Перед зрителями метнули "Красный жемчуг"

Премьера кино

В прокат выходит мелодрама "Красный жемчуг любви", представленная еще на прошлом Московском кинофестивале. С тех пор дата релиза несколько раз отодвигалась, вероятно, из-за негативной реакции критиков. "Красный жемчуг" действительно из тех картин, которые с первого раза поражают неприятно, зато нравятся впоследствии, когда глаз различает за типичными мелодраматическими приемами менее пошлые детали. С неожиданным для себя любопытством пересмотрела фильм ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.

"Красный жемчуг любви" сразу обнаруживает отличие от симметричной мелодрамы, где характеры и чувства обоих участников важны одинаково: тут смысловой перевес на женской стороне, а мужское дело — служить объектом, предметом, инструментом или, максимум, провокатором. Сначала таким провокатором становится шаман (Юрий Степанов), к которому приходит на консультацию мятущаяся героиня Оксаны Фандеры. Зритель получает от шамана довольно подробное описание судьбы и неординарной натуры героини — такой характеристики впоследствии ее партнер (Евгений Цыганов) не удостоится, оставаясь скорее второстепенным, условным персонажем. Оперируя оккультным лексиконом, шаман рассказывает, как маленькая девочка с непредсказуемым характером выросла у "большой воды" и получила у нее свою силу, потом "осознала свою красоту и решила пойти путем красоты, думая, что за нее можно получить многое".

Путь красоты приводит героиню в театральный институт, где на нее орет преподаватель — и, кажется, справедливо,— когда она пытается читать любовный монолог со жвачкой во рту. Красавица обижается и уходит, путем уже неизвестно чего, возможно, самурайского аскетизма, мыть окна, и как следует отмыв одно из них, обнаруживает за ним состоятельного мужчину (Игорь Яцко), по глазам которого видно, что красота в этом мире все-таки еще котируется. За семь лет житья с богатым мужем героиня приобретает фитнес-центр, три абсолютно одинаковых платья разных цветов — зеленого, синего и красного — и ощущение неудовлетворенности. "Федор, конечно, обо мне заботится",— пытается взвесить все "за" и "против" героиня, задумчиво разглядывая в окно свой припаркованный внизу БМВ, но чувствуется, что-то ее гложет. Шаман, стеснительно отнекиваясь, что он не настоящий шаман, а просто "друг камней", достает мешочек с разноцветными камушками и предлагает клиентке "убрать лишние", оставив таким образом тот единственный, который ей нужен. Она оставляет продолговатый, похожий на маленький стручок перца, сама форма которого оставляет не так много возможностей для истолкования: "Это красный жемчуг,— находчиво импровизирует шаман,— кто имеет его, тот любит".

Мистическая подкладка love story самими же авторами мгновенно разоблачается как шитая белыми нитками: фальшивый "друг камней" просто развел несчастную женщину, и хотя он терзается угрызениями совести, но совершенно напрасно. В конце выяснится, что шарлатанский фокус с красным стручком любви сработал блестяще, и за пачку купюр, не имеющих для героини принципиальной ценности, она получила именно то, что ей было нужно,— то есть гораздо больше, чем внебрачное приключение с молоденьким мотоциклистом-каскадером, на месте которого мог оказаться любой подвернувшийся под ее романтическое настроение парень. Так что когда гонщик в ответ на признание подруги, что она хочет с ним навеки поселиться, начинает ныть: "Да на хрена я тебе нужен, я ж тебе через две недели надоем", он не столько кокетничает, сколько проявляет необычное для столь молодого возраста здравомыслие и прозорливость.

Так же, как возрастной мезальянс между влюбленными не столько добавляет драматизма, сколько служит прагматической цели — вовлечь в целевую аудиторию и взрослых теть, и юных девушек, аналогично и съемки "Красного жемчуга" в Киеве имели для продюсера Елены Яцуры и режиссера Андреса Пуустусмаа не столько эстетическое, сколько финансово-техническое значение. Никакого специфически киевского колорита на экране не заметно, кроме днепровских дебаркадеров, на которых происходят вечеринки, да вечерней панорамы, расстилающейся перед окнами апартаментов, где томится в своей золотой клетке героиня.

А так-то в окрестностях любого города можно найти живописный осенний лес, где в сухую теплую погоду удобно прислонить любимую к стволу дерева и задрать ей юбку под лирический звук проходящего неподалеку поезда. Также в любом пригороде мог быть снят прекрасный эпизод с двумя алкашами, к которым героиня в сердцах выбегает выпить водки во двор задрипанного пансионата, поцапавшись со своим гонщиком по схеме "милые бранятся". Алкаши очень кстати обсуждают бесчеловечность института брака: "Моя жена — чудовище. Она бьет мою собачку. Жена Анатолия — чудовище. Она бьет Анатолия".

Муж героини, хоть и не чудовище, но возможности отвесить ей оплеуху не упускает — после цитаты из "Анны Карениной", когда дамочка публично хлопается в неприличный обморок вслед за свалившимся с железного коня любовником. При том что поезд угрожающе подъезжает к киевской Анне Карениной то с одного боку, то с другого, отношение авторов к адюльтеру далеко от того, чтобы по-толстовски примерно наказать гулящую жену — проблему мучительного выбора между материнским инстинктом и половым они решают элементарно, поставив между ними знак равенства, а супружеский долг вынеся за скобки как устаревший буржуазный пережиток.