Кино — смысловой центр любой культурной программы в честь 60-летия Израиля, а по всему миру их проходит множество. Музыка, театр, литература по большому счету остаются продуктом для внутреннего потребления, израильская культура ассоциируется с кино.
Фильмов немного — в среднем 14 в год, но они собирают неплохой урожай фестивальных наград. Логично, что государство предъявляет миру лучшее, что у него есть. Но это логика абсурда. Во всяком случае, по российским меркам. Израиль — странное, уникальное государство: отмечает свой праздник фильмами, лучшие из которых отрицают все, на чем это государство, живущее в режиме вечной мобилизации, основано: исторические мифы, религию, культ армии.
До конца 1960-х в Израиле царил "сионистский реализм". От названий фильмов веяло родным, соцреалистическим: "Высота 24 не отвечает", "Он шел полями", "Их было десять". Разве что вместо колхозов на экране кибуцы. В тени пропаганды худо-бедно жило жанровое кино. Провинциальное благолепие рухнуло в начале 1980-х.
Катализатором рождения "новой волны" стала карательная экспедиция в Ливан (1982), увенчавшаяся резней в палестинских лагерях Сабра и Шатила. Воспоминания об этой бойне легли в основу анимационно-документального "Вальса с Баширом" (Waltz With Bashir) Ари Фольмана, экскурса в солдатское подсознание, прогремевшего в Канне-2008. А тогда кино взбунтовалось против психологии осажденной крепости, режиссеры навоевались, в том числе в прямом смысле слова. Амос Гитай, выживший в 1973-м в сбитом сирийцами вертолете, нарушив табу, отправился снимать на оккупированные территории. "Полевой дневник" (Field Diary, 1982) шокировал страну, Гитай на десять лет удалился во Францию. Ури Бараш впервые сделал героем араба — "За стенами" (Beyond the Walls, 1984) террорист Иссан и еврей-налетчик Ури вместе бунтовали против тюремщиков. Ави Мограби, порвав с почтенной сионистской семьей, стал рупором солдат, отказавшихся карать Ливан. О его взглядах можно судить по названию фильма, пародирующему подзаголовок памфлета Стэнли Кубрика о маньяках-милитаристах "Доктор Стрейнджлав": "Как я научился не бояться и возлюбил Арика Шарона" (1996).
Мограби не исключение, бунтовали дети из хороших семей, включая Ассафа Даяна, сына легендарного "ястреба" Моше Даяна. Если учесть, что его сестра — депутат кнессета, защищающая палестинцев и геев с лесбиянками, папа наверняка переворачивается в гробу. Именно Даян в "Жизни на "Агфе"" (Life According to Agfa, 1992), меланхоличном реквиеме по богемному кафе, расстрелянному съехавшими с катушек солдатами, фактически предсказал убийство Ицхака Рабина, назвав главный страх Израиля: евреи стреляют в евреев. Друг Рабина режиссер и поэт Хаим Гури, воевавший еще в начале 1940-х в сионистском подполье, отозвался эхом: "Гражданская война — это я". Его стихи — кредо "новой волны". "Мы устали от смерти", "Одна моя половина расстреливает другую у стены побежденных".
Но ситуация слишком драматична, чтобы в "новой волне" господствовал пафос: когда левая идея государства равных прав для евреев и арабов становится все более утопичной, остается только смеяться — проповедовать поздно. Формула ведущей интонации израильского кино — название фильма Эяля Хальфона "Цирк Палестина" (Zircus Palestina, 1998), в котором герои спасали льва, сбежавшего из заплутавшего на Ближнем Востоке российского цирка. Драматургия повседневности абсурднее любого Кафки. Вот, казалось бы, абсолютное синема-верите Види Билу и Далии Хагар "Близко к дому" (Close to Home, 2005). Охраняют покой Иерусалима две 18-летние солдатки. Погрузившись в девчачьи страсти, они чуть ли не отмахиваются от потенциальных шахидов: отстаньте, не до вас. Авторы не навязывают реальности гротескное измерение, она и так нелепа и непостижима: не война, не мир, эти девчонки с автоматами, эта беззаботная толпа, привычная к взрывам, эти арабы, привыкшие к проверкам документов.
"Сирийская невеста" (The Syrian Bride, 2004) Эрана Риклиса мается на ничейной земле: перейти сирийскую границу, выйдя замуж, означает для нее, ничьей подданной, навсегда расстаться с семьей. На таком же ничейном паркинге встречаются влюбленные из "Божественного вмешательства" (Intervention Divine, 2002) "палестинского Бастера Китона" Элиа Сулеймена, а пьяный израильский майор, пытаясь разогнать пробку на блокпосте, доводит хаос осадного положения до апогея. Чешет уставным шагом по Тель-Авиву заблудившийся патруль в "92 минутах мистера Баума" (The 92 Minutes of Mr. Baum, 1997) Даяна — доверившись карте, идут невесть куда, но явно не туда, куда надо. А солдаты из "Йосси и Джаггера" (Yossi and Jagger, 2002) Эйтана Фокса находят спасение от бреда войны в объятиях друг друга.
Хотя Фокс и сугубо серьезен (а-ля "Горбатая гора"), хранителем пафоса 1980-х остается один Гитай. По степени патетической серьезности и по манере съемки его можно сравнить лишь с Александром Сокуровым. Каждым фильмом он причиняет боль Израилю и себе. "Кадош" (Kadosh, 1999) — обвинительный акт против ортодоксов, лишающих женщин права на любовь, на секс, на жизнь, наконец. "Кедма" (Kedma, 2002) — жестокая реконструкция сражений 1948 года. Чудом выживших в лагерях и гетто, необученных беглецов из Европы командование отрядов самообороны бросает на палестинские пулеметы, мостя их телами дорогу в Иерусалим. Впрочем, и Гитай не удержался от черного юмора в новелле из международного альманаха "11 сентября". Журналистка никак не может понять, почему репортаж об очередном взрыве в Иерусалиме выбрасывают из эфира из-за какой-то глупости, приключившейся 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке.
"Современное кино Израиля"
"Лимонное дерево" (Эран Риклис, 2008), "Грязный выпад" (Ицхак Град, 2005), "Уикенд в Галилее" (Моше Мизрахи, 2007), "Долг" (Ассаф Бернстайн, 2007), "Разрыв" (Амос Гитай, 2007)