В Грузии вновь требуют замены российских миротворцев в зонах конфликтов. На прошлой неделе из-за терактов в Сухуми и Гаграх Абхазия закрыла границу с Грузией. Уже много месяцев фактически закрыта граница и между Грузией и Южной Осетией. Закрытые границы открывала для читателей "Власти" спецкорреспондент ИД "Коммерсантъ" Ольга Алленова, побывавшая в Южной Осетии.
"Если нас тут не будет, это уже война"
Сегодня проехать в Южную Осетию из Северной сложнее, чем еще год назад. Несмотря на поручения, данные Владимиром Путиным российскому правительству, которые подразумевают развитие отношений с Южной Осетией и Абхазией как с российскими регионами, пограничный контроль только ужесточился. Раньше пограничники довольствовались беглым осмотром багажников автомобилей. Теперь люди в белых перчатках досконально осматривают салоны и даже двигатели. На границе собирается пробка, отнимающая час-полтора.
У южан, часто выезжающих к родственникам в Северную Осетию, это вызывает недовольство. Они считают, что премьер Путин просто не знает, что его распоряжения не выполняются, а если Путин узнает, пограничникам не поздоровится. Когда я возражаю, что такой порядок на границе соблюдается по указу властей, южане возмущаются. Они не верят, что поручения Владимира Путина имеют декларативный характер — для создания имиджа России на Западе. Поэтому не понимают, почему до сих пор в Южной Осетии не построен ни один завод и не открыто ни одно малое предприятие, хотя республика живет полностью на российские деньги. И почему работать в Южной Осетии, кроме силовых структур, негде. "Разве России выгодно нас кормить? — спрашивают они.— Разве не выгодно создать здесь предприятия, чтобы мы сами зарабатывали деньги?"
В Джавском районе Южной Осетии машина уходит вправо — здесь начинается объездная дорога, которая строится уже два года на деньги из российского бюджета. Дорога представляет собой насыпь из гальки: чтобы доехать по ней до Цхинвали, надо потратить полтора часа. В прошлом году по прямой дороге через грузинские села этот путь занимал всего 20 минут. Теперь Транскам закрыт.
— Ситуация резко изменилась,— говорит помощник командующего коллективных сил по поддержанию мира (КСПМ) в зоне конфликта Владимир Иванов.— Дорога закрыта не без причины: участились подрывы, теракты, обстрелы в зоне конфликта. Теперь, чтобы доставить, например, больного из грузинского села Кехви в тбилисскую больницу, требуется согласование с миротворцами. Мы выделяем сопровождение — и только так гражданское население может преодолевать этот участок. В этом году сопровождено более 250 таких колонн.
Мы едем на пост миротворцев в Тамарашени на окраине Цхинвали. Сразу за постом начинается грузинская территория. На дороге пусто. В стоящих поблизости домах — тоже. Такой тишины здесь не было никогда.
— Вот здесь недавно разорвались четыре гранаты,— говорит старший поста, молодой капитан.— Ночью, как это обычно и бывает, кто-то начал стрелять по посту.
— А кто стрелял, установили? — спрашиваю я.
— А как установишь? Тут одно село осетинское, второе — грузинское, и все на одном пятачке. Одни говорят, что грузины стреляют, другие на осетин показывают.
— Какой же смысл в вашей работе, если вы не можете ни предотвратить это, ни разобраться?
Мой вопрос задевает миротворцев за живое.
— Так если нас тут не будет, тут четырьмя гранатами не ограничится,— горячо говорит капитан.— Ведь этими обстрелами просто провоцируют обострение. Если тут будет стоять местная полиция или армия — это уже война.
