Гастроли театр
В Москве завершился фестиваль "Ивановых", устроенный Театром наций в честь 120-летия первой постановки первой чеховской пьесы в театре Корша. Пьесу Чехова в постановке венгерского Театра имени Йожефа Катоны на сцене Театра имени Пушкина смотрела МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Евгений Миронов, руководитель Театра наций, унаследовавшего историческое здание театра Корша, где чеховский "Иванов" 120 лет назад впервые увидел свет рампы, решил отметить этот юбилей фестивалем одной пьесы, растянувшимся на целый год. В течение сезона в Москве были показаны две постановки из Санкт-Петербурга — "Такого театра" Александра Баргмана и Небольшого драматического театра Льва Эренбурга, а также кукольный спектакль из Тулы. И как заключительный аккорд был представлен венгерский вариант "Иванова" в постановке Театра имени Йожефа Катоны, только что вернувшегося с гастролей во Франции.
Режиссер Тамаш Ашер перенес действие "Иванова" хоть и не в наши дни, но в сравнительно недавнее и узнаваемое прошлое. Судя по обстановке и облику персонажей, они живут в 60-70 годы прошлого века. Но если для кого-то это время бурной молодости и рок-н-ролла, для героев венгерского спектакля это эпоха безвременья и застоя, воплотившаяся на сцене в самом буквальном выражении. Художник Жолт Кхелл соорудил для постановки павильон, напоминающий то ли заброшенную фабрику, то ли зал провинциального дома культуры, где по недоразумению устроено жилище. Стены грубой блеклой покраски, железные трубы под потолком, казенные лампы холодного света, половина из которых выкручена. Неудивительно, что героям неуютно, тоскливо и душно в этом не предназначенном для жизни помещении, символизирующем унылый "интерьер души" самого Иванова. В какой-то момент возникает подозрение, что все действие пьесы происходит именно там, внутри героя, увлеченного бесконечной рефлексией и самоедством. А остальные персонажи лишь обитатели внутреннего мира Иванова, которые ему ужасно докучают своим желанием занять там побольше места.
Все персонажи, отлично сыгранные талантливой венгерской труппой: страстная, горячо любящая Сарра, темпераментная Сашенька, примчавшаяся к своему кумиру на мотоцикле (шлем в руках), добродушный и громогласный выпивоха Лебедев, энергичный Боркин, резкий, вечно взволнованный доктор Львов и даже перезрелые провинциальные кокетки — резко контрастируют с этой унылой обстановкой. Они отчаянно скучают, но страстно хотят жить, как дети ждут праздника и радуются фейерверкам. Даже присочиненная к Чехову старенькая бабка с клюкой, которую на вечеринке у Лебедевых Боркин целует ради шутки, расцветает и готова идти танцевать.
Среди этих недалеких, но по-цыгански жизнелюбивых персонажей, которым неведомо такое понятие, как русская тоска, депрессивный Иванов в исполнении Эрне Фекете выглядит еще более странно. Рыхлый, вялый, безвольный, словно тряпичная кукла, такой же бесцветный, как его вылинявший и мятый костюм, он не вызывает ни сожаления, ни смеха, а скорее брезгливость, так что становится решительно непонятно, за что его любят все эти яркие женщины. Он мается и не находит себе места — и эта маета тоже показана буквально и очень внятно. Кажется, этот человек заражен какой-то неизлечимой болезнью и распространяет ее вокруг себя. Тает на глазах и умирает его жена Сарра, Сашенька в подвенечном платье зажимает себе рот, сдерживая приступы тошноты, Лебедева после разговора с Ивановым начинает мучить удушье, ну а сам герой не стреляется, а погибает от сердечного приступа, как в первом варианте пьесы.
Режиссер, как и сам Чехов, не отвечает на вопрос, что стряслось с его героем, заела среда или просто кончился душевный запал, но показывает этот кризис среднего возраста так убедительно, так знакомо и оттого так страшно, что антураж прошлого века уже никого не обманывает — ясно, что такое может случиться с каждым и в любой момент.