C 27 мая по 22 июня прошла Первая Московская архитектурная биеннале. Для архитектурного мира — событие исключительное, и ждали от него многого.
Задумывалась биеннале давно — четыре года назад. Но дело шло тяжело, Роскультура не выделяла финансирования, требовалось найти частных спонсоров, неясен был формат — словом, собрались только сейчас.
В замысле это смотрелось достаточно серьезно. Биеннале соединила в себе две ежегодные московские выставки — фестиваль "Под крышей дома", который проводит Москомархитектура, и фестиваль "Арх-Москва", который проводит компания "Экспо-Парк". Плюс к этому распоряжением Юрия Лужкова на биеннале был выставлен обновленный генеральный план Москвы. Музей архитектуры имени Щусева предоставил свои залы еще для трех выставок — "Дома-коммуны", "Новые города" и "Персимфанс". Были найдены серьезные спонсоры — генеральным стала компания "Миракс", а выставки в музее спонсировал "Коперник Лабс", дочернее предприятие МИАН. К биеннале были привлечены лучшие архитектурные кураторы. Русскую экспозицию курировала Елена Гонсалес — куратор российского павильона в Венеции в 2000 году (тогда Илья Уткин получил специальный приз за фотографию, что по сей день остается лучшим достижением России на Венецианской архитектурной биеннале). Куратором зарубежной части и генеральным куратором биеннале в целом стал Барт Голдхорн — голландский архитектор, создатель лучшего в России профессионального архитектурного журнала "Проект Россия".
Нельзя сказать, что замысел полностью провалился. Так или иначе, в Москве одновременно показали около тысячи разнообразных архитектурных объектов — проектов и построек. На открытии выставок побывала масса народу, и хотя на следующий день после открытия залы биеннале уже стояли полупустыми, все же, по разным оценкам, мероприятие посетило от 10 тыс. до 20 тыс. человек. И по количеству экспонатов, и по количеству посетителей Московская биеннале — это примерно десятая часть биеннале Венецианской, но по бюджету Венеция превышает Москву в 50 раз (бюджет Венецианской биеннале — €20 млн, в Москве взнос генспонсора составил $400 тыс.). Так что средства расходовались эффективно.
Но в смысле оценок это, вероятно, провал. Если просмотреть все публикации о биеннале (немногочисленные, на официальном сайте биеннале www.moscowarchbiennale.ru их 25, на www.archi.ru, где мониторят всю архитектурную прессу,— 29), то среди них положительных нет, а нейтральных не более трети. Не менее жестко отреагировали на биеннале ведущие московские архитекторы. Я не услышал позитивного отзыва о выставках ни от одного из них, хотя в принципе это было мероприятие по их прославлению. А фразы типа "Я многого ждал от биеннале, и теперь я в ужасе" возникают чуть не в каждом отзыве и в каждой третьей статье.
Почему так? Выставки "Арх-Москва", "Генеральный план Москвы" и "Под крышей дома", проходившие в ЦДХ на Крымской набережной, сохранили свой традиционный, давно сложившийся формат. "Генеральный план" — выставка чиновничья, Москомархитектура показывает там, как она много и хорошо работает, в виде диаграмм, таблиц и плохо читаемых урбанистических планов, на которых граждане тщетно пытаются узнать судьбу своих домов — снесут или нет. "Под крышей дома" — выставка смешанного формата, там опять же Москомархитектура приглашает архитекторов интерьеров и частных домов показать их творчество под своим патронатом, и собираются там люди, которые не мыслят своей частной жизни без чиновной поддержки. "Арх-Москва" — выставка, где традиционно соединяются модные тенденции в мебели, осветительной технике и сантехнике с модной архитектурой.
Не то чтобы эти форматы не имеют права на существование. Они малоинтересны с собственно художественной точки зрения, но вполне адекватно отражают существование в России архитекторского бизнеса — чиновного, частного и смешанного. Другой вопрос — можно ли такие форматы непосредственно переводить в биеннале. Для кого они работают?