— И потом, мы ведь не только на постах стоим,— вмешивается в разговор капитан Иванов.— Фиксируем любые нарушения, например сооружения незаконных постов. Таких с обеих сторон более 20. Об этих нарушениях оповещаются стороны конфликта, а также наблюдатели ОБСЕ. А еще мы доставляем гуманитарные грузы, разминируем территорию. В прошлом году мы разминировали более 50 точек. Представляете, что это такое? Их же периодически устанавливают, чтобы это привело к чьей-то смерти и вызвало недовольство местных жителей. Вот недавно в Эргнети парень молодой, пастух, подорвался на мине. Сразу после этого, в ночь, в этом районе началась сильная перестрелка. Почти два часа стреляли с двух сторон.
"Наши молодые ребята рвутся в бой"
14-летний эргнетский пастух по фамилии Инаури нашел взрывное устройство на окраине Эргнети, поднял его, чтобы рассмотреть, и в этот момент раздался взрыв. Прибежавшие местные жители обнаружили тело подростка — без головы и рук. На следующий день на эргнетском КПП, разделяющем южноосетинскую и грузинскую стороны, началась ожесточенная стрельба. Досталось и прибывшей на место группе мониторинга ССПМ, и ОБСЕ: автомобиль ОБСЕ получил две пробоины. Стрельба продолжалась несколько часов и задела жилые кварталы. Три жителя Цхинвали получили ранения, один из них умер на следующий день в больнице.
На южной окраине Цхинвали, недалеко от эргнетского поста МВД Грузии, южноосетинские милиционеры говорят, что "грузины мстят за своих убитых". Грузины утверждают, что стрельбу начали с осетинского поста.
— Я тут как раз дежурил в ту ночь,— рассказывает старший южноосетинского поста Дмитрий Дударов.— Начался массированный обстрел: стреляли из РПГ и автоматов. Минут 20. Потом я дал команду открыть огонь.
— Зачем же вы дали такую команду? — спрашиваю я.— Ведь из-за этого могла начаться война.
— А что мне надо было — ждать, пока нас всех тут положат? — зло говорит Дударов и уходит в вагончик для личного состава.
В 10 метрах от поста стоит большой грузовой контейнер, возле которого местные жители торгуют сахаром, мукой и макаронами. Когда-то в этом районе работал знаменитый в регионе Эргнетский рынок. Жители Грузии, Южной и Северной Осетии ездили сюда за товаром. Торговали продуктами питания, водкой, ГСМ, сигаретами. Часто нелегально. В 2004-м власти Грузии закрыли рынок, назвав его местом сбыта контрабандной продукции. Однако не все смирились с закрытием. Супруги Клара и Хаджумар по-прежнему торгуют, но уже не на рынке, а у поста. Из Грузии возят сахар, который дешевле российского и который покупают осетины. Из России — макароны и муку, которые покупают грузины. Этот магазин-контейнер — чуть ли не единственное, что связывает сегодня жителей Южной Осетии и Грузии. Во время последнего обстрела контейнер пробило пулями, и его дно до сих пор засыпано сахарным песком.
— Мы бы, конечно, уже давно уехали,— говорит Клара.— Надоело все время в подвале прятаться, когда стреляют. Дети всего боятся. Да куда ехать? У кого родня в Северной Осетии, те уехали — только мужчины их здесь. А у нас никого в Северной Осетии нет. Вот и живем на войне уже 15 лет.
Мимо нас проезжает легковая машина, в которой едут женщины в черных платьях.
— Грузинки,— говорит Клара.— Ездят за товаром или к родным. Хорошо хоть, им еще не запретили здесь ездить. Простые люди ни в чем не виноваты.
Я спрашиваю Клару, нужны ли в Южной Осетии российские миротворцы.
— Конечно! — отвечает Клара.— Если они уйдут, все осетины отсюда убегут. Грузины этого и хотят.
Из вагончика выходит Дмитрий Дударов и машет мне рукой.
— Я вам вот что скажу,— говорит он.— Лучше собаке один раз отрубить хвост, чем резать его по кускам. Понимаете, о чем я? Быстрее бы все это разрешилось! Наши молодые ребята рвутся в бой. Надоела им вся эта ерунда. Ни войны, ни мира.
