Каннский фестиваль знаменит тем, что он представляет сливки мирового кино и в то же время открывает новые имена и территории. Россия, с точки зрения Канна, занимает особое положение в мире: это одна из старейших и крупнейших кинодержав, стоявших у истоков фестиваля, и вместе с тем — по-прежнему неоткрытая и неразведанная территория. Почему так происходит, объясняет АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Журавль в небе
История отношений России с Каннским фестивалем давняя, и она имеет свои пики. Фестиваль был задуман как альтернатива находившемуся под пятой фашистов Венецианскому, но его появлению помешала вторая мировая война. После победы над фашизмом Советский Союз и все русское было в моде, а первый фестиваль, состоявшийся в Канне в 1946 году, открылся на русском языке — документальным фильмом "Берлин" Юлия Райзмана. Советское участие было одним из самых представительных — целых восемь фильмов, а "Великому перелому" Фридриха Эрмлера достался один из главных призов.
Однако в следующий раз советская делегация приезжает в Канн только в 1950-м, а после скандала с фильмом "Объединенный Китай" (по политическим причинам он был показан только для 50 журналистов в зале, окруженном полицией) СССР еще два года бойкотирует фестиваль. Зато в 1954-м в Канн было привезено 120 кг икры для советского приема. В 1958-м в первый (и пока последний) раз в Канне побеждает русский фильм — "Летят журавли" Михаила Калатозова, Татьяна Самойлова становится звездой, спустя годы в память об этом событии она выйдет на сцену 50-го юбилейного фестиваля. В 1960-м присужден приз советской программе (фильмам "Баллада о солдате" Григория Чухрая и "Дама с собачкой" Иосифа Хейфица). С тех пор награждались фильмы Андрея Тарковского (трижды), Андрея Кончаловского, Павла Лунгина, Никиты Михалкова, Александра Сокурова.
Самым удачным был для нас 1990 год. Глебу Панфилову и Инне Чуриковой после премьеры фильма "Мать" устроили пятнадцатиминутную овацию, а ведь просмотр кончился за полночь, но народ не хотел расходиться. В этом же году в Канн приехал Виталий Каневский с фильмом "Замри, умри, воскресни". Режиссер, в свое время отсидевший срок к тюрьме, выглядел в кепочке немного по-блатному и не владел иностранными языками. В Канне его не встретили, и он поселился в порту, подрался, а потом подружился с матросами и попал на корабль, который был отправлен в Канн из Одессы одной кинофирмой (такие в период перестройки вырастали как грибы). Там Каневского нашли представители фестиваля, и он стал местным героем дня. Ради него даже закрыли глаза на то, что фильм не первый, а второй в биографии режиссера, и выдали ему "Золотую камеру" — очень почетный приз за лучший дебют. Журнал Cahiers du cinema включил Каневского в список 20 режиссеров XXI века. После этого он навсегда остался во Франции, но, увы, надежд журнала пока не оправдал.
Другая русская авантюра того периода: продюсер-пиарщик по имени Измаил Таги-Заде привез в Канн киноделегацию из России в составе 600 человек. И все для рекламы его фильма об Иване Грозном. Либо шальные деньги решают все, либо произошло чудо: каннская мэрия разрешила в дни фестиваля провести русское конное шествие по Круазетт (после него набережная была сильно загажена) с актером в костюме Грозного и в сопровождении многих известных режиссеров, телеведущих и прочих знаменитостей местного российского масштаба, которых впервые привез в Канн именно Таги-Заде. Это было время, в котором смешались советская бедность и новорусское купеческое богатство. Будущие телемагнаты могли тогда жить в комнате на восемь человек. Но уже в 1995 году премьеру фильма Ивана Дыховичного "Музыка для декабря" в течение всего фестиваля праздновали на специально снятой яхте с невероятным разгулом.
Возвращаясь к призам: на прошлом фестивале (редкий год, когда в конкурсе участвовало сразу два российских фильма) впервые призом за лучшую мужскую роль в Канне был награжден российский актер — Константин Лавроненко, сыгравший в фильме "Изгнание". Получали наши кинематографисты награды за сценарий, режиссуру, спецпризы жюри, но вот Золотой пальмовой ветви после триумфа Калатозова и Самойловой мы больше так и не видели. Калатозовские журавли по-прежнему летят как символ чего-то прекрасного и недостижимого.
