Отношения России и Грузии вновь обострены до предела. Ввод российских железнодорожных войск в Абхазию Грузия расценила как подготовку к войне. Между тем грузинские подразделения вошли в верхнюю часть Кодорского ущелья, и в Абхазии заявляют, что Грузия готовится напасть на Сухуми. Действительно ли война вот-вот начнется, в Кодори выясняла спецкорреспондент ИД "Коммерсантъ" Ольга Алленова.
"Ваши миротворцы нас разбомбили"
Кутаиси, аэродром гражданских перевозок. Кроме видавших виды Ан-2, другого воздушного транспорта здесь нет. "На кукурузнике и полетим,— говорит Рауль Кириа, руководитель пресс-центра правительства Абхазии в изгнании.— Это самый безопасный воздушный транспорт. Даже если что-то случится, он точно сядет".
— А что может случиться? — спрашивает кто-то на борту.— Абхазские ПВО примут нас за беспилотный самолет? — однако шутка повисает в воздухе, а кукурузник, задрожав всем своим хрупким телом, начинает набирать высоту.
Через 45 минут мы приземляемся на маленьком горном плато — аэродроме Генцившили. "Это уже Кодори",— говорит Рауль, показывая на заснеженные вершины гор.
Нас рассаживают в старенькие "Нивы" и везут в Чхалту. Когда-то, лет семь назад, в Чхалту можно было попасть только из Сухуми. Это место контролировалось губернатором Сванетии Эмзаром Квициани, подразделения которого не пропускали сюда федералов из Тбилиси. Тогда Квициани считался самым авторитетным человеком в окружении Эдуарда Шеварднадзе. Сейчас его называют "феодалом" и "беглым русским агентом". В 2006 году Квициани воспротивился вводу в Верхнее Кодори подразделений МВД и минобороны Грузии, за что был обвинен в сепаратизме и мятеже. После многодневной осады полиция взяла Кодори, а Квициани бежал.
— Теперь Квициани у вас в Москве сидит,— говорит мне водитель "Нивы", которая везет меня в Чхалту.— Мне вот визу не дали в Москву, а он без визы горными тропами прошел — и ничего, живет. Для кого-то визовый режим, а для кого-то безвизовый.
Водитель Мевлут Джачвлияни — министр правительства Абхазии в изгнании. Он рассказывает, что в 1993-м, когда шла грузино-абхазская война, абхазы не смогли взять эту часть ущелья.
— Они очень хотели взять Верхнее Кодори, потому что это стратегическая точка,— говорит министр.— Отсюда до Сухуми по прямой километров 60. У них на этом направлении шел знаменитый батальон Баграмяна, но они не прошли. Это узкое ущелье, здесь, как видите, одна дорога, ее удержать несложно.
Мы проезжаем населенный пункт Ажару, в центре которого выстроен новенький коттеджный комплекс. Ажара — административный центр Верхнего Кодори. В этих коттеджах живет правительство в изгнании. Сейчас, правда, здесь абсолютно пусто.
По разбитой дороге мы едем дальше — в Чхалту.
— Сразу за Чхалтой ваши так называемые миротворцы стоят,— говорит мне Мевлут.
— Почему "так называемые"?
— Потому что сразу после того, как здесь открыли правительство в изгнании, ваши миротворцы нас разбомбили. Ми-24 залетел со стороны Черкесска. Разбомбил и улетел. А когда улетел — со стороны Ткварчели "Грады" стали стрелять, 16 залпов дали. Это осенью 2006-го было. А когда мы об этом заявили, ваши миротворцы сказали, что никакого вертолета не было.
"Мы хотим жить как раньше, в Советском Союзе"
Мы въезжаем в Чхалту. Село кажется абсолютно пустым. На бледно-розовом правительственном здании — ярко-синяя табличка "Информационный центр НАТО". У входа нас ждет председатель правительства в изгнании Малхаз Акишбая. Он подводит меня к флагштоку с флагами Грузии и Евросоюза.
— В сентябре 2006 года президент открыл это здание,— говорит чиновник.— 27 сентября это было — в день скорби, в день падения Сухуми. Той же осенью это здание было обстреляно из российских вертолетов и "Градов". Вот, до сих пор следы остались,— Акишбая показывает на небольшие выбоины в стене.
Потом он рассказывает, что изменилось в Верхнем Кодори за два года. Он говорит, что это было феодальное княжество, где не было школ, детских садов, банков, где люди не получали пенсий и жили натуральным хозяйством. Он говорит, что закон здесь представляли криминальные авторитеты, и другой власти, кроме них, не было.
На детской футбольной площадке играют в мяч мальчики и девочки. На фоне гор и грузинского флага это выглядит очень живописно. Но ощущение такое, что этих детей специально попросили поиграть в мяч. Чтобы у нас не сложилось впечатления, что Чхалта — мертвое село.