"Разоружать людей бесполезно"
Ночью в Цхинвали был выпускной бал. Город, пустынный днем, превратился в оживленную столицу. Девушки в бальных платьях гуляли по улицам. На концертной сцене рядом с артистами группы "Премьер-министр" стоял президент Эдуард Кокойты, призывавший всех к единению и победе. В атмосферу вечера не вписывались только молодые парни в камуфляже, которых здесь было довольно много. Молодому человеку в Цхинвали найти работу несложно — в МВД и минобороны принимают практически всех. Зарплата в силовых ведомствах — от 7 тыс. руб. и выше. Это неплохие деньги для Южной Осетии. Сколько всего военнослужащих в республике, никто не знает. Это военная тайна. Но, глядя на гуляющих под руку с выпускницами парней в камуфляже, я понимаю, что в штате у силовиков — все мужское население Южной Осетии.
Грузинскую сторону это беспокоит. Тбилисские чиновники говорят о высоком уровне милитаризации Южной Осетии. Речь не только о тяжелой технике и артиллерии в Джавском районе (Джава находится вне зоны конфликта, и поэтому по требованию командования ССПМ туда было выведено вооружение южноосетинской армии). Речь о том, что каждый мужчина в Южной Осетии вооружен и обучен, и это делает ее возвращение в Грузию практически невозможным.
Командующий североосетинским батальоном ССПМ Казбек Фриев считает, что проблема региона не в количестве военнослужащих.
— Каждый житель Южной Осетии вооружен, об этом знают все,— говорит комбат.— Разоружать людей бесполезно — у каждого в огороде еще со времен войны хранится оружие. Был период, когда местные жители чувствовали себя брошенными на произвол судьбы, и теперь их трудно убедить в том, что кто-то их защитит. Люди боятся войны. Хотят быть уверенными в том, что защитят свой дом. Но одно дело, когда они сидят со своим оружием дома и представляют собой неконтролируемую среду, а другое — когда это военнослужащие, подчиняющиеся уставу и предупрежденные об уголовной ответственности в случае нарушения закона.
"В какой-то момент у них нервы не выдержат"
Главной проблемой миротворцев комбат Фриев называет полицию и спецслужбы Грузии.
— Если у них задание кого-то задержать или обстрелять, они это делают, не глядя на то, что ты в форме миротворца.
— Почему же задерживают ваших людей?
— Зуб у них на нас. Они путают нас с южноосетинскими военными. И стреляют по нашим постам часто.
Почему у грузинских спецслужб зуб на североосетинский батальон, мне в свое время объяснили в самой Грузии. В североосетинском батальоне служат в основном жители Южной Осетии. Это, по мнению грузинской стороны, противоречит сочинским соглашениям и легализует еще одно южноосетинское подразделение. У комбата Фриева на этот счет своя точка зрения: в соглашениях не указано, кто должен служить в североосетинском батальоне. И батальон не перестает быть североосетинским оттого, что в нем больше половины местных жителей.
— Ну давайте распустим по домам эти 500 человек, которые обучены лучше, чем обычные военные,— говорит он.— Через месяц вы попросите собрать их обратно. Здесь выросло целое поколение молодых людей, которые уже сами все решают. В какой-то момент у них нервы не выдержат, и они скажут: мы идем воевать. А грузинская сторона думает, что тут миротворцы всем заправляют. А мы тут стоим, чтобы войны не было. Молодежь горячая, не понимает, что такое война.
Я спрашиваю полковника, почему в его батальоне не служат жители Северной Осетии.
— Потому что зарплата в нашем батальоне — 7-8 тыс. руб.— отвечает комбат.— На эти деньги из Северной Осетии сюда ехать никто не хочет. Тут ведь еще и стреляют.
Служить под командованием легендарного Фриева почетно. 60-летний полковник сам тренирует своих солдат в горах, делает вместе с ними многокилометровые забеги и придумывает, где брать продовольствие и бензин, когда нет денег. Говорят, что у Фриева солдат не бывает голодным. А еще рассказывают, как по приказу комбата местные изобретатели усовершенствовали БТР-70, заменив два двигателя на дизель. "Приехали к нам даже сухопутчики из Ростова, удивились, что такая экономия топлива выходит, и теперь в российской армии будут так переделывать БТР",— рассказывают офицеры во время перекура на пятачке у штаба батальона.
