Гастроли театр
Спектаклем Алвиса Херманиса "Звук тишины" завершились гастроли Нового рижского театра, организованные фестивалем NET при поддержке фонда Михаила Прохорова. Последний показ постановки на сцене Центра Мейерхольда одновременно закрыл и год латвийской культуры в России. В атмосферу прощания погрузилась МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Трудно было подыскать более подходящее мероприятие для последнего вечера сезона культурной дружбы народов. И не потому, что спектакль Алвиса Херманиса нарочито декларирует, что латыш и русский — братья навек. Просто он рассказывает о том времени, когда у нас была общая страна, когда мы дышали одним воздухом и слушали одну и ту же музыку. Рассказывает, вопреки сложившейся традиции, не с обличением, не с горьким состраданием или злой издевкой, а с нежностью и ностальгией, удивительной для человека, в те годы еще не родившегося.
Второй фактор, объединяющий актеров и зрителей в зале независимо от их национальной принадлежности — это отсутствие языкового барьера. Что ни говори, но бормотание синхрона в наушниках всегда повышает степень отчуждения в театре. А "Звук тишины" можно услышать и понять без перевода по той простой причине, что в спектакле не звучит ни одного слова. Говорить за всех персонажей многонаселенной постановки доверено музыке.
Спектакль имеет подзаголовок: "Концерт Саймона и Гарфункеля в 1968 году в Риге, которого никогда не было". Этот воображаемый концерт — основа, на которую нанизаны многочисленные сцены-воспоминания. Голоса американских музыкантов звучат отовсюду: из старинных радиомагнитол и бобинных магнитофонов, из книг, из стеклянных трехлитровых банок, которые обитатели студенческой общаги (или молодежной коммуны) прикладывают к стене, чтобы лучше слышать соседский приемник. Пытаясь поймать западную волну, молодые люди устраивают что-то вроде физкультурной пирамиды, застывая в самых причудливых позах с самодельными антеннами в руках.
Песни Саймона и Гарфункеля в спектакле — это воздух эпохи, возможно, последней эпохи гуманистических иллюзий и веры в коллективное счастье. В финале наивному идеализму приходит конец: музыка перестает литься сама по себе, как бывало раньше, стоило только приоткрыть крышку банки. Теперь, чтобы мелодии вновь зазвучали, нужно приложить усилия — погрузить голову в воду. И один из меломанов захлебывается в корыте, то ли заслушавшись, то ли отдав жизнь за музыку. Вот и первая жертва, первая расплата за воздух свободы, которая заставляет вспомнить о танках в Праге, недаром в названии появился 1968 год.
Но все-таки "Звук тишины" не об окончании "оттепели", а о юности наших родителей, "о времени, когда они нас задумывали, когда мы были зачаты, когда мы еще были в животиках у своих мам". Интонацию этого эпиграфа Алвис Херманис проносит через весь спектакль. Герои его истории, в сущности, еще дети. И хотя они живут по законам святой троицы Sex, Drugs & Rock`n`Roll, их свободная любовь больше похожа на игру. Стеснительные усатые верзилы и девицы в цветастых мини-юбках учатся целоваться на тех же стеклянных банках (вот универсальный сценический реквизит!) и играют в бутылочку. Да и содержимое бутылок, которое они пьют или нюхают, по цвету и консистенции напоминает молоко, еще не обсохшее на губах.
Про этот спектакль можно рассказывать очень долго — столько всего напридумывал со своими артистами режиссер. Можно вспомнить смешную сцену коллективных родов, когда у одинаково пузатых героинь мужчины вытаскивают из-под платьев белые свертки, и как опасливо и неуклюже берут их в руки отцы, пытаясь определить, где чей ребенок. Или про сумасшедшего фотографа, который, забыв о двух полуобнаженных моделях, начинает истово снимать натюрморт со сброшенными девушками красными колготками. Или про то, как жаждущие уединения влюбленные пары не могут поделить жилплощадь, таскаясь из комнаты в комнату со своими матрасами и раскладушками. В спектакле все происходит одновременно: в одном конце сцены любят друг друга, в другом дерутся, а посередине и вовсе снимают кино. Уследить за всем трудно: сосредоточившись на одном эпизоде, остальные воспринимаешь как бы периферийным зрением, и этот оптический фокус придает постановке объем, создающий иллюзию настоящей и многоплановой жизни.
"Звук тишины" — это своеобразный приквел другого спектакля Алвиса Херманиса — "Долгой жизни". В нем рассказывалось о стариках, доживающих свой век в забитой всяким ненужным хламом тесной квартирке. Действие новой постановки происходит в той же квартире, только освобожденной от залежей быта. Видевшие "Долгую жизнь" наверняка попытаются узнать в нынешних молодых героях сегодняшних стариков. Но даже те, кто познакомился с творчеством Алвиса Херманиса впервые, наверняка согласятся с тем, что режиссеру удалось создать уникальную машину времени, которая работает на универсальном топливе — на любви.