В это время во двор правительственного комплекса въезжает несколько машин. Оттуда выходят иностранные журналисты и окружают Акишбая. Тот ведет их в зал для брифингов. На стенах коридоров и зала висят фотографии революции роз, а также крупных грузинских городов. Мне в глаза бросаются фотографии набережной Сухуми.
— Вы были когда-нибудь в Сухуми? — подходит ко мне рослый военный. Его зовут Коба, он сотрудник спецслужб и личный охранник Акишбая.
— Была, прошлым летом,— говорю я.
— А я жил в Сухуми. Уже 16 лет не был дома. Отсюда до Сухуми всего 70 километров. А проехать не могу.
— Вы, наверное, воевали,— говорю я.— Абхазы не пускают к себе только тех, кто воевал.
— А какое они право имеют не пускать меня домой? — раздражается Коба.— Я за свой дом воевал!
В зале в это время начинается брифинг Малхаза Акишбая. Он говорит на хорошем английском, приятно удивляя иностранцев. Он говорит о школах, детских садах и спортивных площадках, которых раньше здесь не было. Послушав несколько минут, выхожу на улицу. Мне хочется найти хоть одного местного жителя, но в селе пусто.
Напротив меня, на горе, возвышается древняя сторожевая башня сванов.
— Вот отсюда и вещал Квициани,— раздается за моей спиной голос Кобы.— Он был криминал Шеварднадзе. Помните, ваше русское телевидение показывало его? Он в Грузии был в розыске за мятеж, а ваши каналы крутили его интервью.
Я иду в сторону башни. Коба — следом. Смирившись с мыслью, что пройти по селу без сопровождения не удастся, объясняю ему, что хочу поговорить с местными жителями.
— Говорите,— разрешает Коба.— Только не снимайте военных.
И показывает на частные дома коттеджного типа, возле которых я вижу молодых парней в форме.
— Так это военные или полиция? — спрашиваю я. Это принципиальный вопрос: абхазы, требуя вывода войск из Кодори, утверждают, что здесь находится армия и военная техника, а грузины заявляют, что, кроме полиции, в Кодори никого нет.
— Это полиция,— говорит Коба.
— Почему же тогда нельзя снимать?
— Нельзя и все.
Мы обходим полицейский участок, за которым две пожилые женщины, сидя на складных стульчиках, чистят картошку. Их работа — готовить для полицейских, и этой работой они дорожат. Поэтому, отвечая на мои вопросы, смотрят сначала на Кобу, а потом на меня.
Я спрашиваю, много ли людей живет в Верхнем Кодори.
— Несколько тысяч,— говорит женщина по имени Нази.
— Где они работают?
— Работы нет. Только домашнее хозяйство.
— Какая у вас пенсия?
— 40-50 лари, зависит от того, сколько проработала.
— Что же изменилось с тех пор, как отсюда ушел Квициани и пришла федеральная власть? — спрашиваю я.
Женщины молчат. Потом вторая, Вардо, отвечает:
— Для меня неважно, кто тут главный. Мне важно, чтобы мирно было. Чтобы не стреляли. Мы хотим жить как раньше, в Советском Союзе. Хотим в Сухуми в гости ездить. Это наш город был! Три раза в день автобус туда ходил!
И Вардо, не взглянув больше ни на меня, ни на Кобу, снова берется за картошку.
"Главное, чтобы Саакашвили, Багапш и русский президент договорились"
Я иду мимо коттеджей, переполненных то ли полицейскими, то ли военными, к детской площадке, где еще играют дети. На автобусной остановке вижу местного жителя. В грязном камуфляже и засаленной кепке, с заплечным рюкзаком он стоит на фоне огромного рекламного щита с сухумской набережной и словами: "Здравствуй, Абхазия!" Увидев Кобу, мужчина неохотно идет на контакт.
Он плохо говорит по-русски. Почти не говорит. И по-грузински он говорит плохо. Потому что он сван. Всю жизнь прожил в Лате. Во время войны его дом разрушили, и он перебрался в Ажару. От Ажары до Латы — чуть больше 20 км. Но с 1993 года Шамиль ни разу эти километры не преодолевал. Он тоже ностальгирует по Советскому Союзу, и ему тоже все равно, кто здесь будет главным — Квициани, абхазы или грузины.
— Главное, чтобы Саакашвили, Багапш и русский президент договорились,— говорит он.— Мы только рады будем. А земли всем хватит.
"Мы здесь стоим, чтобы обороняться"
Журналистов везут в Квапчару — туда, где теперь проходит линия разделения сторон. Очень условная линия.
