300 лет назад, 20 мая 1708 года, атаманом Войска Донского был избран предводитель казачьего восстания Кондратий Булавин. В советские времена его восстание часто называли крестьянской войной. Однако, как выяснил корреспондент "Власти" Кирилл Новиков, в действительности Булавиным двигало желание выиграть спор хозяйствующих субъектов.
"Ныне отписаны на великого государя"
На рубеже XVII и XVIII веков на Дону было неспокойно, и виноваты в этом были не только набеги крымских татар и прочих степняков. В землях Войска Донского шла упорная борьба за контроль над собственностью, а хозяйствующие субъекты при решении имущественных вопросов порой не брезговали силовыми методами. В регионе было что делить. Огромные территории в среднем и нижнем течениях Дона изобиловали всевозможными природными богатствами, включая охотничьи угодья, места для рыбной ловли, заливные луга и плодородные земли. Они считались собственностью Войска Донского, но вопрос о том, кто будет распоряжаться тем или иным участком земли или ловить рыбу в том или ином пруду, часто оставался открытым. В конфликт между собственниками нередко вмешивалось государство и принимало решения, исходя из собственных интересов. Так, например, было в 1686 году, когда воронежский епископ Митрофаний захотел получить контроль над землями, на которых располагался Борщевский монастырь. Земли исконно принадлежали казакам, но государство решило вопрос в пользу епископа, у которого нашлись влиятельные друзья в Москве.
Казаки, видя, как земли, которые они считали своими, раздаются служилым людям и церковным иерархам, не сидели сложа руки. Так, казаки Пристанского городка вторглись на земли епископа Тамбовского Игнатия, выгнали епископских приказчиков, завладели звериными ловлями, переловили рыбу в озерах и разорили бортные промыслы. Казаки Беляевской станицы тоже нанесли ущерб Игнатию, построив на территории принадлежавшей ему Савальской вотчины мельницу, которая перекрыла путь рыбе, шедшей в сети епископских рыболовов. В 1701 году государство вмешалось и в этот конфликт, забрав спорную собственность себе: Посольский приказ выписал грамоту, согласно которой захваченные казаками вотчины Игнатия "ныне отписаны на великого государя". Тем же способом государство действовало и впредь, однако один из таких имущественных конфликтов со временем перерос в крупное казачье восстание.
На реке Бахмут существовали соляные промыслы, приносившие немалые доходы тем, кто их контролировал. Дело было поставлено с размахом: соляной раствор добывался из трех колодцев, и каждый желающий мог приехать на Бахмут и арендовать одну или несколько из 300 имевшихся там железных сковород для вываривания соли. Аренда одной сковороды стоила 6 рублей в сутки, но за это время солевар мог получить с одной сковороды соли на 30 рублей. Желающих поучаствовать в прибыльном бизнесе было много, а сковород мало. Бывало, что в год на Бахмут приезжало до 10 тыс. человек, так что получить вожделенную сковороду без взяток местному начальству было невозможно. Тот, кто контролировал раздачу сковородок, получал и взятки, и арендную плату в размере 1800 рублей в день. За такие деньги можно было и повоевать, что в итоге и произошло.
В конце XVII века земли по реке Бахмут были отданы Изюмскому слободскому казачьему полку, но промыслы продолжали контролировать донские казаки. В 1701 году командир Изюмского полка полковник Шидловский предпринял силовую акцию в отношении донских казаков: сжег их городок на Бахмуте, а на его месте поставил собственный гарнизон. Пострадавшие начали жаловаться в столицу, но Шидловский предъявил какие-то грамоты, и земли вместе с солеварнями решили оставить за полком. Казаки обиделись, а больше всех обиделся казак, который был послан от Войска Донского на Бахмут "к соляному заводу атаманом над работными людьми-солеварами". Звали этого атамана Кондратием Булавиным, и смириться с потерей дохода от распределения соляных сковород он не хотел.
"Носят с собой ружья и пистолеты"
О самом Булавине известно немного. Отец его был атаманом Трехизбянской станицы, так что бедняком он не был. Дошедшие до нас казачьи песни рисуют образ человека, вполне способного установить силовой контроль над бизнесом: "Кандрат — парень не простак, а удалый он казак... Зипун, шитый серебром, сабля вострая при нем... Шапку носит набекрень, не дотронься, не задень". В 1705 году Булавин напал на отобранный Шидловским у казаков завод, разорил его и установил свой контроль над солеварнями. И снова в спор хозяйствующих субъектов вмешалось государство. На Бахмут из Адмиралтейского приказа был послан дьяк Горчаков с тем, чтобы провести инвентаризацию имущества и забрать его на государево имя. Однако Булавин был категорически против пересмотра итогов этой своеобразной приватизации. Горчакову он, по донесениям чиновников, "описывать и досматривать спорных земель и угодий на Бахмуте не дал и держал его за караулом", то есть попросту арестовал дьяка. Солеварни остались за Булавиным, но государство не могло долго терпеть такого самоуправства, и вскоре над головой атамана начали сгущаться тучи.
