Классика с Михаилом Трофименковым

"Бархатный сезон" (1978)

Яркий, дикий, ни в какие советские ворота не лезущий фильм собрал в прокате почти 20 млн зрителей, но и тогда, в 1978 году, был и до сих пор остается каким-то "неопознанным летающим объектом". Хотя бы потому, что найти информацию о режиссере Владимире Павловиче очень трудно, если не невозможно. Только Григорий Горин, сценарист "Бархатного сезона", вспоминал, что Владо был сыном югославских коммунистов-эмигрантов, рассорившихся с маршалом Тито, и незаурядным выдумщиком. В истории он остался автором военно-авантюрной "Последней дороги" (1976) с Владимиром Высоцким и "Бархатного сезона".

Балканский темперамент вполне объясняет энергетику фильма, который легко принять за китч и спекуляцию на революционной теме. Но для балканской души китча не существует. А революция для Павловича, как позже для Эмира Кустурицы, мелодрама в той же степени, что и трагедия. Пальба пополам с песнями и плясками, помесь "Кабаре" с вестернами Сэма Пекинпа, из "Дикой банды" (1969) которого он заимствовал душераздирающие стоп-кадры, в которых погибают в конце почти все герои. Антифашистам, которым нужны деньги, чтобы переправить испанских детей-беженцев с Лазурного Берега на Корсику, не приходит в голову никакое другое решение проблемы, кроме участия их боевой соратницы Лиз (Татьяна Сидоренко) в конкурсе красоты, который она, конечно же, выигрывает на счет раз-два-три. Юная Лариса Долина, изображающая — без особой сюжетной мотивировки — джазовую негритянку, соседствует с как бы русским Алексисом (Юозас Будрайтис), носящим шляпу с шиком американского гангстера. Сергей Бондарчук, вальяжно раскуривающий трубку, искренне развлекается, изображая отца Лиз — американского актера-миллионера мистера Брэдбери, а Иннокентий Смоктуновский — комиссара французской полиции, зловеще-вкрадчивого шептуна, приберегающего конфискованные у фашистов автоматы на черный день. Ветеран советского кино Николай Крючков в полный рост "дает Жана Габена" в роли проспиртованного хрипатого капитана Бура: "Если Бур пьет, значит, все в порядке. Но если Бур надирается — а я надрался,— значит, все очень плохо". К тому же из всех революционных тем Павлович выбрал самую общечеловеческую и непопулярную в советском кино — гражданскую войну в Испании.

В прологе, датированном осенью 1938 года, французскую границу пересекают бойцы разбитых испанских интербригад Алексис, Лиз и Анри (Александр Лазарев), на долю которого выпала важная мелодраматическая линия: пока он воевал, его жена ушла к местному фашисту. К ним прибиваются 12 детей под опекой блондинки-пацифистки из Красного Креста (Валентина Игнатьева). За считаные часы они успевают разоблачить фашистов, оборудовавших на спортивной базе (тут Павлович задорно "включает" эстетику Лени Рифеншталь) тренировочный центр для боевиков, провернуть аферу с конкурсом красоты и принять последний бой с нацистами, захватившими заложников на морвокзале. Вожака нацистов сыграл Альгимантас Масюлис, незабвенный дядя Вилли из "Щита и меча". И можно сколько угодно называть это китчем, но фильм, в котором платиноволосый Масюлис в смокинге шествует во главе взвода автоматчиков, в любой кинематографии мира стал бы культовым благодаря одному этому эпизоду. А во все сборники лучших киноцитат вошел бы диалог его героя с медсестрой: "Вы не смеете! Я представляю Красный Крест!" — "А я — черный".

"Детективная история" (Detective Story, 1951)

Уильям Уайлер (1902-1981), безусловно, был великим философом киноизображения, виртуозом глубинных мизансцен и врагом очевидного монтажа. Все это, однако, не мешало ему быть еще и фокусником, порой слишком навязчиво демонстрирующим свое мастерство. "Детективная история" пронизана режиссерской гордостью за то, что в течение ста минут камера почти не покидает декорацию нью-йоркского полицейского участка #21, неутомимо и неумолимо находя все новые и новые ракурсы. Из этого шедевра хочется бежать, тем более что в участке царит Джим Маклеод (Кирк Дуглас), чья принципиальность плавно переходит в бесчеловечность. Ладно бы, если б он только избивал избежавшего суда мастера криминальных абортов доктора Шнейдера (Джордж Макриди) и раскалывал грабителей-психопатов. Но одновременно он успевает тиранить симпатичную воровку (Ли Грант) и несчастного растратчика (Крейг Хелл) и обрушивать свой гнев на голову жены, виновной в том, что, о ужас, до встречи с ним имела любовника и даже делала аборт. Такого рыцаря правосудия только пулей и остановишь, что Уайлер и вынужден, скрепя сердце, совершить в патетическом финале.

