В парижском центре Помпиду открыта большая ретроспектива Йозефа Бойса (Joseph Beuys, 1921-1986). Творчество этого классика послевоенного авангарда впервые в таком масштабе показано во Франции. Концепция выставки принадлежит известному куратору Харальду Сцееману и считается особенно близкой духу Бойса, его пониманию пространства, — Сцееман хорошо знал художника с середины 60-х годов. В Париже показано более сотни скульптур, объектов, инсталляций, а также "Тайный блокнот для тайного человека в Ирландии" — "графическое завещание" Бойса, более 450 его рисунков.
Нынешняя выставка интересна прежде всего своим адресом. Во Франции не слишком хорошо понимают этого героя немецкого авангарда. Его творчество — недостаточная утеха для французского взгляда, привыкшего искать наслаждения формой: оно слишком политично, слишком "по-русски" стремится выйти за грань искусства — в область непосредственной жизненной практики. И одновременно с этой социальной активностью (одним из перформансов Бойса был бой на ринге "за демократию", а весь мир он называл своей лабораторией) — глубокий, почти пугающий мистицизм. Жир, войлок, воск — его излюбленные материалы, по которым он всегда узнается — первобытны, исполнены символики и, как ему пришлось испытать на себе, спасительны (пилот Luftvaffe Йозеф Бойс был сбит над Крымом и исцелен местными жителями как раз при помощи этих древних субстанций).
За Бойсом стоит внушительная традиция — немецкий романтизм, антропософия Штайнера, идеи 1968 года. А современная французская мысль, которой близки идеи относительности, фигуры "ни то, ни другое" или "и то, и другое" — но не определенное "да, это", которая подвергает критике само понятие подлинного и заменяет его "симулякром", — не совсем годится для прочтения Бойса. Он в некотором отношении проще, даже наивнее. Бойс сегодня является, в общем, глубоко старомодным художником, классиком. Исполнена старомодности и его глубоко утопичная идея "третьего пути" — между капитализмом и коммунизмом, между Европой и Азией. В одной из своих акций он при помощи медной палки (называя ее "евразийской") строил энергетический мост от восточного мира к западному. Утопии "нахождения общего языка" посвящена и его другая знаменитая акция "Я люблю Америку, Америка любит меня" (1974) — когда он на три дня заперся в нью-йоркской галерее с койотом, единственным представителем Америки, который вызвал у него симпатию.
Бойс, переживший трагедию войны и крах того образа немца, на котором он воспитывался, создавал произведения о судьбе своего поколения, чувстве поражения и вины, а также о неизбежной телесной ответственности за любые мыслительные акты (идея, которую могла породить именно немецкая история ХХ века). Поэтому его искусство всегда основано на сложных мыслительных проектах, являясь всего лишь их материальным свидетельством, вроде "органических останков" — растаявшего маргарина или свалявшегося фетра. Они ценны не сами по себе, а как медиаторы энергии, и старение, поражение в битве со временем — их неизбежное свойство. Приближаясь к "Жирному стулу" Бойса с куском маргарина на сиденье, зрители своим теплом продолжают лепить форму — энергия бессознательного у Бойса равна энергии тела. Отсюда его теория "социальной скульптуры", материал которой — невидимое, а художник — каждый человек, способный чувствовать тепло и своей энергией бессознательно создавать невидимые формы. Именно в этом смысле для Бойса каждый человек — художник (в 1972 году профессор Бойс был уволен из Школы изящных искусств Дюссельдорфа за то, что отказался выбирать лучших среди поступающих).
Инсталляции Бойса воспринимаются не столько зрительно, сколько тактильно, на слух, почти на вкус (он кажется прогорклым и неприятным). Его работы предельно натуралистичны (что в принципе не может быть комфортно) — причем в современных представлениях о натурализме. Они нередко выглядят больными, почти умирающими (еще одна его знаменитая акция состояла в том, что он объяснял свои работы мертвому зайцу). Некоторые рисунки он, как известно, делал своей кровью. Теперь она выглядит похожей на сангину.
Выставка Бойса вызвала много споров относительно самой возможности ее проведения, и это, как ни странно, связано с тем, что автора уже нет в живых. Художник социального действия, перформанса, жеста, Бойс якобы непредставим в музейном пространстве без личного присутствия. Действительно, художник в ХХ веке обычно дирижирует инсталлированием своих произведений в музее и на выставке. Собственно, жанр инсталляции и является миниатюрной музейной экспозицией, которая к тому же не может быть точно фиксирована — сам художник, время, пространство вносят в нее все новые и новые изменения. Правомочны ли они после смерти автора? Или — еще одна формулировка проблемы — совместимо ли творчество, которое понимает себя исключительно как стратегическую деятельность, с традиционным представлением о законченном шедевре, автономном произведении искусства?
Как считает куратор выставки Харальд Сцееман, за время, которое прошло после смерти Бойса в январе 1986 года, пластическая составляющая его творчества отделилась от личности и облика автора. Куратор в своей экспозиции хотел создать общее энергетическое поле (как сделал бы Бойс), избегая при этом археологической реконструкции. Некоторые инсталляции он позволил себе растянуть или сконцентрировать. Для Сцеемана важно, что Бойс никогда не экспонировал произведения параллельно стене — всегда диагонально, нарушая прямую перспективу. Экспонируя его "Фетровый стул" (1988) — последний автопортрет, куратор хотел добиться ощущения того, что вещь "уходит", отклеивается от стены, исчезает, оставаясь на месте. По мнению Сцеемана, Бойс сегодня — напоминание искусству о его высокой роли и моральной ответственности, о том, что у искусства есть содержание. Звучит ли оно из уст самого Бойса или скорее из уст куратора?
Бойс — самый универсалистский художник своего поколения. И самый антропоцентристский. Его зацикленность на человеке поразительна. Предметы и животные у него — только символы, иногда почти фрагменты человеческих тел. Поэтому у него никогда не встретишься с тем, что можно было бы назвать спокойным словом "натюрморт", и поэтому же его творчество никак не может быть перепутано с дизайном, оформлением среды, пустой в ожидании человека (этим несколько грешит arte povera). С другой стороны, этот настойчивый антропоцентризм делает искусство Бойса порой по-толстовски утомительным.
ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