Правительство в ту пору смотрело на казачий Дон как на криминальную черную дыру, в которой укрывались многочисленные преступные элементы и куда стекались всевозможные беглые, будь то дезертиры, помещичьи крестьяне или работные люди с государственных предприятий. О донских разбойниках современник сообщал, что они, собравшись по "сто и более человек... выбрав себе воровского атамана и есаулов... ходят без всякого опасения днем и ночью большим многолюдством... носят с собой ружья и пистолеты... значки (знамена.— "Власть") тафтяные и кумачовые". Беглые беспокоили власть не меньше незаконных вооруженных формирований под кумачовым флагом. Так, воронежский воевода Полонский должен был организовать сплав леса к Азову, где строился флот, но присланные для этого работные люди все до одного убежали на Дон, где, вполне возможно, влились в ряды местных головорезов. Петр I желал установить контроль над Доном, но почему-то считал, что навести порядок в казачьих землях можно одним полком или даже меньшим числом штыков. Поначалу казаков пытались задавить экономически. Станичникам запретили рубить необходимые для флота леса, занимать пустые земли в верховьях Дона и торговать рыбой, так как рыба "надобна про его великого государя обиход". Казаки ограничения обходили, а беглых продолжали принимать, настаивая на соблюдении древнего обычая, гласившего, что "с Дона выдачи нет".
В 1707 году для наведения порядка на Дон был отправлен отряд под командованием князя Юрия Долгорукого, в задачу которого входили сыск беглых и перепись населения. Отряд был малочисленным — всего около 200 человек, среди которых было много гражданских чиновников. Ничего хорошего от этой экспедиции казаки для себя не ждали. Во-первых, беглые совершенно не хотели возвращаться туда, откуда они убежали. Во-вторых, состоятельные казаки использовали труд беглых в своих хозяйствах, а терять столь дешевую рабочую силу им не хотелось. Наконец, в-третьих, стоящая перед Долгоруким задача была явным покушением центральной власти на традиции казачьей вольницы. Особые причины опасаться княжеского визита были у Булавина, который незадолго до этого держал под арестом царского чиновника, без всяких на то прав контролировал денежные потоки от соляных промыслов и к тому же держал на своих солеварнях большое число беглецов. Долгорукий действительно имел приказ учинить следствие по делу о заточении дьяка Горчакова, так что опасения Булавина не были беспочвенными. Чтобы сохранить бизнес и избежать вполне возможного ареста, атаман решил поднять бунт и отстоять старые казачьи привилегии от посягательств центральной власти. Многие на Дону, как оказалось, были готовы к нему присоединиться.
Князь Долгорукий понимал всю шаткость своего положения. Когда он пришел в Черкасск, атаман Войска Донского Лукьян Максимов попросил его не учинять розыск в городе и его окрестностях, где у самого Максимова и других богатых казаков трудилось множество беглых, на что князь согласился. Но в отдаленных поселениях Долгорукий начал свой розыск, причем в станицах, которые укрывали беглецов, он устраивал форменную расправу с кнутобитием. Позднее в своих агитационных материалах Булавин утверждал, что "князь с старшины, будучи в городах, многие станицы огнем выжгли и многих старожилых казаков кнутом били, губы и носы резали и младенцев по деревьям вешали". Про младенцев Булавин, скорее всего, приврал, что естественно для любого пропагандиста, но массовые экзекуции и случаи возврата беглых на родину действительно были.
Осенью 1707 года казаки собрались на тайный совет, где решали, как быть с отрядом Долгорукого. Известно, что в этом совете принимали участие представители казачьей старшины, а также Булавин. На совете порешили, что "миропродавцев, которые были судьями в Черкасском и по иным рекам судили... без совету Войска Донского, творили неправду и разоряли напрасно для своих бездельных корыстей... казнить смертью". Исполнить приговор Дона выпало Булавину. В ночь на 9 октября Булавин, собравший "гулящих русских людей человек 200 и больше", напал на отряд Долгорукого, расположившийся в Шульгинском городке на реке Айдаре. Долгорукий был убит, а его отряд почти поголовно вырезан. Булавинское восстание началось.