"Жонглер" (The Juggler, 1952)

Первые 25 лет своего существования Израилю было не до собственной киномифологии и киногероев. Создавал их, среди прочих, Кирк Дуглас, сыгравший полковника Маркуса, отца израильской армии, в "Откинь гигантскую тень" (1966) Мелвилла Шейвельсона. Но первый его израильский герой — Ханс Мюллер, выживший в концлагере репатриант, чуть ли не первая киножертва холокоста. Ханс прятал под маской доброго клоуна зловеще убедительное безумие. Чувствовал себя не жонглером, а шариком жонглера, искал в толпе погибших жену и детей, в любом помещении ощущал себя узником гестаповского подвала, в любом человеке в форме видел палача, которого надо убить, даже если это израильская форма. Накал безумия не позволил утонуть в слезах одиссее безумца и его единственного друга-мальчика. Дуглас вспоминал, что съемки омрачало лишь то, что режиссер Эдвард Дмитрик упорно делал вид, что только что познакомился с ним, хотя режиссер помогал ему, когда его травил сенатор Маккарти. Дуглас великодушно объяснял это тем, что Дмитрику было стыдно за то, что в тюрьме он отрекся от друзей-коммунистов.

"Под солнцем Сатаны" (Sous le soleil de satan, 1987)

Когда в 1987 году на Каннском фестивале фильму Мориса Пиала вручали Золотую пальмовую ветвь, зал разразился возмущенным свистом — режиссер ответил непристойным жестом. Действительно, эта экранизация романа католического классика Жоржа Бернаноса снята так, что не понять: шедевр это или морок, тоскливый, как депрессивная, бурая земля полей северной Франции (место действия фильма), большое мистическое кино или его неудачная попытка. Впрочем, сельский священник Дониссан и сам живет в непрестанном мороке. Сомневаясь в собственной вере, истязает свою плоть. Пытается заботиться о 15-летней Мушетте (Сандрин Боннер), убившей разорившегося маркиза, от которого забеременела, но забота обернулась лишь новой кровью. В серых сумерках герой встретился в полях то ли с коробейником, то ли с самим Сатаной, которого, вроде бы, одолел. Вроде бы, сотворил чудо, а может, и не сотворил. Лишь в том, что он умрет, сомнений быть не может. Пиала, конечно, не Ингмар Бергман, но "Под солнцем Сатаны" остается в истории как мощная агония героя, тем более патетическая, что хрупкий дух заключен в мощное тело Жерара Депардье.

"Простые люди" (Simple Men, 1992)

Герои Хэла Хартли, самого поэтичного из независимых режиссеров США, певца Лонг-Айленда, уверены: "на свете нет ни любви, ни приключений, а только желания и неприятности". Объясняют, почему должны поступить так-то и так-то, но поступают ровно наоборот. Любят неземных женщин, пришедших ниоткуда, и порой смешно умирают. В общем, фильмы Хартли похожи на лучшие, ранние фильмы Жан-Люка Годара. Два брата, незадачливый бандит-женоненавистник Билл (Роберт Берк) и очкарик-студент Дэннис (Уильям Сейдж), на ворованном автотранспорте едут на свидание с отцом (Джон Маккей), осужденным еще в 1968-м за взрыв бомбы в Пентагоне. Побалакав о бейсболе, надзиратель вспоминает, что папаша-то давно из тюрьмы сбежал. В ожидании, пока их догонит шериф, братья тусуются в странном отеле, где хозяйка тревожно ждет возвращения из тюрьмы мужа-психопата, ее подруга падает в эпилептических припадках, а отец, который Пентагон вовсе не взрывал, бродит где-то поблизости, ожидая корабля, который увезет его, как героя французского "поэтического реализма" 1930-х, в прекрасное далеко.