55 лет назад, 26 июня 1953 года, в Кремле арестовали Берию, и тут же начался активный сбор компромата на лубянского маршала. Досье Берии изучал обозреватель "Власти" Евгений Жирнов.
"Раскрывало и выявляло политическое и моральное нутро"
В соответствии с отечественной традицией политического противника мало повалить. Его нужно как можно быстрее и эффективнее добить. Любое отступление от этого правила приводило к печальным для его нарушителей последствиям. К примеру, в 1946 году возглавлявшейся Ждановым "ленинградской группировке", костяк которой составляли выходцы из колыбели революции, удалось сместить с поста секретаря ЦК ВКП(б) Маленкова и взять под контроль всю кадровую политику партии. Но добивать отправленного на хлебозаготовки Маленкова они не стали. А он с помощью Берии вскоре смог вернуться в Москву, а после смерти Жданова нанес ответный удар — сфабриковал "ленинградское дело" и добился для оппонентов высшей меры наказания.
Именно поэтому не было ничего удивительного в том, что после ареста Берии Маленков, Хрущев и другие члены Президиума ЦК прикладывали максимум усилий для того, чтобы быстро, но по возможности законно избавиться от этого опытного и опасного противника навсегда. По всей видимости, основной расчет строился на эффекте неожиданного ареста — члены Президиума полагали, что эта операция сломит волю Берии, и он подпишет показания о своей направленной против партии и страны изменнической деятельности.
Но эти ожидания не сбылись, как и надежды на долгие изнурительные допросы. Судя по письмам Берии из камеры, он не на шутку испугался за свою жизнь, но вовсе не собирался сдаваться. Он твердо стоял на том, что все, что им делалось, делалось для блага страны. Причем вместе с теми, кто его посадил. Мало того, Берия требовал назначить комиссию Президиума ЦК, которой он сможет доказать свою полную невиновность.
Можно было надеяться на то, что сработает обычный в таких случаях инстинкт аппаратного самосохранения, и окружавшие Берию в давнем и не очень давнем прошлом чиновники, чтобы усидеть на своих местах, начнут открещиваться от него и сообщат в ЦК нечто, действительно компрометирующее лубянского маршала. Но сотрудники госбезопасности, военно-промышленного комплекса и прочих отраслей, которые курировал Берия, слишком хорошо знали ловкого Лаврентия Павловича и полагали, что он сможет вывернуться и отомстить всем своим врагам.
Так что даже те, кто по своей воле или по указанию свыше решались написать о злоупотреблениях Берии, как управляющий делами Совмина СССР Михаил Помазнев, приводили в своих записках мелкие факты, из которых дела не сошьешь: задерживал принятие решений, давал неверные указания по распределению квартир. Все это в лучшем случае тянуло лишь на служебную халатность, за которую высшая мера наказания не предусматривалась. В этой игре Берия вполне мог рассчитывать на успех. Ведь, возглавив НКВД СССР, он уничтожил всех тех, кто когда-либо выступал против него.
Однако бывшие соратники Берии по Президиуму ЦК применили блестящий прием, выдав желаемое за действительное. На пленуме ЦК Берию безо всяких на то оснований объявили врагом народа. И вскоре оказалось, что в годы репрессий Берия вспомнил и нашел далеко не всех своих недругов. Одним из забытых был ветеран госбезопасности Яков Мхитаров-Мрачный.
"Я бы хотел,— писал он секретарю ЦК Петру Поспелову,— довести до Вашего и до сведения Центрального Комитета нашей Партии о ряде фактов, связанных с вражеской деятельностью авантюриста Берии и его неразрывной составной части — Багирова М. Д. По тем обрывочным сведениям, которые доходят до меня, мне кажется, что многое из того, что в свое время раскрывало и выявляло политическое и моральное нутро Берия--Багирова, известно Центральному Комитету лишь частично или не полностью".
