ОТЕЦ Андрей Колесников

Надо же что-то делать, думаю я. Надо спасать. Спасаться. Их спасать... Что-то и в самом деле происходит, и мне кажется, что они уходят от меня... а не я от них... Мне все казалось, что они от меня никуда не денутся. Мне правда так казалось. Что эти мои командировки и правда только идут нам на пользу. Что мы скучаем и от этого начинаем любить друг друга так, что то ли искры из глаз, то ли слезы. То ли радости, то ли любви.

Но в какой-то момент, как я писал еще в прошлой колонке, это все рухнуло.

— Маша, — говорю я, — что ты плачешь?

— Ничего, — говорит она, выйдя из своей комнаты, стоит в коридоре, и я вижу, как она делает знак маме: подойди, я что-то хочу сказать тебе... только чтобы папа не видел.

Потом, когда мы выходим на улицу и я сажусь в машину, она вдруг замолкает, хотя что-то до этого отчаянно рассказывала своей маме, и на лице ее было такое же выражение, как когда она упрашивала меня купить ей голубое платье: выражение безграничной мольбы и скорби.

— Маша, — говорю я, — почему ты плакала и что ты рассказывала? Может, я тоже что-то посоветую? Может, я все-таки на что-то гожусь?

— Ничего, — отвечает она, и на лице ее теперь какое-то почти надменное выражение.

— Так не получится, Маша, — говорю я, и в голосе моем помимо моей воли тоже появляется надменность.

Ну, она ее сразу улавливает.

— Папа, я плакала, потому что я не понимаю, зачем она вышла из его машины и ушла! — и Маша начинает тихонько подвывать.

— От кого?

— От этого парня!

— Как называется этот фильм? — спрашиваю я.

— "Как бросить парня за 10 дней"...— постанывает она.

— Тогда понятно. На этом ведь фильм заканчивается?

— Ну да!

— Так вот она его и бросила. 10 дней прошли. Фильм закончился. Она вышла из машины. Я только не понимаю, зачем ты его смотрела. Это взрослый фильм, такие смотреть — только расстраиваться.

— Ты смотрел его?

— Нет.

— И все знаешь? Да?! — переспрашивает она. — А что же тогда она уже выходила из машины, а?! Ведь это уже было один раз! Она уже выходила! А потом они опять целовались!

— Так это же, — говорю, — середина фильма была. Еще только пять дней прошло.

— А-а,— говорит она,— и что, они никогда не будут вместе?

— Вряд ли, — говорю. — Только если продолжение снимут.

— Поняла теперь, — говорит она и тяжело замолкает.

— Маша, — спрашиваю я, — а как ты думаешь, любовь есть?

— Конечно! — отвечает Маша. — Целуются же все!

То есть она хорошо отличает любовь, например, к родителям от той, в которой целуются. Любовь к родителям — это что-то такое совсем другое, видимо. То, что может на время исчезнуть, потом возникнуть снова... И, я так боюсь, исчезнуть навсегда. Или не может? Ну, просто отойти на второй план. Отец же справится с ролью второго плана? Третьего?!

И я решаю сам отойти на второй план. Тем более что в жизни Вани-то я, надеюсь, еще пока на первом.

И на следующий день я иду на детскую площадку, чтобы сыграть роль второго плана в одной короткометражке и заглавную роль — в другой...

И я вижу страшную картину: Ваня, лежа и запрокинув голову, кружится на карусели, которую раскрутили старшие мальчишки и тут же убежали, — и голова почти касается земли. Он пытается подтянуться на руках, потому что ему самому, видимо, уже страшно, но центробежная сила сильнее его рук, и он так и висит беспомощно, пока я бегу к нему, а потом, как-то весь извиваясь, все-таки оказывается на этой карусели и лежит без сил под скамейкой.

Няня метрах в 30-ти увлеченно болтает по телефону.

У меня был брат. Ему было семь лет, когда он упал с качелей, и длинная доска с металлическим сиденьем, опускаясь, ударила его по виску. Его не спасли.

— Ваня, — тормошу я сына за плечо, — не смей! Никогда не смей так делать! Ты слышишь?!

— Я слышу, — говорит он. — Я тебя увидел, когда ты меня еще не видел. И я хотел тебе показать, как я умею.

— Никогда, Ваня!!!

— А ты видел? — спрашивает он.

Маша бежит ко мне с криком:

— Папа, принеси мне туфли из дома! Светло-серые! А то мы с Машей не можем танцевать!

Я понимаю, что она не кокетничает: на ней кроссовки с колесиками, на которых она может проехать половину футбольного поля. И они действительно с этой девочкой танцевали, вернее, другая Маша пыталась показать моей Маше какое-то па.

Она могла бы попросить няню принести ей туфли, но она просит меня, потому что хочет показать Маше свою власть надо мной.

"Надо быть великодушней", — говорю я себе и отвечаю своей Маше:

— Домой уже пора вам, по-моему.

Я затыкаюсь сразу, как только вижу в глазах Маши слезы. Тут Ваня несется к нам с футбольным мячом. Еще не все потеряно.

— Будете со мной в одной команде? — спрашиваю я.

— Я буду! — сразу говорит Ваня.

— И я буду,— сквозь зубы отвечает Маша.

Мы с ними иногда играем в футбол. Но только Маша быстро на что-нибудь обижается и уходит. А Ваня стоит на воротах до конца.

Он и теперь встает в ворота, Маша где-то чуть сзади, я как всегда — в нападении. Против нас уже целая команда. Их четверо, шустрые пацаны, лет по восемь-девять каждому.

Мяч у них, они здорово играют в бортик на этой футбольно-хоккейной площадке — и Ваня!.. Теперь Маша! Удар! Я подбираю мяч, обвожу одного, удар в бортик. Отсекаю сразу двоих, выхожу один на один... Мы ведем.

— Я тоже забью, — говорит мне Маша, когда я оказываюсь рядом. — Спорим?

— Забьешь! — говорю я и рвусь к воротам. — Пас дай!

У нее отбирают мяч. 1:1.

Она плачет и уходит с поля. И я понимаю, что это конец. Потому что она вся в меня. И уговаривать ее вернуться бессмысленно. Я бы тоже ушел.

Мы остаемся вдвоем против четверых. Ваня берет уже второй удар. И тут меня разбирает злость, и она не спортивная. Меня бесит то, что я никак, даже если уже очень стараюсь, не могу найти с ней общий язык. Не мо-гу!

Весь на этой злости, я бью от своих ворот. Они не ожидали: 2:1. Отбираю, бегу, бью: 3:1... 4:1. 4:2. Они тоже разозлились. Но уже 5:2. 6:2.

— Папа, они слабаки!

— Ваня, кричу я, — нет, просто мы лучше!!!

— Это не Ваня! --слышу я. — Это Маша!

Она стоит вместе с другой Машей за сеткой за их воротами, и я вижу, что она вся там, на поле...

— Папа, давай!!! — кричит моя Маша.

Моя.

7:3. Все, нам пора. Последний раз я так уходил из казино, выиграв полумесячную зарплату. Достойно и не спеша, потому что ноги не держали.

— Конечно, — говорит один из этих пацанов, Максим. — Такого папу нереально обыграть!

Я оборачиваюсь и смотрю на Машу: она слышала?!

— Вообще нереально! — кричит она, просто захлебываясь от смеха.