Венецианская или Роттердамская архитектурные биеннале предполагают иной стандарт архитектурной выставки, содержанием которой является сама архитектура, а не "архитектура и сантехника" или "архитектура и чиновники". Единственной соответствующей этому стандарту выставкой была экспозиция зарубежных архитекторов, привезенная Бартом Голдхорном. Это была своего рода библиотека — столы, на которых были наклеены проекты, плюс проекции. К сожалению, места в самой ЦДХ для нее не нашлось — ее сделали на улице. Впрочем, нет худа без добра: Борис Бернаскони, делавший дизайн этой части экспозиции, решил ее очень изящно, хотя и крайне минималистично. Картонные столы стояли у стен ЦДХ, создавая ощущение благородной протестантской бедности. Другое дело, что эту выставку легко было представить себе у стен архитектурного института какого-нибудь небольшого немецкого или голландского городка — для привлечения студентов и рассказа населению, зачем городу нужен этот институт. Посередине сытой Москвы она смотрелась неуместно бедновато. Куратор в этой ситуации выглядел достойно, а пухнущее от мебели здание ЦДХ — как-то сомнительно. Слишком явно демонстрировалось, что смысл выставки — получение арендной платы с коммерческих экспозиций, а зрители — дело десятое.
Что касается выставок в Музее архитектуры, то там была одна, которая бы сделала честь и Венеции,— "Персимфанс". Куратором ее формально был директор Музея архитектуры Давид Саркисян, но само название выставки, повторяющее имя революционного оркестра 1920-х годов, который выступал без дирижера, указывало на то, что роль куратора здесь — ни во что не вмешиваться. Московские архитектурные звезды — Александр Бродский, Юрий Авакумов, Юрий Григорян, Сергей Скуратов, Николай Лызлов и другие — показали там объекты, смысл которых заключался в доведении архитектурного макета до произведения искусства, до инсталляции в музейном смысле слова. Это было здорово.
Что касается выставки "Дома-коммуны", то она из-за гигантских (размером до трети всего изображения) логотипов журнала AD, предоставившего фотографии, выглядела просто рекламной акцией, проведенной, впрочем, как-то второпях, задешево и полуподпольно: формально журнал к выставке отношения не имел.
Впечатление от Московской биеннале экзотично — я бы его обозначил как ажиотажное недоумение. Все время происходили какие-то события, надо было куда-то бежать — то на открытие выставок, то на светские завтраки-ужины, но каждый раз, когда куда-то добегал, испытывал недоумение по поводу того, что это такое и зачем оно было. И постепенно этот вопрос стал для меня основным по поводу биеннале в целом.
Архитектурная биеннале — довольно специфическое мероприятие. В отличие от художественной биеннале, на которой художники показывают непосредственно свои произведения, которые могут быть замечены, оценены, проданы, на архитектурной показывают документацию произведения — фото, макеты, чертежи. Это должно быть зачем-то, здесь должна быть какая-то идея.
Скажем, Венецианская архитектурная биеннале проводится с 1980 года. Первоначально ее кураторами были итальянские архитекторы и критики — Витторио Греготти, Альдо Росси, Паоло Портогези, а цель была — утвердить мировую моду на итальянскую архитектуру и дизайн. Темы биеннале были разные, но сюжет один и тот же — все мировые архитектурные звезды собирались вокруг итальянцев, те их курировали, судили и публиковали. И надо сказать, к середине 90-х эта цель — если не в архитектуре, то в дизайне — была выполнена, что каждый, кто когда-либо обставлял квартиру, знает по себе. Итальянцы определяют тенденции мирового дизайна в мебели, сантехнике, свете и т. д., и хотя понятно, что одной биеннале тут никак не хватало, но и она сыграла в этом успехе не последнюю роль. Когда задача была решена, биеннале стала центром европейской архитектуры, и кураторы стали международными, а сама выставка, несколько потеряв свой драйв, функционирует уже по традиции — как важная мировая культурная институция. Впрочем, возникла новая проблематика — это центр европейский, а не американский, и благодаря его деятельности именно европейские архитекторы определяют мировую моду (в отличие, скажем, от кино или музыки, где центр — в Америке).