"Присвоение ценностей расстрелянных и осужденных"
Прежде всего Мхитаров-Мрачный раскрыл секрет быстрого взлета Берии в чекистской среде. Юный Лаврентий Берия стал доверенным лицом председателя Азербайджанской ЧК Багирова и являлся хранителем утаенного от государства "общака" — драгоценностей, конфискованных у арестованных и расстрелянных. Причем доверие было таким, что Берия распоряжался ценностями как и когда хотел.
"Еще в 1921-1922 гг. на чистке партийной организации АЗЧК, Председателем которой являлся Багиров, а фактически его заместителем — Начальником секретно-оперативной части — Берия, одной из сотрудниц (Кузнецовой Марией) Берия разоблачался в попытке изнасиловать ее в своем кабинете, но, получив решительный отпор и желая заставить ее замолчать, предложил ей драгоценное кольцо из числа хранившихся у него в кабинете в сейфе ценностей. Этот относительно "небольшой" штрих, но в те времена чудовищный по характеру и сигнализирующий о моральном облике чекиста падкого и способного на служебное преступление из-за обладания женщиной, был совершенно нетерпим на столь ответственнейшем посту. Но благодаря Багирову то дело было замято, а Кузнецова вскоре под благовидным предлогом уволена из органов".
Во время той же чистки выяснили, что главный помощник Берии в деле сбора ценностей — руководивший расстрельной командой комендант АзЧК — в прошлом служил у белых.
"Во время чистки партии обнаружилось, что главный комендант АЗЧК Жариков Александр в 1918-1919 годах был офицером Каспийской Военной Флотилии и за особую активность, приказом Командующего этой флотилией известного белогвардейского генерала Бичерахова награжден Георгиевским крестом за "особые заслуги". Известно, что "особые заслуги" офицерского состава Каспийской Военной Флотилии, а следовательно, и ЖАРИКОВА под командованием генерала Бичерахова могли выразиться в лютой расправе с большевиками... Несмотря на требования коммунистов исключить Жарикова из рядов партии, по настоятельному требованию Багирова--Берии он был оставлен в рядах партии и в органах, а всевозможные в дальнейшем его преступления (присвоение ценностей расстрелянных и осужденных) проходили безнаказанно".
Как следовало из воспоминаний Мхитарова-Мрачного, Жариков был не единственным соратником Берии с темным прошлым. Уже в начале 1920-х Берия предпочитал иметь в своем окружении людей, запятнанных проступками и преступлениями, о которых он знал, и благодаря чему мог легко манипулировать подчиненными.
"В 1921 году Берия--Багировым Начальником Иностранного Отдела (ИНО) АЗЧК был назначен Голиков Владимир, сын известного в Баку торговца предметами религиозного культа. Несмотря на многократные сигналы коммунистов, обсуждение вопроса на партсобраниях и на чистке партии об антипартийной сущности Голикова, несмотря даже на состоявшиеся постановления парторганизации об исключении его из рядов партии как "примазавшегося" к партии и затесавшегося в органы чужака, Берия--Багиров настойчиво требовали и добились сохранения его и в партии, и в органах на упомянутом выше ответственнейшем посту почти в течение десяти лет. Мало того, Голиков ими был введен в состав членов Коллегии АЗЧК-АЗГПУ. И только в 1928 году обнаружилось, что в период гражданской войны 1918-1919 годов Голиков был активнейшим белогвардейцем, Начальником белогвардейского карательного Отряда, предававшего своим отрядом огню и мечу крестьян-бедняков в Саратовской области. Отряд этот по своей свирепости был известен среди терроризованного им беднейшего крестьянства под названием "голиковцы". После упорного запирательства вначале, изобличенный фактами, документами и свидетельскими показаниями, Голиков признал свою принадлежность к белогвардейщине, был арестован и направлен в Тбилиси. Однако вместо заслуженного им расстрела, благодаря Берия, через некоторое время Голиков был освобожден и благополучно пребывает в Баку и в настоящее время".
