Премьера театр
Если бы постановка Алексея Янковского "Достоевский--Честертон: парадоксы преступления, или Одинокие всадники Апокалипсиса" длилась не полтора часа, а пару минут, ее можно было бы назвать клоунадой, в которой тарабарщину выдают за интеллектуальные монологи. В маленьких дозах это забавно и даже полезно, как стояние на голове, которым занимаются герои Честертона. В больших навевает тревогу о здоровье авторов. С подробностями — АЛЛА Ъ-ШЕНДЕРОВА.
Пьесы режиссера и драматурга Клима (псевдоним Владимира Клименко), в конце 1980-х прославившегося постановками в легендарных "Творческих мастерских", а последнее время увлекшегося скрещиванием классических сюжетов с современной философией, страдают многословием. Поэтому в целях экономии времени актеры Челябинского камерного театра не произносят свои реплики, а выкрикивают их звонкой, сердитой скороговоркой, как речовку на утреннике.
По сюжету следователь мистер Понд (Михаил Яковлев) и его подручный капитан Гэхеген (Владимир Зеленов) оказываются в России, где встречают студента Раскольникова, рассказывающего об убийстве старухи, и чиновника Мармеладова — об искусстве закусывать водку соленым огурцом.
Поскольку сцена, как всегда у господина Янковского, погружена во тьму, можно предположить, что дело происходит в той самой комнатке с пауками, где, по версии Свидригайлова, все мы окажемся после смерти. Монологи персонажей Достоевского толстый мистер Понд и долговязый тощий Гэхеген пересыпают унылыми парадоксами типа "Укоротить жизнь беседе все равно что убить нерожденного младенца". Зато оживляют действие, раздеваясь до трусов, напяливая юбки и вставая на руки — так, что юбка скрывает лицо, а голову заменяет сами знаете что. Тоскливая скрипка напоминает о русской безысходности, а девушки в широких юбках лениво моют пол.
Постичь, зачем эти "обитатели бескрайней болотистой равнины" сперва крошат друг друга в капусту, а потом каются, англичане, разумеется, не могут. И ударяются в словопрения, от которых большая часть публики впадает в сон, а меньшая истерически хихикает после каждого слова.
Главным же парадоксом спектакля становится то, что в нем при всей бессвязности обнаруживается несколько неплохих актерских работ. Например, у Петра Артемьева--Раскольникова, надрывно выкрикивающего: "Почему бомбами сотни людей можно, а одну старуху — нельзя?.." Или у Дмитрия Олейникова--Мармеладова, дефилирующего в красных трусах и смешно зазывающего англичан на собственные похороны.
Кульминацией становится момент, когда девушки перестают мыть пол и начинают разливать в пластиковые стаканчики водку. Зал вздрагивает и просыпается. Но вместо того, чтобы сразу всех угостить, актеры еще долго танцуют русские и шотландские танцы, пока так и не откушавший водки, а потому вконец опечаленный зритель не потянется к выходу. И то правда, слегка выпить и мирно разойтись в России не принято.