и в самой Америке сеть только-только пошла в гору. Коржики же оказались старинным британским удовольствием — из Шотландии родом, под названием scones. Черт знает, как это по-русски: сконы, сконзы, скоунзы, что ли.

Они легкие, рассыпчатые, и проще их придумать ничего не возможно. Я вот, пока писал это, опять испек, теперь жую. Там для начала надо в широкой удобной миске смешать полкило обычной (в смысле — не хлебопекарной) пшеничной муки с горсточкой муки кукурузной, горсточкой мелкого сахарного песка, чайной ложкой соли и двумя пакетиками пекарского порошка-разрыхлителя. Нарубить мелкими кубиками полпачки очень холодного, а лучше даже подмороженного масла, всыпать в эту сухую смесь и быстро перетереть между ладонями так, чтобы получилась равномерная мелкая крупка вроде панировочных сухарей. Вывалить туда же полную чашку мелкого черного изюма или каких-нибудь сушеных ягод (лучше всего черной смородины, но подойдет и клюква, и мелкая вишня, и черника), заранее — за час-другой — облитых рюмкой водки или рома. Перемешать опять.

Тут пора включить духовку — пусть заранее разогреется до 200°С — и приготовить противень — застелить бумагой для выпечки и слегка смазать ее сливочным маслом.

Дальше влить в миску с тестом полтора стакана молока — тоже чем холоднее, тем правильнее — и энергично замесить тесто при помощи двух вилок, чтоб зря не грелось от тепла ладоней.

Как только тесто соберется в аккуратный гладкий ком и отстанет от стенок миски, выложить его на припудренную мукой доску, расплющить в блин толщиной сантиметра три и чайным стаканом или все-таки специальной металлической выемкой подходящего размера вырезать этакие толстенькие шайбочки. Расположить их на противне свободно, чтоб не слиплись, когда поднимутся. Смазать взбитым яйцом и поставить в духовку минут на 15-20, пока не подрумянятся сверху и пока спичка, воткнутая в самый толстый экземпляр, не выйдет наружу сухой.

За эти вот скоунзы (или сконы, и сконки, или как их там) надо будет приниматься практически немедленно, пока теплые. При этом перед каждым укусом полагается выложить на краешек кусочек холодного масла, намазать сверху каким-нибудь душистым джемом — малиновым, например, апельсиновым или, скажем, абрикосовым — и откусывать тут же, пока масло не успело растаять.

Иван Геннадьевич, вы ведь читаете это и все узнаете, хоть я теперь для конспирации все-таки сменил вам имя. Отзовитесь, что ли. Расскажите опять, как жизнь. А я вас теми коржиками угощу. Помните коржики?