А еще показывают фотографию хвостовой части гранаты, которую миротворцы нашли после очередного обстрела в огороде местного жителя. На хвосте нацарапано: "Путин казел".
— Прям как в кино,— смеются офицеры,— когда на снарядах писали: "Смерть фашистам".
"Конечно, нас провоцируют"
На следующее утро мы отправились на посты североосетинского миротворческого батальона. Первый — у Цхинвальского авторемонтного завода. Вокруг бетонные скелеты разрушенных еще в конце 80-х заводов. У одного из таких скелетов миротворцы оборудовали небольшое помещение, поставили шлагбаум и разбили огневые точки прикрытия. По этому посту, по словам военнослужащих, стреляют особенно часто.
— Последний раз стреляли со стороны Эргнети,— говорит командир взвода Геннадий Цховребов и показывает рукой на овраг, над которым виднеется дорога. На дороге, в нескольких десятках метрах друг от друга, расположены южноосетинский пост МВД и пост грузинской полиции. Присмотревшись, понимаю, что это тот самый эргнетский пост МВД, на осетинской стороне которого я была накануне. Стоя на расстоянии, действительно трудно понять, с какого именно поста — грузинского или осетинского — началась стрельба.
— Мы не стреляем,— говорит лейтенант.— Наша задача — определить, откуда стреляют, и передать в штаб. Хотя, конечно, нас провоцируют. Хотят, чтобы мы стрелять начали.
Я тоже провоцирую миротворцев.
— Вы же осетины,— говорю я.— Стреляют по вашему городу. Вам не стыдно наблюдать за всем со стороны?
Лейтенант вспыхивает.
— Если мы станем стрелять, снаряды полетят вот в эти дома,— говорит он, показывая на стоящую неподалеку пятиэтажку.— Там живут наши знакомые, даже родственники. Они ни в чем не виноваты!
Я смотрю на дом. На балконе третьего этажа молодая женщина качает ребенка. На стене дома — многочисленные следы от пуль.
"А кто сказал, что чеченцам запрещено быть миротворцами?"
Второй пост расположен на высоте "Церковь" прямо над городом. До 2004 года эта высота была свободной, но после активизации силовых действий, которые здесь связывают с именем тогдашнего министра обороны Грузии Ираклия Окруашвили, ее занял осетинский батальон.
Мы стоим на развилке дорог, на высоте 1500 м. Под нами, как на ладони, лежит Цхинвали.
— Если бы Окруашвили сюда дошел в 2004-м, Цхинвала* уже бы не было,— говорит старший поста Аведик Наниев.
Мы поднимаемся выше и сворачиваем вправо. А прямо уходит дорога на уже печально известную высоту "Паук", за которую в 2004-м шли настоящие бои. Сейчас на "Пауке" стоит чеченский батальон "Запад". Об этом знают все местные жители, но официально на эту тему никто говорить не хочет. За последние месяцы на "Пауке" сменилась уже третья рота "Запада" — благодаря этой ротации весь батальон изучил местность. Говорят, что чеченцы стоят здесь не случайно. Мол, в случае войны они смогут лучше русских солдат защищать город. Говорят также, что, когда здесь появились чеченцы, стычки на здешних постах прекратились. Мол, бывало, грузинские мужчины оскорбляли русских миротворцев, но с чеченцами такого никто себе не позволяет. Но попасть на "Паук" журналистам не удается. Вот и Аведик отделывается общими фразами: "Ну стоят чеченцы, ну и что? Обычные ребята". Примерно так же на мои вопросы отвечали и официальные лица: "Подразделение находится в составе миротворческих сил и прислано сюда по разнарядке из Северо-Кавказского округа, а кто сказал, что чеченцам запрещено быть миротворцами?"
