В жизни семилетней Лизы Титковой из Калуги несчастья и везение пока пополам. Острый миелобластный лейкоз, то есть рак крови, превратил Лизу в тень. За год она вытерпела шесть курсов химиотерапии и вот вновь ожила. Опухоль исчезла полностью. В Германии для нее удалось подобрать неродственного донора костного мозга, это вообще большое счастье. Но €35 тыс. на трансплантацию у родителей Лизы нет, и девочка остановилась в шаге от выздоровления.
Через такой фейсконтроль мне еще проходить не доводилось. Представляете, вхожу в квартиру, меня усаживают на диван, Лиза подходит с увеличительным стеклом и внимательно так, не торопясь, очень придирчиво меня осматривает. И только потом, после осмотра, видимо, поняв, что иметь дело со мной все-таки можно, Лиза попросила разрешения станцевать. И тут же, не дожидаясь хотя бы моего кивка, радостно пустилась в пляс по комнате.
Еще год назад врачи сомневались, что эта калужская девочка умеет разговаривать и вообще хоть как-то выражать свои эмоции. Она была собственной тенью.
На самом деле у Лизы сейчас праздник и Лиза веселится. Она впервые за полгода приехала домой. Врачи из Российской детской клинической больницы отпустили их с мамой на несколько дней в Калугу. Поэтому Лиза носится по квартире, хватается то за одну игрушку, то за вторую, то за старшего брата Диму. Диму она запросто валит на пол и, громко смеясь, начинает целовать в щеки. Дима стесняется, в 11 лет чувства не принято выражать громко, но он явно доволен и счастлив. Титковы давно не собирались все вместе. Лиза полгода лежала в московской больнице, а до этого еще столько же в областном онкологическом центре.
Минут через десять в доме Титковых я понимаю, что не в состоянии остановить вызванные возвращением Лизы столпотворение и хаос. Лизе можно только подчиниться. И вот мы уже сидим на полу перед горкой элементов конструктора и бурно спорим, что же будем строить. Лиза настаивает на башне, Дима — на военной крепости, я пытаюсь доказать, что деталей хватит на оба варианта и нужно только решить, что будем строить сначала. Родители синхронно пожимают плечами.
Лизе этот спор быстро наскучивает.
— Я сваливаю! — буквально заявляет она, и мы гуськом — а куда деваться! — идем за ней в другую комнату, где Лиза предлагает оценить свои поделки из пластилина. Передо мной тут же выстраивают пчелу, черепаху, носорога и еще пару неопознанных животных. Я смотрю на уровень исполнения и понимаю, что это как минимум сильно. В самом деле, очень похоже, а главное — с настроением. Я искренне хвалю Лизу, а она, ничуть не кокетничая, только отмахивается, и не такое мы, дескать, можем.
Потом мы как-то неожиданно перемещаемся на кухню, где Дима мне рассказывает, как после победы России над Голландией гуляла вся Калуга, а таксистов без российских флагов прогнали с улиц.
— Он никогда не берет меня играть в футбол! Он монстр! — тут же закладывает мне Лиза своего брата. И улыбка при этом хитрющая.
— Елизавета, ты меня злишь,— отвечает на это Дима.— Ты же сама прекрасно знаешь, что играешь не в футбол, а в регби. Только успевай за мячом после тебя бегать.
— Зато я пенальти тебе забила! — парирует Елизавета.
Дима всем своим видом дает мне понять, что это была страшная случайность.
Мы вновь в детской комнате. На стул набрасывается одеяло, и стул превращается в сцену кукольного театра. Лиза прячется за стулом и дает свою версию спектакля "Колобок". Ее Колобок поочередно избавляется от всех желающих его съесть и при этом задорно поет песни из мультиков. Плюшевый медведь на словах Колобка "Не ешь меня, я тебе песенку спою" упал на пол замертво, но Лиза и бровью не повела — так и было задумано.
— А у вас не скучно,— выдыхаю я, когда мы остаемся с мамой и папой.
— И это мягко сказано,— вздыхают родители.
Лизина мама Люба рассказывает, что не прекращавшийся в этом доме тарарам враз стих, когда девочка сильно простудилась и никак не могла выздороветь. Когда сделали анализ крови, все стало понятно и очень страшно. После первой химии Лиза едва жива была, но последующие прошли лучше.
— Мы такие. Мы песни под капельницей распевали, волонтеры приходили и слушали, а мы их за нос щипали. Врачи узнали — убили бы нас,— улыбается Лизина мама Люба.
Врачи РДКБ надеялись, что донором костного мозга для Лизы станет ее брат Дима, но он не подошел. А без пересадки нельзя. Чтобы вылечить Лизу, необходим здоровый костный мозг. Через Фонд Морша, немецкий банк данных, удалось найти неродственного донора в Европе, это огромная удача. Но на активацию донора и лекарства до и после операции нужно €35 тыс.
А я смотрю на бедную, чего уж там, обстановку в квартире. Лизина мама Люба давно уже не работает, она ухаживает за дочерью, а слесаря папу сократили на родном заводе, и он теперь берется за всякую работу, какую только найдет в Калуге. Я понимаю: для этой семьи что €35 тыс., что €3 млн одинаково абстрактные суммы. Непредставимые для них суммы.
Я собираюсь уходить, мне пора обратно в Москву, в редакцию. А Лизавета все бегает вокруг и сначала стихи читает, а потом свои наряды демонстрирует. Наконец она убегает, но тут же возвращается с горстью конфет и вручает их мне.
— Спасибо, что зашли,— говорит мне Лизавета,— и приходите еще!
Лиза, я обязательно съем твои конфеты и еще угощу всех друзей — за твое здоровье.