Однако все это было слишком мелко для главного врага государства, каковым был объявлен Берия. Но в том же письме был факт, о котором не знали или позабыли члены Президиума ЦК. Как утверждал Мхитаров-Мрачный, Берия был агентом вражеской спецслужбы — контрразведки независимого Азербайджана. Старый чекист писал:
"Секретным отделом АзГПУ в 1929 году было обнаружено личное дело Берия, как агента, состоявшего на службе в муссаватской контрразведке. Оно демонстрировалось на партийных собраниях и активах АзГПУ, коммунисты которого требовали немедленного привлечения к ответственности Берия, явно проникшего в органы вражеского агента-провокатора, и БАГИРОВА, уличаемого в прикрытии этого вопиющего акта, а также преступных деяний и своих, и Берия".
Но, как утверждал Мхитаров-Мрачный, Берии помог полномочный представитель ОГПУ в Закавказье Станислав Реденс:
"Благодаря усилиям Багирова и Реденса и тех, кто ими был введен в заблуждение, Берия не только не был разоблачен, но стала усиленно распространяться версия Багирова о том, что "работал Берия в муссаватской контрразведке по заданию большевистской партии". Их обличителям же был пришит ярлык "групповщиков", почти весь состав органа рассеян и заполнен бесчестными, заведомо сомнительными чекистами".
Это уже было то, что надо. Считалось, что азербайджанские спецслужбы работали под контролем англичан, и значит, Берия — английский шпион. Осталось найти то самое дело.
"Он считал всех людей ниже себя"
Сразу найти следы документов не удалось. И потому сам Хрущев вызвал на беседу министра госконтроля СССР Всеволода Меркулова, который с 1920 годов работал с Берией в ОГПУ, а в НКВД СССР был его первым заместителем. Хрущев настоятельно просил Меркулова вспомнить все о компрометирующем Берию деле. А также написать все, что он знает о преступлениях бывшего шефа.
Но, написав о злодеяниях Берии в НКВД, Меркулов тем самым подписывал приговор и самому себе. И потому он начал свои письменные показания с характера Берии и его способов продвижения по службе.
"Так как мне пришлось довольно близко соприкасаться с Берия по совместной работе в Тбилиси в годы 1923-1938, то я в соответствии с вашим предложением задаюсь целью проанализировать, где находятся корни нынешних преступных действий Берия с тем, чтобы помочь до конца разоблачить его. Мне думается, они кроются в характере Берия. Анализируя в свете того, что ныне мне стало известно о Берия, его поступки и поведение в прошлом, придаешь им сейчас уже другое значение и по-иному воспринимаешь и оцениваешь их. То, что раньше казалось просто отрицательными сторонами в характере Берия, недостатками, которые свойственны многим людям, теперь приобретает иной смысл и иное значение. Даже так называемые "положительные" стороны в характере и работе Берия сейчас выглядят в другом свете.
У Берия был сильный, властный характер. Он органически не мог делить власть с кем-нибудь. Я знаю его с 1923 года, когда он был зам. председателя ЧК Грузии. Было ему тогда всего 24 года, но эта должность его и тогда уже не удовлетворяла. Он стремился выше. Вообще он считал всех людей ниже себя, особенно тех, которым он был подчинен по работе. Обычно он старался осторожно дискредитировать их в разговорах с подчиненными ему работниками, делал о них колкие замечания, а то и просто нецензурно ругал. Он никогда не упускал случая какой-либо фразой умалить человека, принизить его. Причем иногда он это делал ловко, придавая своим словам оттенок сожаления: жаль, мол, человека, но ничего не поделаешь! А дело сделано — человек в какой-то мере уже дискредитирован в глазах присутствующих. Я не могу сейчас конкретно вспомнить про кого и что именно он говорил, но его выражения, вроде: "Что он понимает в этом деле! Вот, дурак! Он, бедняга, мало к чему способен!" и т. д.— я хорошо помню. Эти выражения часто срывались у него с уст, буквально как только после любезного приема затворялась дверь за вышедшим из его кабинета человеком. Так он вел себя в отношении вышестоящих его работников в нашем присутствии, в присутствии его подчиненных. По всей вероятности, такой же тактики держался он и в других местах, где нас не было.
