Премьера театр
Парижская опера вполне может назвать нынешний апрель "месячником Кристофа Марталера": театр возобновил оперу "Свадьба Фигаро" в постановке знаменитого швейцарского режиссера и показал премьеру его версии "Воццека" Альбана Берга. Из Парижа — РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Возобновленная "Свадьба Фигаро" Моцарта, к удивлению заезжего меломана, идет не в Пале-Гарнье и не в Бастилии, а в театре "Амандье" парижского предместья Нантер. Здание похоже на позднесоветский дворец культуры и плохо вяжется со скандальным имиджем постановки Кристофа Марталера. Два года назад, когда элегантный радикал Жерар Мортье пригласил режиссера повторить в Париже зальцбургскую постановку "Свадьбы Фигаро", разразилась натуральная буря — публика топала ногами и кричала: "Долой Мортье!" Возобновив "Фигаро" в предместье, господин Мортье убил сразу двух зайцев. Во-первых, обезопасил спектакль от наиболее агрессивных пожилых консерваторов, которые ни за что не поедут в рабочий пригород. Во-вторых, провел важную социальную акцию, приблизив оперу к народу,— теперь афро-французские школьники целыми классами приобщаются в театре "Амандье" к режиссуре неведомого им Марталера.
Ребятам больше всего нравятся именно те моменты, которые не так давно взбесили публику городского центра,— речитативы, которые исполняются не под клавесин, как того требует незыблемый канон, а то под синтезатор, то под губную гармошку, а то вообще под звон бокалов с водой. Да и сам забавный музыкант, извлекавший все эти звуки, бомжеватого вида очкарик с привязанной к мягкому месту табуреткой, названный Кристофом Марталером "речитативистом", очень повеселил публику. Оказалось, что в вызывающе непарадной архитектуре "Амандье" спектакль Марталера почувствовал себя как дома — потому что поставлен он о людях "непарадных", даже затрапезных, странных, изрядно потрепанных жизнью, но осторожно мечтающих о маленьком семейном счастье.
Действие игривого и нежно-смешного "Фигаро" происходит в каком-то швейцарском загсе (об этом свидетельствуют надписи на двух языках, французском и немецком). Каком именно — нужно спросить у постоянного соавтора господина Марталера художницы Анны Фиброк, переносящей на сцены Европы реальные европейские интерьеры. В загсе — обои в цветочек и витрины с образцами свадебных платьев и костюмов, массажное кресло и трибуна для торжественных речей, активные невесты, гоняющиеся за женихами, и оказывающийся важнейшей деталью оформления приступочек в две ступеньки, на который норовят подняться герои — так, словно это какая-то важная кафедра. А дирижеру Сильвену Камбрелену даже позволено отвлекаться от оркестра, чтобы сделать "мыльницей" фотки новобрачных.
Конечно, положение героев в социальной иерархии, столь важное для классического сюжета о Фигаро, в этой усталой Европе, которую продолжает меланхолично исследовать в своих драмах и операх Кристоф Марталер, не столь важно. А интересны конкретные типажи, как, например, приплясывающая от нетерпения и похоти молодящаяся Марцелина (Хелен Шнайдерман) или подросток Керубино (Кристин Шефер) с наушниками от плеера. Кто уж в этом смешном и печальном мирке граф, а кто графский слуга — дело не первой важности. Кстати, интересно, что герой новой парижской оперной постановки господина Марталера тоже слуга: "Воццек" Альбана Берга написан на сюжет драмы Бюхнера "Войцек", заглавный персонаж которой служил в армии брадобреем и был объектом насмешек и унижений.
Где Анна Фиброк видела такое причудливое, как в "Воццеке", сочетание объемов, опять же ее тайна. В огромный и закопченными, окнами напоминающий старый вокзал зал встроен домик, чем-то похожий на летнее кафе-шатер. Скорее всего, это столовая и одновременно игровая комната какого-то детского учреждения. Мрачную и короткую экспрессионистскую оперу Альбана Берга театр разыгрывает в беззаботном мире затянувшегося детства. Детский мир — фон, а дети — свидетели жутковатого сюжета о "маленьком человеке", из ревности убившем свою возлюбленную. Воццек (Саймон Кинлисайд) у Марталера превращен в официанта, доктору и капитану в детском учреждении тоже нашлось место: штатные единицы врача и охранника вполне законны. Хор может быть принят за родительское собрание. Да и шут тут не лишний: безобидный приживал бывает и в детском приюте.
Программка спектакля украшена фотографиями с яркими надувными детскими игрушками, вот только физиономия надувной неваляшки искажена гримасой ненависти и злости. Вот так и в спектакле Парижской оперы сквозь будничную если и не идиллию, то хотя бы норму не сразу проглядывает гримаса неуправляемой человеческой агрессии. Конечно, музыка "знает" финал истории гораздо раньше, чем сама атмосфера действия,— все тот же Сильвен Камбрелен сдержанно, но четко расставляет нужные акценты. Тамбурмажор — верзила в кожаной куртке — берет Марию (Ангела Деноке) легко и просто. Да и само убийство женщины Воццеком происходит без лишней аффектации. Трагической кульминацией спектакля становится вовсе не кровавая развязка, а финал, в котором на залитой слепяще-ярким светом сцене остаются неподвижно сидеть покинутые взрослыми дети. Почему-то эта картина смотрится каким-то страшным упреком, а детские взгляды — едва ли не свидетельством возмездия.