Пост "Церковь" назван так из-за крошечного каменного сооружения прямоугольной формы на вершине горы. Это церковь Мцхета XVIII века. Бойцы выложили пол церкви плиткой и оставляют перед входом оружие — внутрь с оружием нельзя.
Чуть ниже церкви выстроен каменный домик для отдыха личного состава. Здесь стоят несколько кроватей и телевизор. В соседнем сарае — целая коллекция хвостов от 122-миллиметровых мин. Бойцы хранят их как память о лете 2004 года. Говорят, за ночь тогда здесь падало около 20 мин.
На этой высоте все как на войне, но во время передышки. Откуда-то из кустов раздается свист — значит, дозорный увидел кого-то постороннего. Лают пригретые военными собаки — чуют чужого. На высоту поднимается местный житель и, подняв ладонь в приветственном жесте, о чем-то говорит со старшим поста. Потом оба уходят вниз. Поднятая ладонь — это как опознавательный знак. Так местные приветствуют друг друга. Спускаясь обратно с вершины к селу Приси, я вижу, как выстроившиеся у обочины дороги маленькие дети поднимают руки, приветствуя наш "уазик" таким же жестом.
*В русском языке принято употребление грузинского названия столицы Южной Осетии — Цхинвали. Осетины называют свой город исключительно Цхинвал.
"Мы хотим, чтобы мы рассматривались как субъект РФ"
 Президент Южной Осетии Эдуард Кокойты рассказал, почему он недоволен российскими миротворцами и чего ждет от российских властей. — Что-то изменилось после принятия российскими властями постановления об укреплении связей с Южной Осетией? Судя по тому, что я вижу,— ничего. А если судить по госгранице, там стало еще больше сложностей. — Я бы не согласился с вами. Пока что все находится в том же состоянии, что и раньше. Данное поручение президента РФ — это не просто поручение, это большой объем работы. Мы и нашей общественности объясняем, что да, это действительно историческое и мужественное решение, но нужно проработать много документов, чтобы все это соответствовало законам РФ. Думаю, результаты будут со временем. — Хотелось бы узнать подробнее, чего вы хотите от реализации этого поручения. — Самое главное — это пересечение госграницы. Потому что эта граница для каждого осетина — боль. И в идеале мы бы ставили вопрос, чтобы ее вообще убрать. И создать зону экономического благоприятствования, чтобы и грузинская сторона в этом была заинтересована. Чтобы в эту зону входили также Горийский район Грузии и Алагирский район Северной Осетии. И конечно, мы хотим, чтобы мы рассматривались как субъект РФ. — Трудно поверить, что такое возможно. — Да, у нас много проблем. Но не всегда все так, как выглядит. У нас тоже есть средства, чтобы разукрасить все фасады домов в Цхинвале, как это делает Саакашвили у себя, но мы не популисты. Мы хотим решать социальные вопросы, а не красить дома. У нас все крестьяне освобождены от выплаты налогов на приусадебные участки, на крупный рогатый скот — а посмотрите, какие кабальные условия создаются для крестьян в Грузии. Грузинский крестьянин не может зайти в лес без лицензии и налога, который он должен платить режиму Саакашвили, чтобы собрать грибы. Все оросительные каналы идут в Грузию через территорию Южной Осетии. Мы эту воду грузинским крестьянам передаем бесплатно. А что там творится? За то, что они получают воду через нашу оросительную систему, режим Саакашвили снимает с них налоги больше, чем пенсия простого крестьянина. Кстати, многие граждане Южной Осетии, которые живут на территории, оккупированной Грузией, хотят жить с нами. Они не признают администрацию Санакоева, у них есть претензии к Саакашвили, и они хотели бы жить в составе РФ. Это движение настолько серьезно по всей Грузии, что сегодня в эти села уже назначаются главами сотрудники МГБ, чтобы контролировать ситуацию и давить на людей. — Но в Южной Осетии тоже не все так хорошо. Много людей уезжает из-за безработицы и угрозы безопасности. — Не