Узкая, разбитая дорога. Справа — горы, слева — крутой обрыв. Последний грузинский пост расположен прямо перед хрупким мостом, за которым виднеется голубая табличка "МС". То есть миротворческие силы. Этот мост — единственное связующее звено между Верхней и Нижней Абхазией. Отсюда до абхазской столицы не больше 50 км. Теперь мне понятно, почему абхазы так настойчиво требуют полного вывода грузинских подразделений из Кодори. Если война все-таки начнется, грузинским подразделениям не составит большого труда дойти до Сухуми.
— Теперь вы понимаете, что никто не собирается нападать на абхазов? — говорит по-русски без акцента высокий подтянутый человек в натовских ботинках и показывает на мост.— Этот мост не выдержит тяжелую технику. Ни нашу, ни их. Мы здесь стоим только для того, чтобы обороняться.
Подполковник Юрий Васильев, начальник отделения по урегулированию конфликтов МВД Грузии, всю жизнь провел в Грузии, служил в советской армии, а теперь является незаменимым специалистом в МВД. Нам его показали не случайно. Одна из главных идей президента Саакашвили — многоэтничность Грузии. Учитывая, что одной из причин конфликтов начала 90-х был национальный вопрос, грузинский президент пытается показать, что в Грузии востребованы представители всех национальностей.
Мы стоим перед дзотом, затянутым камуфлированной сеткой. Я спрашиваю, возможна ли война на этом участке.
— Если нападут, мы, конечно, будем отражать,— говорит военный.— Это ущелье удобно именно для отражения нападения. Отсюда же нападать невозможно. Здесь даже технику развернуть негде — вы же видите.
Я понимаю, почему нас сюда привезли. Когда Абхазия и Россия заявляют о милитаризации Кодори и о том, что грузинские власти собираются отсюда напасть на Абхазию, в Тбилиси решили показать журналистам мирное ущелье. Это часть новой политики Тбилиси — привлечение внимания международного сообщества "к мирным инициативам Грузии и агрессивной политике России".
Между тем чиновники в Кодори всерьез говорили мне о том, что 9 мая российские десантники, дислоцированные в Очамчирском районе Абхазии, собирались высадиться в Верхнем Кодори, спровоцировав войну. Мол, этого не произошло только благодаря вмешательству европейских чиновников, среди которых называют почему-то министра иностранных дел Франции. Возможно, европейские чиновники пригрозили Москве, что в декабре дадут Грузии дорожную карту для вступления в НАТО, и это стало сдерживающим фактором. Об этом же в неофициальных беседах мне говорили и первые лица в Тбилиси.
"Русские меня сделали врагом"
На обратном пути министр Мевлут Джачвлияни говорит, что Россия намерена "забрать Абхазию". "Сочи когда-то забрали, а теперь Абхазию прибрать хотят,— возмущается Мевлут.— Назначают русских кагэбэшников замминистра обороны Абхазии и Южной Осетии. А по какому праву? По какому праву Путин заявляет: "Мы защищаем своих граждан в Абхазии?" Кто ты такой? Во Владивостоке защищай своих граждан от китайцев!"
Мевлут долго и горячо говорит о Путине. О российской демократии. О Чечне. Он 17 лет не говорил по-русски.
— Ваш президент в Чечне бомбил женщин и детей, наводил порядок,— говорит он.— А нам почему нельзя порядок навести — без самолетов и бомб? Нам только и надо, чтобы русские не мешали. Мы с абхазами сами договоримся. Мы родственные народы. Я сван. Абхаз — такой же грузин, как и я. Я английского не знаю — только русский, но русские меня сделали врагом. У меня спутниковое телевидение, я смотрю ваши каналы. Русские ругают грузинские выборы, критикуют нас, мол, нет у нас демократии. Смешно, честное слово. Сами-то вы вообще не выбирали президента!
Пока журналистов кормят обедом в коттеджном поселке в Ажаре, я пытаюсь еще раз "выйти в народ". За мной по пятам едет машина с молодым спецназовцем за рулем. Я останавливаю 26-летнего Пату Гадра, но он говорит, что ничего не знает.
— Это же сваны, они недалекие и вообще ничего не знают,— кричит мне сзади водитель.— Я вам столько анекдотов могу про них рассказать! У нас в Грузии это самые популярные анекдоты.
— Не знаю ничего ни про Россию, ни про политику,— говорит другой житель Ажары, высокий старик в теплой шапке.— Они приехали и уехали,— старик показывает в сторону коттеджей.— А нам здесь жить.
Следом за нами Верхнее Кодори покинул правительственный кортеж. Опустели коттеджи в Ажаре, опустело правительственное здание в Чхалте. Я почти уверена, что в эту минуту опустела и детская площадка.