Премьера опера
В немецком Дуйсбурге на сцене театра "Дойче опер ам Райн" состоялась премьера нового спектакля Дмитрия Чернякова — оперы Дмитрия Шостаковича "Леди Макбет Мценского уезда". Лесковскую Россию на сцене с удовольствием не обнаружил РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Тем, кто знаком с работами Дмитрия Чернякова, нет нужды в первых же строках сообщать, что никакого русского темного царства зрителям в этом спектакле не показывают. Вопрос не в том, отступил ли режиссер от фактуры первоисточника, а в том, какую он нашел ей замену. Так вот, вместо Мценского уезда в спектакле "Дойче опер ам Райн" — современный европейский офис (Дмитрий Черняков, как обычно, сам был сценографом спектакля). Дела в семейном бизнесе отца и сына Измайловых идут, видимо, неплохо: офис большой, совсем новый, в левой его части, радующей глаз свежестью деревянных панелей, еще не закончена отделка, туда-сюда снуют рабочие в комбинезонах. Зато в центральном отсеке уже вовсю кипит работа — здесь включены компьютеры, длинноногие девушки-менеджеры озабоченно отвечают на телефонные звонки и стучат по клавиатурам. Старший Измайлов (Олег Брияк) с хозяйской гордостью дозором ходит по своим новым владениям, а невзрачный его сынок Зиновий Борисович (Андрей Дунаев), пристроенный папой к бизнесу, ездит по снабженческим делам.
Пририсовать к этому офису современную Катерину Измайлову, казалось бы, ничего не стоит — будь она похотливой и хищной бизнесвумен или нищей простолюдинкой, попавшей в мир больших денег и лживой корпоративной этики. Можно ли "дотянуть" такой современный образ до совершения убийства мужа и свекра — другой вопрос. Но Дмитрию Чернякову решать его не приходится. Он отказался вписывать Катерину в им же заданную и хорошо узнаваемую сегодняшнюю среду. Катерина Измайлова в дуйсбургско-дюссельдорфском спектакле ("Дойче опер ам Райн" принадлежит двум этим почти слившимся городам, и после премьер в Дуйсбурге опера Дмитрия Шостаковича пойдет в Дюссельдорфе) — человек не просто из другой социальной среды. Она буквально из другой цивилизации.
Когда-то, ставя "Аиду", Дмитрий Черняков фантазировал, что в огромном дворце у заглавной героини оперы Верди должна быть какая-то маленькая своя комнатка, где она хранит свой мир и только там чувствует себя собой. То же можно сказать о черняковской Катерине: она живет в отдельной комнате, целиком завешанной какими-то персидскими коврами и решительно диссонирующей с прочей обстановкой. Исполняющая партию Катерины Моренике Фадайоми — певица с изрядной примесью африканской крови, что лишь подчеркивает отдельность героини от окружающего ее "европейского" мира. У этой Катерины — своя система ценностей, свои верования и свои ритуалы.
Иногда кажется, что она колдунья и что если искать аналогии с героинями классических кровавых трагедий, то не с леди Макбет следует сравнивать Катерину, а с Медеей. И не просто убийства совершает героиня, а некие ритуальные жертвоприношения — даже руки смазывает какой-то особенной жидкостью. Во всяком случае, не похоть, не томление женской плоти толкает "купчиху" на измену и преступление, а нечто другое, спрятанное глубоко в подсознании и не до конца ясное зрителю.
Два самых знаменитых "сексуальных" фрагмента музыки Шостаковича, любовные сцены Катерины и Сергея, Дмитрий Черняков заменяет сценическими иносказаниями. В первом любовники скрываются с глаз зрителя, который видит лишь висящую лампу, в ритмическом раздрае одиноко мечущуюся на фоне темных ковров (как тут не вспомнить сцену сечи в "Граде Китеже" Мариинского театра, поставленном Черняковым семь лет назад). А во втором режиссер вообще совершает "подмену" — вместо лысоватого, полнеющего и мало похожего на героя-любовника Сергея (Джон Уленхопп) мы видим божественно сложенного юношу с вьющимися волосами, со спины которого Катерина медленно удаляет кровоподтеки: не моет любимого, но совершает ритуал омовения идеала.
Кстати, в этих сценах и оркестр под руководством музыкального руководителя "Дойче опер ам Райн" Джона Фиоре оживляется, точно просыпается от того полусна, в котором его почему-то держит почти весь спектакль дирижер. Вообще музыка — самое слабое место новой "Леди Макбет Мценского уезда" (мысленно все время ставишь за пульт Теодора Курентзиса, совсем недавно незабываемо сделавшего эту оперу в Новосибирске). В Дуйсбурге режиссер не сумел найти в дирижере союзника. Но зато грандиозно придумал финал оперы.
Вместо бескрайних, свободных сибирских просторов, по которым бредут каторжники, за занавесом посреди сцены открывается тесная тюремная камера — грязные желто-зеленые стены, дверь с откидывающимся окошком, рукомойник да унитаз. Никаких массовых сцен, хор каторжников спрятан за занавесом, а в двухместной камере, куда помещены Катерина и Сонетка, разыгрывается жуткая натуралистическая сцена: Сергей изменяет своей бывшей любовнице не просто у нее на глазах, но буквально у нее под боком. Выглядит это действительно мерзко, безысходно и страшно. Когда женщин зовут на выход, Катерина неистово набрасывается на Сонетку и попросту убивает ее — чтобы через минуту самой лежать забитой насмерть вбежавшими в камеру охранниками-амбалами. В либретто пришлось поменять всего одно слово: вместо "сильное течение" (женщинам положено утонуть в реке) звучит "сильное ранение". Но Катерина благодаря финалу меняется гораздо более существенно: именно в этот момент, не выдержав психологической катастрофы, она перестает быть загадочной чужестранкой.