согласен насчет безработицы. У нас тут рабочих рук не хватает. Могут уехать те, кто очень высокого мнения о себе. Есть категория людей, которые хотят работать только министрами. Но у нас министров не так много, чтобы удовлетворить все потребности. Зато у нас есть много вакансий по линии МВД, комитета госбезопасности, минобороны. Это вакансии с хорошими зарплатами — не меньше, чем в Российской Федерации. Есть места в образовательной сфере. В отдаленных селах зарплата учителя на 50% выше, чем в Цхинвале,— у нас нехватка этих специалистов. Так что этот ваш тезис о нехватке рабочих мест я не принимаю. Что касается страха людей — тут я согласен. Эта политика запугивания и террора проводится властями Грузии, чтобы люди все бросили и уехали. — Не окажется так, что через несколько лет тут некому будет жить? — Это все сказки. Может быть, грузинским политикам очень этого хотелось бы, но, я думаю, скоро даже жители небольших грузинских сел, прилегающих к Южной Осетии, попросятся в состав нашей республики. У нас строится газопровод, и к концу этого года основная магистраль дойдет до Цхинвала, а в следующем году — до заброшенных ущелий, где даже в советские времена не было газа. И туда начнут возвращаться люди. И Саакашвили недаром нервничает по поводу этого газопровода. Значит, мы на правильном пути. — Каков бюджет республики в этом году? — Это секрет. Но намного больше, чем в прошлом. — А почему это секрет? — Вы, может быть, спросите меня, сколько у нас человек в вооруженных силах и какая техника у нас на вооружении? — Но вы сказали о хорошей зарплате, вот мне и стало интересно, каков бюджет республики. — Да, зарплата хорошая. Рядовой в силовых структурах получает от 6-7 тыс. руб., офицер — от 14 тыс. руб. — Провокации, обстрелы и взрывы в зоне конфликта стали обычным делом. Грузия и европейское сообщество предлагают изменить миротворческий формат в Южной Осетии. Вы категорически против. Почему? — Грузия избрала новую тактику террора, потому что сегодня Южная Осетия в социальном плане серьезно опережает Грузию. И сегодня уровень жизни в Южной Осетии намного выше, чем в Грузии, а цены на стратегические товары ниже, в том числе и на электроэнергию. Эти факты не дают спокойно жить Грузии. Поэтому она начинает проводить диверсионные акты, обстреливает Цхинвал, чтобы напугать людей. Все последние взрывы на территории Абхазии производятся с той же целью — чтобы напугать людей, чтобы отдыхающие не ехали в Абхазию. Грузия избрала тактику государственного терроризма, и ее почему-то поддерживают и европейцы, и Соединенные Штаты. — Но ни миротворцы, ни наблюдатели ОБСЕ не могут установить, кто начинает стрельбу. Какой тогда смысл в их работе? — Для меня, конечно, прежде всего важна безопасность граждан Южной Осетии. И сегодня у нас тоже есть вопросы к командованию миротворческих сил, потому что у них часто не хватает смелости. И когда офицер, генерал, обещает нам ликвидировать незаконные грузинские фортификационные сооружения и не сдерживает свое слово, я этого не понимаю. Миротворцы имеют право по мандату сметать любые фортификационные сооружения с обеих сторон, но они этого не делают. Они даже боятся докладывать своему руководству о том, что российский и североосетинский батальоны подвергались в течение четырех часов обстрелу со стороны Грузии. Я думаю, если бы президент России знал, что миротворцы подвергались обстрелу, он бы принял жесткие меры. — Вы сейчас говорите о командующем ССПМ генерале Кулахметове? — Да, он дал слово генерала, что ликвидирует незаконный грузинский пост на Авневской высоте, которая была подконтрольна вооруженным силам Южной Осетии. В свое время по требованию командования ССПМ мы вывели оттуда свои подразделения, а через месяц туда поднялась грузинская полиция и начала там окапываться. Мы их блокировали, но он дал мне слово, что, как только мы выведем оттуда