Пускай русский след в Канне не всегда сразу заметен, но все же не стерт. То покажут "Сорок первый" Григория Чухрая в программе каннских открытий за 50 лет, то в предваряющих конкурсные просмотры архивных "Прелюдиях" — фрагмент из старого фильма Бориса Барнета. А если присмотреться, в вывешенной в качестве реликта фестивальной газете за 1946 год рядом с Мишель Морган можно увидеть сказочника Александра Птушко на пляже в купальном костюме.
Павильон вместо фильма
Многие наши кинематографисты приглашались в каннское жюри. Кстати, и в этом году — правда, не в главное, а в жюри параллельной программы "Особый взгляд" — приглашена тележурналистка Екатерина Мцитуридзе. Она же станет хозяйкой российского павильона, который впервые откроется на набережной Круазетт. В нем будут отмечать 100-летие российского кинопроизводства и — как же без этого — 50-летие награждения фильма "Летят журавли". Пройдут мастер-классы Алексея Германа и Сергея Бодрова, презентации фестивалей в Москве и Ханты-Мансийске, круглые столы и дискуссии об имидже российского кино в мире и способах его продвижения. Будет создана площадка для деловых контактов представителей российского и иностранного кинобизнеса.
Однако все эти радости не отменяют печального для нас факта: несмотря на замеченный всеми подъем российской киноиндустрии, в Канне опять — как уже не раз бывало в последнем десятилетии — в конкурсе не будет ни одного фильма, представляющего нашу кинематографию. После 1990 года интерес к ней значительно упал. Россия не оправдала надежд на новый художественный взрыв — как было во времена Эйзенштейна и Тарковского. Она стала обычной страной — как все, полубуржуазной, полуразвивающейся.
Но надо помнить: кинофестиваль — это не футбольный турнир и не площадка для утверждения национальной гордости. Ставить вопрос, почему Герман или Сокуров в Канне не получили Золотую пальмовую ветвь,— верх идиотизма. Никто им этого не обещал. Фестиваль — это игра, хотя и не спортивная. В ней нет объективных критериев: кто прибежал первым и кто забил больше голов. Судят, кто победил, не по хронометру и не по правилам, а по художественной интуиции и, что греха таить, по человеческим симпатиям тоже. Ведь любое жюри состоит из людей. А людям свойственно быть субъективными, подвергаться влияниям и ошибаться.
Отсутствие российской конкурсной картины — как будто бы это случилось впервые — стало шоком для патриотов. Между тем, если посмотреть глубже, как раз нынешний год дает некоторую пищу для взращивания национальной гордости. В этом году впервые в истории фестиваля наши фильмы включены во все параллельные секции фестиваля. А ведь именно в них формируются концепции и закаляются герои будущих каннских конкурсов. Практически все эти фильмы — режиссерские дебюты в игровом полнометражном кино. А это говорит о том, что Россию рассматривают как весьма перспективную территорию.
Документалист Сергей Дворцевой представит в "Особом взгляде" картину "Тюльпан". Это история демобилизованного моряка, который хочет стать чабаном и жениться на девушке по имени Тюльпан. Фильм снят в живописных казахских степях в российско-немецко-казахской копродукции. Последнее обстоятельство породило некоторую путаницу, и в разных зарубежных изданиях "Тюльпан" представляют то как немецкий, то как казахский фильм. В официальных каннских документах уже давно не указывают национальность картин — эта анкетная графа стала условной в эпоху глобализации. И все же главный отличительный знак — личность режиссера, а поскольку он из России, то и фильм будем считать нашим.
Молодая документалистка Валерия Гай-Германика, чье имя уже на слуху, будет участвовать в "Неделе критики" с фильмом "Все умрут, а я останусь" — непарадным и ненормативным портретом молодежи. Картина "Шультес" Бакура Бакурадзе о скрытой жизни мегаполиса по имени Москва отобрана в "Двухнедельник режиссеров". А короткометражный фильм "Гата" Дианы Мкртчян с Высших курсов сценаристов и режиссеров будет показан в программе La Cinefondation. Таким образом, в Канне подходит к концу эпоха "номенклатурных гениев" — когда ставки годами, даже десятилетиями делались на одни и те же апробированные имена. Это касается не только России, но и других стран: с тех пор как реальные нити фестивальной политики перешли из рук Жиля Жакоба к его преемнику Тьерри Фремо, стало заметно стремление к постепенному, но решительному обновлению. И все же на русском участке перемены особенно заметны. Те, кто представляет в этом году на Круазетт наше кино,— это уже совсем новые русские, и по бэкграунду, и по творческой психологии имеющие мало общего с хорошо знакомыми старыми.