Но так он поступал не всегда и не со всеми. Пока человек был силен, он держался с ним подобострастно и даже приниженно. Я помню, как-то в моем присутствии ему позвонил по телефону бывший тогда секретарем Заккрайкома ВКП(б) Мамия Орахелашвили — тогда еще он был в силе и ничем не скомпрометирован. Надо было видеть, как даже внешне изменился Берия, говоря с ним по телефону, как часто он повторял: "Слушаю, товарищ Мамия, хорошо, товарищ Мамия" и т. д. Можно было подумать, что Мамия присутствует в кабинете и Берия видит его перед собой, и фигура, и лицо, и поза его изменились, выражая последнюю степень подобострастия. Эта картина меня страшно поразила в свое время. И надо было видеть, как Берия обращался с тем же Мамия Орахелашвили, когда положение того пошатнулось. Берия стал тогда совсем другим человеком, властно, грубо и нахально обрывавшим Орахелашвили на заседаниях Крайкома".
Далее Меркулов приводит факты, которые, как ему казалось, доказывают, что Берия — враг народа, но не бросают тень на автора письма:
"Умело действуя и прикрываясь интересами партии и Советской власти, Берия сумел постепенно одного за другим выжить или арестовать всех тех, кто стоял у него на пути к власти в Грузии и Закавказье. Каждую ошибку, каждый промах своих противников Берия ловко использовал в своих интересах. Он предусмотрительно писал систематически в ЦК Грузии информационные записки о недостатках в районах, что позволило ему впоследствии доказать, что он-де "своевременно предупреждал". Восстание крестьян-аджарцев в Хулинском районе Аджаристана в феврале 1929 года, вызванное ошибочными действиями местных властей по вопросу о снятии чадры, было хорошо использовано Берия против тогдашнего руководства ЦК КП(б) Грузии. Когда думаешь теперь об этом, напрашивается вывод, что действия Берия, направленные якобы на исправление ошибок в районах Грузии, проводились Берия не потому, что того требовали интересы партии и народа, а для того, чтобы продвинуться выше. На тот период личные интересы Берия совпадали с интересами государственными и ему, как говорится, идти было до поры до времени по пути. Он в тот период, работая в Грузии и Закавказье, и не мог действовать иначе, так как был бы разоблачен давно. Скрывать до поры до времени свои планы и намерения, выжидать удобного случая — вот тактика, которой, как теперь мне ясно, придерживался Берия все годы до смерти товарища Сталина. Нет никакого сомнения в том, что Берия, постоянно демонстративно проявлявший преданность и любовь к товарищу Сталину, делал это не потому, что действительно любил товарища Сталина как вождя, учителя и друга, а для того, чтобы приблизиться к товарищу Сталину и тем самым приблизиться к власти".
Меркулов описал и дальнейший путь Берии к вершинам власти:
"Берия шел к власти твердо и определенно, и это было его основною целью, целью всей его работы в Грузии и Закавказье. В 1930 или 1931 году (я точно не знаю, так как работал в это время в Батуми) Берия удалось побывать лично у товарища Сталина. Я не знаю, как это произошло, думаю, что с помощью тов. Серго Орджоникидзе. Видимо, Берия, будучи у товарища Сталина, имел возможность в соответствующем свете изобразить тогдашнее партийное руководство Грузии и Закавказья. Припоминаю, Берия как-то сказал мне, что в разговоре с ним товарищ Сталин спросил его, Берия: "Ты что, секретарем ЦК хочешь быть?" — и Берия якобы ответил: "Разве это плохо?" Из этого разговора и из других, о которых у меня не осталось конкретных воспоминаний, я знал, что Берия хочет стать секретарем ЦК Грузии и Заккрайкома ВКП(б). Как известно, в октябре 1931-го ЦК ВКП(б) так и решил вопрос: назначил Берия первым секретарем ПК Грузии и секретарем Закавказского краевого комитета ВКП(б). Надо сказать, что Берия действовал все время очень осторожно и умно и никогда не давал оснований подозревать его в политической нечестности. Что же касается отрицательных черт его характера, тогда они мне казались обычными человеческими недостатками. А недостатков было немало.