своих людей, он ликвидирует этот пост. Но до сегодняшнего дня этот хорошо укрепленный блокпост, где могут одновременно находиться до 7 единиц бронетехники и вести огонь по осетинским населенным пунктам, не ликвидирован. То есть мы выполняем требования миротворцев, а грузины — нет. Но, тем не менее, мы считаем эту миротворческую операцию уникальной. С приходом Саакашвили многое, конечно, изменилось. Они стали стрелять по миротворцам, и в то же время Грузия на разных уровнях поднимает вопрос о российских миротворцах и их деятельности. На мой взгляд, российская сторона должна более жестко ставить вопрос перед европейцами о поведении Грузии по отношению к миротворцам. — Почему же вы все-таки против замены российского контингента на международный? — Потому что это ничего не изменит, во всяком случае, в лучшую для нас сторону. Грузинский миротворческий батальон уже давно вышел из-под юрисдикции российского командования, хотя по соглашениям, достигнутым на СКК, этот батальон обязан подчиняться командующему Кулахметову. И это тоже не должно остаться без внимания европейского сообщества, которое так хочет сюда привести каких-то новых миротворцев. Если грузинские миротворцы ни во что не ставят соглашения и договоренности и не считаются с российским командованием ССПМ, то они ни с кем считаться не будут. Я уж не говорю о том, что для нас миротворцы Прибалтики и Украины будут такими же агрессорами, как и грузины. Потому что эти страны вооружают и поддерживают Грузию. У них тут нет своих граждан. А у России есть. И зная их желание навредить Российской Федерации, мы считаем, что им здесь нечего делать. |
|
"Мы перманентно теряем территорию"
Председатель североосетинской общественной организации "Гражданская инициатива", бывший премьер Южной Осетии Олег Тезиев, создававший в начале 1990-х южноосетинскую армию, утверждает, что бюджет Южной Осетии уходит неизвестно куда. — Каково, по-вашему, решение проблемы Южной Осетии? Все зависит только от Кремля, как об этом любил говорить Шеварднадзе? — Вы были в Цхинвале? Видели, что там изменилось? — Ничего. Несмотря на постановление Путина. Даже не вывезли детей этим летом в Россию — в российском министерстве сказали, что у них нет для этого правовой базы. Режим на границе ужесточен. — Президент республики по-прежнему еще очень далек от решения этих проблем. Он вообще вряд ли понимает, как это все делать. К сожалению, он окружил себя людьми, многим из которых я лично ничего не доверил бы. Создается впечатление, что он боится там умных и деятельных людей. Но какие-то сдвиги все же есть. Вот возвращение премьера Морозова в Цхинвал. Вы знаете эту историю? Этот русский мужик вполне толковый. Его ведь вынудили уехать, а теперь вернули. К тому же скоро выборы в Южной Осетии. — И люди выберут Кокойты. — На этот раз в таком однозначном исходе я сомневаюсь. Он, конечно, очень плотно привязал себя к перспективе признания, это был хороший ход. Но кроме признания людям нужно еще кушать. К тому же Кокойты создал такую систему, когда любой, кто критикует верховного главнокомандующего, объявляется чуть ли не преступником. Мол, республика в состоянии войны — и в этот момент кто-то подрывает ее боеспособность. Главная проблема в том, что мы потихоньку, но перманентно теряем территорию и население. Когда были введены миротворческие части, поток людей хлынул обратно в Южную Осетию. А что происходит сейчас? За все эти годы не создано ни одного рабочего места. Нам говорят: мы сформировали бюджет. Где они его сформировали — в Кремле? В прошлом году у них бюджет был 647 млн руб., из которых 47 млн — собственный доход. А сегодня бюджет Южной Осетии — 2,5 млрд, а вместе с объездной дорогой и газопроводом — до 4 млрд руб. А в нашем Пригородном районе, где населения больше, бюджет значительно меньше. Ну ладно, не будем трогать газопровод и объездную