выбирает Анна Наринская
19 июня в прокат выходит кинофильм "Секс в большом городе". Он получился довольно длинным — чтобы подвести хотя бы промежуточный итог жизни четырех культовых девушек, понадобилось два с половиной часа. Впрочем, фильм подхватывает и завершает не только события сериала, но и развивает и даже доводит до логического конца его основные темы. Так что именно сейчас самое время их вспомнить.
Секс
Собственно секса в "Сексе" нет. Есть несколько запоминающихся комических моментов вроде оргазмических стонов Саманты, переходящих в оперные колоратуры, знаменитого разговора про анальный секс и еще более знаменитой сцены покупки вибратора по кличке "Розовый кролик". Есть, конечно, сцены, где сексом занимаются — в приемлемых и чаще всего вполне целомудренных ракурсах. Вообще, все это вполне целомудренно и довольно наивно. Страшный разврат показательно искушенной Саманты не идет дальше знакомства с предметом нижнего белья, который в русском переводе называется "жемчужный пояс", и недолгой лесбийской эскапады. Зато неискушенность Шарлотты (пусть даже нам все время повторяют, что она "хорошая девочка из Коннектикута") доходит почти до абсурда — она дожила почти до 40 лет, не столкнувшись с базовыми проблемами жизненно-сексуального выбора. Зато все ее вопросы очень удачно оказываются подходящими для обсуждения в телевизионный прайм-тайм.
Так что с сексом, можно сказать, не получилось — как с "реальным", так и с "научным". Заявленная в первых сезонах попытка представить зрителю "стереотипы сексуального поведения в большом городе" явным образом не удалась. Поначалу еще предлагались попытки "секс-классификации" вроде "мужчин, которые спят только с моделями", или "мужчин, которые спят с женщинами старше себя", или "людей, которые скрывают своих сексуальных партнеров от своих друзей". Потом от этого отказались, как и от "секс-опросов ньюйоркцев". Остались лишь маленькие камео, галерея фриков — типа католика, который совершает омовение после каждого соития, или парня, который любит, чтобы его отшлепали,— не то чтобы очень запоминающихся.
Потому что "Секс" — это не про секс. Это — про "отношения". Как признается сама Кэрри Брэдшоу своим издательницам: "I don`t write about sex, I write about relationships". И ее колонка, и, конечно же, сериал — про то, как одинокая женщина ищет и находит своего мужчину — своего Mr. Big, он же Mr. Right. Про то, что самое главное, ну, если не семья (хотя, конечно, семья), то настоящая любовь. Настоящая — в смысле именно такая, как подобает. Официальная, с совместными выходами в свет, со знакомством с родителями. И с хорошим здоровым сексом — не выходящим, кстати, за известные рамки. Короче, настоящая любовь — любовь буржуазная. Такая, в которую играют по специальным правилам, главное из которых — уважение к семейным ценностям. Поэтому самое страшное и запретное, что может случиться,— это страстный роман с женатым мужчиной. На сообщение Кэрри о том, что она встречается с мужчиной своей мечты "при живой Наташе", развратная Саманта делает страшные глаза и укоризненно качает головой.
Большой город
С Нью-Йорком в этом сериале происходит то же самое, что и с сексом: к концу шоу он становится все более отмытым, все более гламурным, все более буржуазным. Тут имеется символический момент — когда в 1998 году канал HBO запустил это шоу, в той самой столь полюбившейся многим заставке фигурировал Всемирный торговый центр. В связи с известными событиями в середине четвертого сезона, который шел с июня 2001 по февраль 2002 года, башни-близнецы сменил Эмпайр-стейт-билдинг. За границу HBO, конечно, продавал все серии с этой второй, не навевающей грустных мыслей, заставкой — именно такую мы здесь и видели.
Не удивительно ли, что шоу, про которое его создатели в один голос говорят, что Нью-Йорк там главное действующее лицо, и в котором героиня что ни серия присягает Манхэттену на верность, никак практически не затрагивает ни 11 сентября, ни то, что после этой даты с городом случилось? "Sex and the City" показывали еще два с половиной года после атаки на ВТЦ, но там практически не отражена глобальная смена настроения в Нью-Йорке, которую тогда не чувствовал и не обсуждал только ленивый. Именно тогда и, как многие считают, в связи с тотальной "безопасностью" этот город из места привлекательно порочного, сногсшибательно разнообразного, принципиально бьющего через край стал превращаться в умеренно забавный, умеренно небезопасный, вообще — в умеренный. В "Сексе в большом городе" эта перемена не то чтобы совсем не запечатлена — но, чтобы не напоминать о грустном, представлена как хронологическая. Просто раскрепощенные 1990-е сменились на прагматичные 2000-е. Что вообще-то даже к лучшему — сожаления по поводу того, что "в Нью-Йорке никто больше не веселится", вложены в уста толстой глупой бабы, которая, старомодно вынюхав дорожку кокаина в сортире и провозгласив: "New York is o-v-e-r", незамедлительно вываливается в окно.
