Выставка
В Эрмитаже открылась очередная выставка одной картины. "Обращение Савла" корифея маньеризма Пармиджанино рассматривала АННА Ъ-МАТВЕЕВА.
"Обращение Савла" Пармиджанино, "принца маньеризма", привезли из Художественно-исторического музея в Вене в рамках программы "Шедевры музеев мира в Эрмитаже": лучшие холсты в истории приезжают в Петербург из музеев всего мира, Эрмитаж тоже одалживает партнерам жемчужины своей коллекции. Это своего рода жест роскошного музейного тщеславия — помимо доброй традиции ходить в гости обе стороны подчеркивают принадлежность к мировому топ-листу художественных собраний.
В свете всего этого музейного гламура нынешний экспонент — Джироламо Франческо Мария Маццола по прозвищу Пармиджанино (то есть "малыш из Пармы") — смотрится даже несколько загадочно. Он хотя и великий художник, но менее "позитивный" и более проблемный персонаж, чем того требует его слава и выставка одной картины. При всей красоте его сюжетов и отточенности техники Пармиджанино не сделал образцовой художественной карьеры. Похоже, что он и жил слишком страстно, и увлекался слишком многим, чтобы безбедно шагать по карьерной лестнице, да и умер в 37 лет, не успев достигнуть вершины собственного творчества и находясь вдали от родины в бегах от преследований за долги. Современники утверждали, что Пармиджанино помимо живописи занимался алхимией и что она-то его и сгубила в столь раннем возрасте,— до сих пор неизвестно, как именно.
"Обращение Савла" — одна из самых спокойных картин Пармиджанино. По крайней мере, в смысле технологическом. Во множестве других холстов доказательству собственной художнической дотошности Пармиджанино жертвует всем: и сюжетом, и композицией, и пластикой своих картин. Самый знаменитый его портрет — "Автопортрет в выпуклом зеркале" — при всей своей тонкости все же техническое упражнение: выпуклое зеркало, и то, как оно отражает очень маленькое лицо и очень большую вытянутую вперед руку, интересует художника куда больше, чем главный герой картины. Его мадонны и портреты смертных женщин тоже показывают, что Пармиджанино, как и всех маньеристов, изящные позы занимали больше, чем принимающие их дамы. Однако с Савлом все иначе.
На первый взгляд в картине нет ничего особенного. Весь центр полотна занят вздыбленным лошадиным корпусом. Лошадь встала на дыбы, она белая, седла на ней нет, но на спину накинута пятнистая шкура какого-то зверя. Смысловой, в отличие от геометрического, центр композиции находится внизу — это упавший с вздыбленной лошади Савл. Казалось бы, нет ничего судьбоносного в сюжете "Мужик навернулся с лошади", а Савл и вправду мужик — большой, бородатый, только что приземлившийся на копчик и оттого лишенный всякого пафоса. Но нет, и это нет сразу объясняет, почему Пармиджанино крупный художник. В лице Савла с закаченными и странно косящими глазами, с всклокоченной бородой, в его дурацкой неестественной позе, словно он так и застыл там, где его застиг голос свыше, в ярости его коня, который явно немедленно улетит вдаль, в драматизме клубящихся над ними обоими облаков Пармиджанино видит и, главное, передает нам, зрителям, напряжение поворотного момента истории. Именно сейчас на наших глазах ксенофоб и гонитель христиан Савл слышит божественный глас, и сейчас на наших глазах он из Савла превращается в Павла и уверует всем сердцем и провидит свою апостольскую миссию на много тысяч лет вперед. Мрачный, но мощный свет льется на Савла — уже Павла — из облаков, даже горы на заднем плане в синей дымке содрогнулись и заметно накренились. Мир вздрогнул и уже никогда не будет прежним.
Эрмитаж — обладатель отличной коллекции Пармиджанино. В 2004 году, на следующий год после 500-летия великого пармца, музей сделал большую выставку "Пармиджанино в веках и искусствах". Сейчас Эрмитаж представляет лучшее, что есть уже не в России, а в мире. Общее и общезначимое. Как то, что видит и понимает Савл, навернувшись с белой лошади.