"Оные жечь без остатку, а людей рубить"
Булавин понимал, что теперь ему не сносить головы, если только не удастся заручиться поддержкой всего Войска Донского. Понимал это и войсковой атаман Максимов, который совершенно не хотел уступать свою должность бунтовщику. Максимов возглавил контртеррористическую операцию против Булавина и вскоре действительно сумел блокировать войско последнего у реки Айдары.
Булавинское войско, которое к тому времени насчитывало около 2 тыс. человек, укрепилось в лагере у леса, а войска Максимова расположились прямо перед ним. Как это обычно бывает в случае с блокированными боевиками, обе стороны то открывали огонь, то вступали в переговоры. Максимов обещал восставшим прощение, если они выдадут главарей во главе с Булавиным, а получив отказ, велел открыть огонь "изо всего оружья". Временами перестрелка прекращалась и стороны вновь вступали в переговоры. Булавин же, как и полагается блокированному полевому командиру, тянул время до ночи. Когда стемнело, его казаки просочились через оцепление и, как доносил Максимов, "той же ночью по лесам разбежались". Утром Максимов начал облаву по лесам и действительно многих поймал. Восьмерых пленных повесили, 130 отрезали носы, а оставшихся девяносто с лишним человек отправили по этапу на суд и расправу. Но главные силы булавинцев все равно ушли. Впрочем, атаману Максимову это обстоятельство не помешало объявить о своей победе. Государь отблагодарил войскового атамана, переслав ему 10 тыс. рублей.
Между тем чиновники продолжали доносить Петру I, что Булавин все еще жив и на свободе: "Где он, проклятый, укрывается, живет, о том... неведомо, и нигде не явился". Не помогла даже награда в размере 200 рублей, назначенная за его голову. Булавин же со своими сторонниками зимой 1708 года находился в Запорожской Сечи и, нисколько не таясь, созывал под свои знамена всех желающих. В одном из своих прелестных (от слова "прельщать") писем Булавин писал:
"Атаманы-молодцы, дорожные охотники, вольные всяких чинов люди, воры и разбойники! Хто похочет с военным походным атаманом Кондратьем Афанасьевичем Булавиным хто похочет с ним погулять по чисту полю, красно походить, сладко попить да поесть, на добрых конях поездить, то приезжайте в Терны, вершины Самарские". В одном из вариантов этого письма имелась любопытная приписка: "Да худым людям, князьям, и боярам, и немцам за их злое дело не спущайте. А своих людей посадских и торговых не троньте. А буде кто напрасно станет кого обижать, и тому чинить смертную казнь". Желающих поесть, попить и "красно походить" было немало, и вскоре под командованием Булавина собралось войско в несколько тысяч человек. Помимо воров и разбойников к движению примкнуло немало беглых и старообрядцев, которые люто ненавидели центральную власть и жаждали "постоять за дом Богородицы". Козловский воевода Волконский так охарактеризовал состав повстанцев: "Многие есть сволочь, наброд беглых, служилые из городов всяких чинов люди, укрываясь от службы и податей, волостные монастырские и помещичьи люди и крестьяне, отбывая тягла и платежей у помещиков". Были в войске и обыкновенные наемники, ведь разбогатевший на соли Булавин обещал поделить между своими бойцами 7 тыс. рублей, а каждому вступившему в войско выдавал по 10 рублей.
Весной 1708 года Булавин во главе пятитысячного войска пошел на Черкасск, который был резиденцией войскового атамана. Вскоре власти наконец осознали, что мятежники за зиму не вымерзли в степях, а, наоборот значительно окрепли. Так, капитан Аксаков, посланный на якобы усмиренный Дон ловить беглых, с удивлением доносил, что число мятежников "умножилось, многие помещиковы домы, села и деревни разорили". Воевода Волконский с ужасом писал про расправу булавинцев над властями Пристанского городка: "Тамошнего воеводу, и подьячих, и бурмистров били, и грабили, и пытали, и лошадей государевых отогнали, и колодников распустили", а в городе Битюг "бурмистра пытали, привязав к двум лошадям к хвостам, волокли сквозь окно".
