Галерея "Риджина" открыла сезон выставкой, чье название содержит всевозможные, по преимуществу негативные, эпитеты, которыми добропорядочная публика обычно награждает фрондирующую молодежь, а та, в свою очередь, радостно берет их на вооружение. Куратор выставки Анатолий Осмоловский попытался сплотить воедино различные стратегии радикализма, существующие на московской художественной сцене, включив в экспозицию работы как уже хорошо известных своими эстетическими провокациями художников, так и начинающих enfant terrible.
Основной вопрос, который вызывает выставка — о границах понятия "радикализм", поскольку само желание художника быть радикальным — то есть актуальным, успешным и современным — кажется вполне непреложным. Эмоциональная агрессивность, присущая большинству представленных произведений, в сочетании с дорогой нарядной фактурой — огромные цветные фото, видеомониторы, различные звуковые и световые эффекты — ассоциируется с приемами, давно разработанными в рекламе.
Кроме того, выставку отличает ставка на скандальность поднятых тем, впрочем, давно уже ставших привычными в западной художественной практике: манипуляция массовым сознанием в масс-медиа (Гия Ригвава, Павел Брежнев), виртуально-психоделическая реальность (группа Fenso), экология (новая серия Олега Кулика, провозгласившего себя богом животных и имеющего претензию быть современным Франциском Ассизским). В этом же ряду бесконечный флирт с эдиповым комплексом и прочими фрейдистскими прелестями порядком подуставшего за прошлый сезон Александра Бренера и, напротив, довольно свежая трактовка тех же тем у Людмилы Горловой, во вполне традиционной живописной манере изображающей бунт детей. Список можно продолжить упрямым Дмитрием Гутовым, настойчиво реабилитирующим отечественную редакцию марксистской эстетики, и, наконец, самим Анатолием Осмоловским, внесшим вклад в проблему "новой телесности" изображением зажатого в струбцине младенца.
Все эти затеи, по-видимому, призваны сформировать образ художника-антигероя, способного шокировать публику. Но, как ни странно, куда большее раздражение публики вызвал последний проект Комара и Меламида, также использовавший рекламные приемы, но в совсем иных целях — для выяснения эстетического идеала русского народа. Видимо "Выбор народа" более точно обнаружил табуированные зоны в отечественном художественном сознании, к которым ныне, оказывается, принадлежит и идея о художнике как гласе народа. Проблематика выставки в "Риджине", столь оправданная в западном контексте, на нашей почве выглядит несколько искусственно. Возможно, что через некоторое время, заявленное выставкой направление окажется ведущим, но пока, несмотря на старания куратора, оно остается скорее желаемым, чем реальным.
Несколько лет назад для того, чтобы считаться радикальным и революционным художником, достаточно было только настаивать на отрицании идеологии постмодернизма, — Осмоловский сделал на этом блестящую карьеру. Следуя утверждению того же героя, заявившего в свое время, что после постмодернизма остается только кричать, многие это и делают. Причем кричат, мычат и гыкают на западный манер, но это вряд ли можно принять за новый полноценный художественный язык. А только заговорив на таком языке, художник может претендовать на революционность.
МИЛЕНА Ъ-ОРЛОВА