дорогу, которая, кстати, уже давно должна была быть построена,— это целевые программы. Но 2,5 млрд руб. направляется на социалку — пенсии, пособия, зарплаты бюджетникам. Это огромный бюджет! — Но вы сами говорите про Пригородный район — если людей в Южной Осетии меньше, почему бюджет там больше? — Вот это и вопрос. Более того, есть основания полагать, что пенсионный фонд там не работает и люди по-прежнему ездят получать пенсии во Владикавказ. И в этом смысле наличие пенсионных денег в бюджете Южной Осетии вообще тогда непонятно. Там декларативно открыты программы кредитования малых предприятий, поддержка фермерства. То есть деньги выделяются, но следы этих инвестиций нигде не заметны. Не создано ни предприятий, ни фермерских хозяйств. То есть в итоге Россия не вкладывает сюда деньги — она их просто тратит. — Вы хотите сказать, что эти деньги используются не по назначению и в Москве об этом не знают? — Я не хочу сказать. Я говорю, что бюджетные деньги "плавают" в Южной Осетии и в Москве об этом знают. — Но если федеральный центр заинтересован вот в такой схеме, значит, ничего не изменится. — Там, видимо, заинтересованы конкретные люди, задействованные в определении траншей, а не весь федеральный центр. Зачем федеральному центру такая ситуация? Ведь речь идет об эффективности — центру нужна эффективная власть на местах. Почему они терпят Кадырова? Потому что он эффективен. Он, может быть, непрозрачен, но он что-то строит. А продолжение такой ситуации в Южной Осетии приведет к тому, что эта кормушка закроется не только для местных, но и для москвичей. Многие министры в Южной Осетии не знают не только своей отрасли — они даже окрестностей не знают, не выезжают в районы. Там произошла полная утрата инициативности. Люди чувствуют себя брошенными. Если так пойдет, через несколько лет там осетин не останется — и грузины спокойно и без всякой войны вернут республику. То есть тактика Саакашвили и его марионетки Санакоева, будоражащих людей вот этим состоянием полувойны-полумира, в этом плане оказывается близкой к тактике Кокойты. — Вы руководили армией Южной Осетии во время войны, а потом возглавляли правительство. Прошло много лет, а республика опять на грани войны. Что произошло? — При Шеварднадзе процесс все-таки шел по нормальному пути. Тогда в Южной Осетии был самый крупный на Кавказе Эргнетский рынок. Этот рынок потихоньку сближал людей. В 2004 году изменилась доктрина в Грузии по отношению к Южной Осетии. При Шеварднадзе была тенденция, что мы, мол, втянем Осетию в Грузию через Эргнетский рынок, через экономические связи. А Саакашвили изменил этот подход. У него такая либеральная точка зрения, что Эргнетский рынок — это теневой сектор, который мешает формированию инвестиционного климата. — Но он прав, ведь это была зона контрабанды. — Возможно. Но когда разрушаешь какую-то социальную конструкцию, то надо создать что-то взамен. Закрыть таможенную границу легко, но вместо этого можно было заключить какое-то таможенное соглашение Грузия--Южная Осетия... — И признать, что Южная Осетия — это не Грузия? — А что — разве это Грузия? Это вопрос политический, а я говорю об экономике, о том, что могут быть созданы какие-то элементы свободной экономической зоны в Южной Осетии. И конечно, необходимо подписание соглашений о невозобновлении военных действий. Но ничего этого не было сделано. Разрушив Эргнетский рынок, они парализовали экономическую деятельность Южной Осетии. На этом транзите работала вся активная часть жителей республики. И они добились, что население, вместо того чтобы зарабатывать самостоятельно и налаживать какие-то связи с грузинами, стало зависеть полностью от бюджета Южной Осетии, который в свою очередь зависит от России. То есть они замкнули население обратно на Россию и на жесткое противостояние. И многие сказали спасибо Саакашвили за то, что вернул людей к реалиям дня. |