Так, например, он ценил людей лишь постольку, поскольку они были ему нужны в данный момент или могли быть нужны в будущем. Когда же они переставали быть ему нужными, он просто отворачивался от них, а при случае даже мог дать им пинок в спину. Я, например, припоминаю, каким внимательным был Берия и как он ухаживал за Власиком (начальник охраны Сталина.— "Власть"), пока еще сам не стал достаточно близок к товарищу Сталину, чтобы иметь возможность пренебречь Власиком. Берия мог иногда издеваться довольно грубо над маленькими людьми, всецело от него зависящими. Так, например, у него на даче в Гаграх работал агрономом некий Зедгенидзе. Берия часто приглашал его к себе к обеду, но целый обед над ним измывался грубо и плоско, заставляя несчастного агронома, человека уже немолодого, краснеть и потеть.
Еще один штрих. Как известно, характер человека нигде так ярко не проявляется, как в игре. Тут видишь, честен ли человек, способен ли он на самопожертвование в общих интересах команды, сливается ли он с коллективом или старается выпятить себя и т. д. Я неоднократно наблюдал Берия в игре в шахматы, в волейбол. Для Берия в игре (и я думаю, и в жизни) важно было выиграть во что бы то ни стало, любыми способами, любой ценой, даже нечестным путем. Он мог, например, как Ноздрев, стащить с шахматной доски фигуру противника, чтобы выиграть. И такая "победа" его удовлетворяла. Иные, может быть, скажут: это мелочь, шутка. Но я считал и считаю, что это нечестно и в известной мере характеризует Берия как человека".
Как писал Меркулов, Берия был довольно малограмотным человеком, но придумал способ, с помощью которого ловко присваивал авторство текстов, написанных его сотрудниками и помощниками:
"Берия придерживался при составлении докладов и статей, если можно так выразиться, своеобразного "бригадного" метода работы. Он обычно созывал для этой работы много людей — зав. отделами, секретарей и др. Конечно, и Берия вносил свои поправки в текст и подавал мысли, которые затем облекались нами в литературную форму. Но в конечном счете было трудно установить, кто же является подлинным автором того или иного доклада или статьи. Я иногда возражал против такого метода, считая, что чем больше людей привлекается к подобного рода работе, тем больше времени идет на пустые разговоры и пререкания. Однако Берия за редким исключением со мной не соглашался. Это понятно: нельзя сейчас или очень трудно найти автора статьи или доклада. Берия применял еще следующую уловку: когда доклад или статья были готовы и начиналась последняя правка, опять, как правило, собиралась группа работников, принимавших участие в подготовке, и, естественно, вносились в текст окончательные изменения. Эти изменения в печатанный на машинке текст Берия обычно вносил собственноручно, несмотря на то, что это задерживало общую работу, так как Берия писал медленно и у него не всегда ладились окончания слов, особенно прилагательных в различных падежах. После окончания работы листки со своими "поправками" Берия передавал помощнику для хранения. Может быть, я ошибаюсь, но мне казалось, что это делалось для того, чтобы в будущем при разборке архива Берия была обнаружена "его работа" над докладами и статьями. Полагаю, что такого рода материал может быть обнаружен и сейчас в личном архиве Берия".
"Товарищ Сталин потребовал от него объяснение"
Написал Всеволод Меркулов и о том, что знал о работе Берии на азербайджанскую контрразведку:
"Хочу остановиться теперь на обстоятельствах, связанных с разговорами о службе Берия в муссаватской разведке. Я отчетливо понимаю теперь важность этого дела, но, к сожалению, у меня сохранились по этому вопросу несколько смутные воспоминания. Объясняется это тем, что я в свое время не придавал особого значения этим разговорам, тем более что Берия отрицал правильность этих разговоров и не проявлял в связи с ними никакой нервозности. Дело было так. Как-то Берия, будучи еще в Тбилиси, (дату не помню) вызвал меня и сказал, что враждебно настроенные к нему люди распускают слухи о том, что он, Берия, якобы работал в 1919 году в Баку в муссаватской разведке. На самом деле это-де не так. В муссаватской разведке он, Берия, никогда не работал, а работал по заданию партии в молодежной азербайджанской организации ГУММЕТ, что об этом имеются документы в партийном архиве в Баку и что мне необходимо съездить в Баку, разыскать эти документы и привезти их к нему, а то, мол, его враги могут сами разыскать эти документы и уничтожить их и тогда он, Берия, ничем не сможет доказать свою правоту. Я верил тогда Берия, знал с его слов, что у него врагов немало, и, разумеется, никаких сомнений в правоте его рассказа у меня не было. На другой же день я выехал в Баку.