Наряды
Кто угодно вам скажет, что "Sex and the City" чуть ли не в первую очередь про fashion. И с этим не поспоришь. Точно так же, как и с тем, что наряды Кэрри, а иногда и ее подруг во многом и сделали это шоу таким заметным. Стилист "Секса" Патриция Филд известна своим умением "рассказывать историю с помощью одежды". Здесь она рассказывает историю вполне определенную. Про девушку, которая сначала ориентировалась — в одежде, а значит, и в жизни — не на бренды и лейблы, а на то, как наряд соответствует настроению, времени дня, выражению лица. Насколько он крут, насколько в нем весело. Про девушку, которая надевала к юбке Dior сандалии Dr. Scholl`s и футболку с логотипом местного клуба йоги. Про то, как наряды этой девушки становились все правильнее и правильнее и все диористее. Про то, как обувь стала — Manolo, а платье — Prada. Про то, как одежда в общем-то куда-то делась, а остались одни лейблы. Надо отдать Патриции Филд должное, она убедительно показывает, что лейблами тоже можно играть и вообще have fun, только fun этот куда более буржуазный и дорогой. Достойный такой fun.
Возраст
Тут вот что: хотя героиням и удается отодвинуть старость — все они выглядят, ведут себя, одеваются далеко не на свой календарный возраст и делают это вполне естественно,— но даже так они не могут добиться ощущения, что "возраста не существует". Потому что они так и не думают.
Кажется, что эти декольте такие глубокие, а юбки такие короткие именно потому, что показывать то, что они открывают, осталось уже недолго. А если даже успехи пластической хирургии сохранят все это на долгие годы, если тело возрасту не сдастся, то ведь есть еще, извините, душа. И то, что даже Саманта к концу сериала оказывается в постоянных и трогательных "отношениях" (не говоря уже о Миранде и Шарлотте, которые превращаются прямо-таки в клуш),— не только дань семейным ценностям, но и уступка маячащей вдалеке старости. Кстати, в вынесенном в рекламный ролик эпизоде из выходящего в прокат фильма Кэрри произносит сакраментальную фразу: "С двадцати до тридцати — время веселья, с тридцати до сорока — время ученья, ну а после сорока — время самой платить за выпивку". Платить за напитки приходится, даже если юбка совсем короткая, а волосы совсем распущенные.
Работа
Про работу ясно следующее — во-первых, она должна иметься. Шарлотта, бросившая профессиональную деятельность ради семейной жизни и будущего материнства, делает очевидно неправильный выбор и потом расплачивается, мыкаясь бесплатным гидом в Музее современного искусства. Даже относительно счастливый конец в объятиях адвоката-еврея в вырванной из зубов бывшего мужа квартире на Парк-авеню этого ее поступка не оправдывает. Во-вторых, в работе позволяется быть только успешной. Неудачницы в любви — это извинительно и даже трогательно, подруги подставят плечо, почитают брачные объявления из The New York Times, напоят коктейлем Cosmopolitan. А вот неудачницей в карьере быть настолько недопустимо, что нам таких и не предъявляют. Даже про Шарлотту до того, как она покинет работу, выясняется, что "она сделала свою галерею лучшей в городе"; Миранда становится партнером в фирме; Кэрри издает книгу, оправдывая тем самым титул "писательницы", которым она именовала себя, еще когда только лишь вела колонку, рядом с которой "публиковались рекламы вибраторов". В-третьих, иметь работу сексуально. Кэрри каждый раз выговаривает еще не соответствующую действительности фразу: "Я — писательница" со специальным придыханием, а Саманта демонстрирует по крайней мере пять способов произносить: "I am in PR". Все пять в общем-то сводятся к одному и тому же.
Подруги
Вывезенная самовлюбленным Барышниковым в холодный Париж, Кэрри пускает слезу, увидев "четырех подруг, болтающих за столиком в кафе". Лучшие сцены сериала "Секс в большом городе", как, по отзывам критиков, и одноименного фильма,— те, где четыре дамочки сидят в кафе, то поедая две порции обезжиренного творога на четверых, то, наоборот, злоупотребляя жареным картофелем. Они отчитываются друг перед другом в своих сексуальных достижениях и провалах и обсуждают состоявшихся и несостоявшихся бойфрендов. Они почти все время говорят про какую-то чушь — но ведь это и есть дружба.
Вот что мило — действительно мило — у Кэрри узнаваемо подружеские отношения с каждой из трех героинь. И смысл этих отношений сводится к следующему: настоящие подруги — лучшее, чем может обладать женщина. Мужчины преходящи — подруги вечны. И смысл этот совсем не феминистский, а, наоборот, женский, возможно, даже бабский. Мужики — черт с ними, главное — мы, бабоньки, друг у друга есть. Чтобы этих мужиков обсуждать и друг друга утешать, если что. Это как бы такое соревнование — женская дружба против флирта и вообще-то против "любви". Женская дружба начинает и выигрывает.