Петр I начал торопить своих воевод, чтобы они наконец справились с беспорядками. А торопить их было необходимо. Еще зимой для борьбы с булавинцами начали собирать дворянское ополчение во главе со стольником Бахметевым и воеводой Тевяшовым. Ополчение сидело, запершись в остроге, вдали от зоны боевых действий, и не двигалось с места, пока в конце марта государь не прислал воеводам приказ немедленно выступать. Но сил у правительственных войск явно недоставало, а дворяне и прочий люд, призванный из запасных для участия в контртеррористической операции, упорно уклонялись от явки на службу (см. стр.*** ОТСЫЛ К ПАМЯТНЫМ РЕШЕНИЯМ).
Ко всему прочему подавлением восстания занимались сразу все силовые структуры региона, и поэтому координация действий отсутствовала начисто. Азовский губернатор Толстой, опасаясь нападения булавинцев, требовал от изюмского полковника Шидловского двигаться к Азову, но тот не собирался покидать район бахмутских солеварен и отвечал: "А мне с полтавским полком итти к Азову без Московских войск опасно, и ежели идут с Москвы какие войска, извольте посылать, чтоб шли скоро". Войска из Москвы действительно шли, и вел их брат убитого князя Юрия Василий Долгорукий. Но Бахметев и Тевяшов тем временем поступали по своему усмотрению, а войсковой атаман Максимов и вовсе действовал на свой страх и риск. Это его и погубило.
8 апреля 1708 года войска Максимова и Булавина встретились, и войсковой атаман вновь позволил увлечь себя переговорами. Пока максимовцы на кругу обсуждали, идти ли на мировую с булавинцами, те вероломно напали и обратили их в бегство. Чем ближе подходил Булавин к Черкасску, тем больше было желающих вступить с ним в переговоры. Атаманы, оборонявшие Черкасск, писали Булавину: "Когда ты изволишь к Черкасскому приступать, и ты пожалуй на наши станицы (имеются в виду отряды.— "Власть") не наступай. А хотя и пойдешь мимо нашей станицы, и мы по тебе будем бить пыжами из мелкого ружья. А ты також де вели своему войску по нас бить пыжами". При таком раскладе Булавин со своими людьми легко просочился в Черкасск и 1 мая взял его практически без боя. Максимов и его сподвижники были казнены, а сам Булавин был провозглашен войсковым атаманом.
Между тем войска Василия Долгорукого приближались, производя по пути неизбежные в таких случаях зачистки. Сам государь инструктировал князя убивать булавинцев: "Ходить по городкам и деревням... которые пристанут к воровству, и оные жечь без остатку, а людей рубить". Чем больше правительственных войск оказывалось в регионе, тем чаще булавинцы терпели поражение. Отряды мятежных казаков смогли взять штурмом Царицын и разгромить два регулярных полка. Но Азов взять не удалось: булавинцы, верные своей тактике просачивания, смогли проникнуть в город, но попали под перекрестный огонь из цитадели и с кораблей и вскоре отступили. 2 июля под Кривой Лукой главные силы булавинцев были разбиты. Тем временем сам Булавин находился с небольшой группой сторонников в Черкасске. Он пытался вступить в переговоры с государем и удержать в повиновении казацкую старшину, но Петр I не вел переговоров с террористами, а черкасские казаки все чаще задумывались о том, как спасти от плахи собственные головы. К тому же для сдающихся булавинцев объявили амнистию: "Ежели и впредь кто с повинной будет, задержания никакого не будет". Вскоре против Булавина был составлен заговор. Курень (дом, в котором заседал мятежный атаман) был обложен казаками, желавшими мира с царем, и судьба Булавина была решена. Вскоре казаки отправили государю депешу, в которой извещали его о смерти главного бунтовщика: "В нынешнем, великий государь, 1708 году июля в 7 день, воспомянув мы, холопи твои, страх Божий, и кресное целование, и должное свое к тебе, великому государю, обещание, пересоветовав мы, холопи твои, войском на острову в Черкасском и тайно согласясь... пришед... Булавина поймать... И он... видя свою погибель, в курене с единомышленники своими в осаде запершись сели. И мы, холопи твои, войском к куреню многое число приступали, двери и окна ломали, и из ружья стреляли, и всякими мерами доставали. А он... ис куреня трех наших козаков из ружья убил до смерти и многих ранил. И видя свою погибель, что ему в осаде не отбыть, ис пистолета себя сам убил до смерти. А единомышленников ево ближних 26 человек переловили". Труп полевого командира был осмотрен военными медиками, расчленен и по частям выставлен в разных городах края. Восстание еще некоторое время продолжалось по инерции, но без харизматичного лидера оно было обречено. Так окончился один из самых кровавых в российской истории споров хозяйствующих субъектов.
При содействии издательства Вагриус "Власть" представляет серию исторических материалов в рубрике архив.