В Баку в партийном архиве я без особого труда нашел одну или две папки (сейчас точно не помню). В них имелось два или три документа за 1919 год, в которых упоминалась фамилия Берия. Это были очень короткие протоколы Бакинского комитета партии, а может быть, ЦК, написанные на четвертушках писчей бумаги. Помню, что на протоколах фигурировала подпись Каминского. Как я ни напрягаю память, я не могу сейчас точно вспомнить содержание этих протоколов. У меня осталось только в памяти, что записи в них носили незначительный характер. В них не было прямого доказательства правоты слов Берия о его работе в организации ГУММЕТ. Но косвенно они подтверждали это обстоятельство, по крайней мере, у меня в памяти сохранилось именно такое представление об этих документах. Я перелистал в архиве еще немало папок, но больше никаких документов с упоминанием фамилии Берия не нашел. Через день я вернулся в Тбилиси, захватив с собой папки. Когда Берия ознакомился с документами, он, по-моему, остался ими доволен. Очевидно, ничего другого он и не ожидал найти. Он взял их у меня и положил в свой сейф. Когда в 1938 году Берия уезжал в Москву на работу в НКВД СССР, он поручил мне отправить в Москву его бумаги и документы. Я разобрал ящики его стола и его сейф и нашел упомянутые выше папки. Все бумаги Берия, а также мои собственные дела я зашил в несколько мешков из бязи, запечатал и, насколько помнится, отправил их в Москву фельдсвязью.
В Москве в конце 1938 года или в начале 1939-го как-то вечером Берия спросил меня, где находятся упомянутые папки. Я ответил, что они у меня в сейфе, зашиты в мешках. Он предложил принести их к нему в кабинет, что я и сделал. Когда я пришел к нему с папками, он мне сказал, что вопрос о его якобы службе в муссаватской разведке снова поднимается, что товарищ Сталин потребовал от него объяснение и что он должен это объяснение написать сейчас же. С его слов я сделал набросок его объяснения по этому вопросу на имя товарища Сталина. В это объяснение были полностью переписаны указанные документы из папок, касающиеся Берия. Текст объяснения состоял из комментариев к этим документам и, насколько я припоминаю, заканчивался утверждением, что он, Берия, никогда в муссаватской разведке не работал. В этом был смысл всего объяснения. Берия внимательно пересмотрел текст, внес некоторые уточняющие поправки, затем собственноручно переписал его начисто. При этом он торопился и посматривал на часы. Видимо, ему надо было ехать на "ближнюю". Затем он взял беловик вместе с черновиком, положил их в папку с документами и уехал, сказав, что он должен эти папки показать товарищу Сталину. С тех пор я этих папок или папку не видел. О результатах своего доклада товарищу Сталину Берия мне ничего не говорил, и я его, конечно, не спрашивал, как никогда не спрашивал о его разговорах с товарищем Сталиным. Так как после этого ничего не случилось, надо полагать, что товарищ Сталин удовлетворился объяснениями Берия. Папки должны храниться, по-моему, в личном архиве Берия или среди бумаг товарища Сталина. Вряд ли папки могли пропасть, так как Берия ими дорожил".
Понимая, что такое объяснение вряд ли удовлетворит Хрущева, Меркулов приписал:
"Более подробные данные о Берия и моей работе с ним изложены в другом, более обширном письме, которое мною подготовлено, перепечатывается и будет представлено дополнительно".
(Окончание следует)
При содействии издательства ВАГРИУС "Власть" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