Архитектурная выставка — это такой формат, когда архитекторы что-то хотят сказать обществу. Не заказчикам, не себе, а именно обществу — чтобы оно затем влияло на заказчиков. Тут важно, чтобы архитекторы придумали какой-то ответ на существенную общественную проблему, общество поняло, что проблема действительно есть, а решение действительно эффективно, а после этого власти или бизнес находят способы его воплотить. Это сложный, долгий, довольно-таки кружной путь утверждения архитектурных идей, но он дает результаты. Скажем, никаких иных путей убедить инвесторов поручить миллионы долларов молодым талантливым архитекторам не существует — пока они не прозвучат на выставках, их никто не заметит.
Не то чтобы у российского общества не было никаких проблем в области архитектуры. В Москве, скажем, их пять, и все они — абсолютно критические.
Это проблема транспорта: у нас нет концепции, что делать с московским транспортом, мы эклектично соединяем все возможные концепции, выработанные в Европе и Америке в 1960-е, 1970-е, 1990-е годы, то есть лечим больного всеми возможными лекарствами сразу, с грустью ожидая, когда он умрет.
Это проблема жилья: московское жилье превратилось в инвестиционный инструмент, квадратный метр — это просто вид у. е., из-за чего городские районы превращаются в банковские ячейки, растянутые в пространстве на километры. В домах никто не живет, они годами стоят без жильцов — представляете, что творится с инженерией? Если в них кто-то заселится, там разом произойдут наводнение, короткое замыкание и взрыв бытового газа.
Это проблема наследия: у нас бесконечно сносятся памятники, после чего строятся их копии — и Москва превращается из исторического города в Диснейленд.
Это проблема энергии: простое перегорание трансформатора зимой, как мы все помним, ставит город под угрозу вымирания, никаких резервных систем нет, и как их создавать — непонятно.
Это проблема экологии: среда (воздух, вода, солнечный свет, уровень шума и т. д.) Москвы в ряде районов критична для биологических организмов. Для любой архитектурной команды тут вообще-то есть о чем думать.
Все дело в том, что у наших архитекторов нет никаких решений для названных проблем. Тема биеннале звучала "Как жить?", но в целом ответ получился примерно такой, что нужно покупать мебель и одобрять работу чиновников. Ответ правильный, но не архитектурный. Архитекторам же нечего сказать обществу. Десять лет строительного бума сделали свое дело — у нас исчезла концептуальная школа архитектуры. Архитекторы общаются с заказчиком и гонят инвестиционный квадратный метр. Они привыкли говорить с бизнесом, а бизнес не умеет решать ни одной из обозначенных проблем, потому что это невыгодно.
Мне кажется, главной проблемой нашей биеннале является отсутствие в ней смысла. Когда сказать нечего, вместо высказывания получается его имитация. Наверное, самой показательной выставкой всей биеннале была экспозиция "Новые города" в Музее архитектуры. Там был невероятно красивый дизайн, созданный Алексеем Козырем: стояли стальные столы с матовым стеклом, которые светились изнутри, и на стекло проецировались виды новых городов. При этом, однако, все проекты были без подписей, а все изображения на матовом стекле — размыты, так что понять, что показывают и кто это сделал, было невозможно. Это была не выставка, а великолепная имитация выставки. Очень похоже на настоящую, очень красиво, только ничего не показывают. Первоклассный фейк.
Кураторы, организаторы, большинство архитекторов уверены, что биеннале теперь будет проводиться всегда. У меня сомнения. Мне все-таки кажется, что проводить такое мероприятие из соображений имитации как-то дико. Фальшивые изделия быстро ломаются.